тениям, кроме тех открытий, которые продлевают жизнь или прибавляют ей комфорта и удовольствий, наблюдаем, как люди перестают заботиться о природе и о нашей планете. Какое имеет значение, что за дерьмо мы оставим после себя в наследство от нашего краткого разрушительного пребывания здесь? Массовая эмиграция, нескончаемые внутренние беспорядки, религиозные и племенные войны девяностых уступили место вселенскому беззаконию, отчего не сеется и не убирается хлеб, животные брошены, повсюду царит голод, идет гражданская война, сильные грабят слабых. Мы стали свидетелями возврата к старым мифам, к старым суевериям, даже к человеческим жертвоприношениям, иногда в массовом масштабе. В том, что наша страна во многом избавлена от этой вселенской катастрофы, — заслуга пятерых людей, сидящих за этим столом. В частности, Правителя Англии. У нас есть система, которая простирается от этого Совета вниз, до местных советов, и сохраняет остатки демократии для тех немногих, кому все еще есть до этого дело. У нас разумное отношение к труду, до некоторой степени учитывающее индивидуальные желания и таланты и гарантирующее людям возможность продолжать трудиться даже в том случае, если у них нет потомков, которые унаследуют результаты их труда. Несмотря на неизбежное стремление тратить, приобретать, удовлетворять повседневные нужды, у нас стабильная валюта и низкий уровень инфляции. У нас есть планы, которые обеспечат последнему поколению — а ему посчастливится жить в многорасовом пансионе, имя которому — Британия, — запасы еды, необходимые лекарства, свет, воду и источники энергии. Имея все эти достижения, следует ли так уж беспокоиться из-за недовольства некоторых «временных жителей», или того, что кое-кто из стариков избирает публичную смерть, или из-за штрафной колонии на острове Мэн?
— Вы дистанцировались от тех решений, разве не так? — заметила Харриет. — Вряд ли достойно уйти от ответственности, а потом выражать недовольство результатами усилий других. Ведь вы сами решили уйти в отставку, помните? Вам, историкам, нравится жить в прошлом, так почему бы вам там и не остаться?
А Фелиция добавила:
— Безусловно, там он себя чувствует как дома. Даже свою дочь он убил, подавая машину назад.
В наступившей вслед за этим замечанием тишине, недолгой, но напряженной, Тео сумел произнести:
— Я не отрицаю того, что вы многого добились. Но если бы вы провели какие-то реформы, разве это нанесло бы ущерб порядку, комфорту, безопасности, всему тому, что вы обещаете людям? Покончите с церемониями «успокоительного конца». Если кому-то захочется убить себя — а я согласен, что это весьма рациональный способ окончить жизнь, — то снабдите их необходимыми для самоубийства пилюлями, но сделайте это, не прибегая к массовому убеждению или принуждению. Пошлите вооруженный отряд на остров Мэн и восстановите там хоть какой-то порядок. Прекратите обязательное тестирование спермы и обследование здоровых женщин: эти процедуры унизительны и в любом случае недейственны. Закройте государственные порномагазины. Обращайтесь с «временными жителями» как с людьми, а не как с рабами. Все это нетрудно сделать. Правитель может сделать это одним росчерком пера. Это все, о чем я прошу.
— Совету кажется, что ты просишь довольно много, — сказал Ксан. — Твоя озабоченность была бы для нас куда более весомой, если бы ты сидел по эту сторону стола. Но твое положение не отличается от положения всей остальной Британии. Ты жаждешь достижения цели, но не хочешь думать о средствах. Ты желаешь, чтобы сад был красивым, но с одним условием: чтобы твоего утонченно-брезгливого носа не коснулся запах навоза.
Ксан поднялся, его примеру последовали один за другим остальные члены Совета. Никто не протянул ему руки. Тео показалось, что гренадер, который провел его на заседание, тихо придвинулся к нему сбоку, словно подчиняясь какому-то тайному сигналу, и он уже готов был к тому, что на его плечо вот-вот опустится тяжелая рука. Ни слова не говоря, он повернулся и вслед за гренадером вышел из зала заседаний Совета.
Глава 13
Машина стояла у подъезда. Увидев его, водитель вышел и открыл дверцу. Внезапно рядом оказался Ксан.
— Поезжайте на Пэлл-Мэлл и ждите нас у статуи королевы Виктории, — приказал он Хеджесу и, обернувшись к Тео, добавил: — Мы прогуляемся по парку. Подожди, я возьму пальто.
Он возвратился меньше чем через минуту, в знакомом твидовом пальто, которое неизменно надевал для телевизионных съемок на улице, — слегка приталенном, с двумя пелеринами, в стиле эпохи Регентства[31], ставшем на короткое время модным в начале 2000-х. Пальто было старое, но Ксан сохранил его.
Тео вспомнил их разговор, произошедший сразу после того, как Ксан заказал пальто.
— Ты сошел с ума. Столько денег за одно пальто.
— Оно будет вечным.
— А ты — нет. И фасон тоже.
— Мне плевать на фасон. Этот стиль будет нравиться мне еще больше, когда такие пальто уже никто не станет носить.
Теперь и впрямь их никто не носил.
Они перешли улицу и вошли в парк. Ксан сказал:
— Придя сегодня сюда, ты поступил крайне неразумно. Не в моих силах защитить тебя, тебя или людей, с которыми ты связался.
— Я не думал, что мне понадобится защита. Я — свободный гражданин, пришедший посоветоваться с демократически избранным Правителем Англии. Почему меня должны защищать — ты или кто-то еще?
Ксан не ответил, и у Тео вырвалось:
— Зачем тебе все это? Ну почему ты держишься за это место? — Он понимал, что такой вопрос мог осмелиться задать только он.
Прежде чем ответить, Ксан помедлил, прищурился и устремил глаза на озеро, словно его внезапно заинтересовало что-то невидимое для других. Наверное, подумал Тео, Ксан прекрасно знает ответ. Должно быть, он достаточно часто размышлял над этим вопросом.
Ксан обернулся и произнес, не останавливаясь:
— Поначалу — потому что полагал, что это доставит мне удовольствие. Я говорю о власти. Но не только поэтому. Мне всегда было невыносимо видеть, как кто-то делает плохо то, что я, на мой взгляд, могу сделать лучше. По истечении первых пяти лет я понял, что получаю уже гораздо меньше удовольствия, но к тому времени стало уже слишком поздно. Кто-то должен это делать, и единственные, кто вызвался мне помочь, — те четверо за столом. Ты предпочел бы Фелицию? Харриет? Мартина? Карла? Карл справился бы, но он умирает. Остальным троим не сохранить единства Совета, я уж не говорю о стране.
— Так вот в чем причина. Бескорыстное выполнение общественного долга?
— Ты знаешь хоть кого-нибудь, кто добровольно отказался от власти, настоящей власти?
— Некоторых знаю.
— А ты видел их, ходячих мертвецов? Но дело не только во власти. Я скажу тебе настоящую причину. Мне никогда не бывает скучно. Кем бы я ни был, что бы ни делал, мне никогда не скучно.
Они продолжали шагать молча, огибая озеро.
— Христиане верят, — произнес Ксан, — что наступило последнее пришествие, только вместо того, чтобы сойти к ним на обещанных облаках в сиянии, Бог призывает их к себе одного за другим. Таким образом Бог может контролировать приток и облегчить себе обработку одетой в белые одежды компании спасенных. Мне нравится размышлять о том, что Бога заботит материально-техническая сторона дела. Но смертные отказались бы от всех своих иллюзий, лишь бы услышать смех одного-единственного ребенка.
Тео не ответил, и тогда Ксан тихо спросил:
— Кто эти люди? Скажи мне.
— Нет никаких людей.
— Всю эту чепуху, которую ты говорил в зале заседаний Совета, ты выдумал не сам. Я не хочу сказать, что ты не способен на такое. Ты способен на гораздо большее. Но тебя три года ничто не волновало, да и до этого тебе в общем-то было все равно. Тебя просто достали.
— Никто в особенности меня не доставал. Я живу в реальном мире, даже в Оксфорде. Стою в очередях, хожу в магазины, езжу на автобусах, смотрю, слушаю. Иногда со мной говорят люди. Просто люди, а не кто-то, до кого мне есть дело. Я всего лишь общаюсь с незнакомцами.
— С какими незнакомцами? Твоими студентами?
— Не студентами. Так, просто с людьми.
— Странно, что ты стал таким доступным. Прежде ты пребывал в непроницаемой оболочке уединенности, в своей личной невидимой околоплодной оболочке. Когда ты будешь говорить с этими таинственными незнакомцами, спроси их, смогут ли они выполнить мою работу лучше, чем я. Если смогут, пусть придут и скажут мне об этом в лицо. Ты же не самый удачный из эмиссаров. Будет жаль, если нам придется закрыть школу обучения взрослых в Оксфорде. Но если это место станет средоточием подстрекательств к бунту, у нас не будет выбора.
— Ты ведь не говоришь это серьезно?
— Именно так сказала бы Фелиция.
— С каких это пор ты стал обращать внимание на Фелицию?
Ксан улыбнулся своей знакомой, навевающей воспоминания улыбкой.
— Ты прав, конечно. Я не обращаю никакого внимания на Фелицию.
Проходя по мосту, переброшенному через озеро, они остановились, чтобы бросить взгляд на Уайтхолл. Отсюда открывался один из самых захватывающих видов, которые мог предложить Лондон, неизменный, очень английский и в то же время экзотический, — элегантные и великолепные бастионы империи, виднеющиеся за мерцающей водной гладью и обрамленные деревьями. Тео вспомнил, как они остановились на этом самом месте спустя неделю после того, как он начал работать в Совете, вспомнил, как перед ними открылся тот же вид, а на Ксане было то же пальто. Он помнил все сказанные ими слова так отчетливо, словно они были только что произнесены.
— Тебе следует запретить обязательное тестирование спермы. Оно унизительно, его безуспешно проводят вот уже более двадцати лет. Как бы то ни было, проверяют только здоровых мужчин. А как же остальные?
— Если они способны размножаться — успеха им, но пока средства для тестирования крайне ограниченны, давай сохраним его для тех, кто подходит для этого и физически, и морально.