о неприкаянности… Мне показалось, я смог отчасти обнаружить источник всех этих чувств. В следующее мгновение я перестал быть истуканом.
Повалить на землю троих старшеклассников оказалось проще, чем отломить веточку от дерева. Девушки оставили стонущих, держащихся за животы парней, и бросились прочь. Я встретился взглядом с моей знакомой. Она стояла, обхватив себя руками.
Рядом с библиотекой, по другую сторону переулка, находилась парковка. От дороги, ведущей к храму, она была отделена зелёным забором. Сакуры, что цвели вдоль улицы, осыпали маленькими лепестками и машины, и белые линии разметки.
Девушка собирала разбросанные тетради и письменные принадлежности.
— А говорят, в престижных школах классы дружные, — пробормотала она себе под нос, застегнула молнию на сумке и взглянула на меня. — Насилие — это плохо, но… спасибо, что выручил.
Я сидел на бетонном блоке, не дававшем машинам проезжать по тротуару, и листал взятого у девушки «Белого кита».
— Я тебя не выручал.
— Нет, выручил.
— Слушай, а это как читается? — я ткнул в книгу.
— Это?..
Девушка посмотрела на меня так озадаченно, что я понял — пора объясниться:
— Я ничего не знаю. Не ходил в школу с младших классов.
Она шумно ахнула, словно не веря своим ушам:
— Правда?
— Да, — я снова опустил взгляд на страницу.
Выражение лица моей знакомой смягчилось, и она внезапно предложила:
— Хочешь, расскажу обо всех иероглифах этой книги?
Я так изумился, что даже привстал:
— Правда?
Девушка молча кивнула, положила руку на грудь и представилась:
— Меня зовут Каэдэ. Один иероглиф. Слева — «дерево», справа — «ветер», — одновременно с этим она пальцем выводила символы в воздухе.
— А я… — я ненадолго задумался, прежде чем назвать имя. — Рэн. Один иероглиф…
— А, сверху — «трава», снизу — «стоять в ряд»? — догадалась она, подалась вперёд и снова нарисовала в воздухе символ.
Палец её двигался на удивление ясно и точно. А ещё я заметил под рукавом пиджака завязанную на запястье красную нить.
— Очень приятно, Рэн-кун, — Каэдэ приветливо улыбнулась.
В воздухе невесомо кружились маленькие лепестки.
Запутанный лабиринт переулков Дзютэна строился так, чтобы никто посторонний не мог проникнуть в мир монстров из человеческого мира. Те самые горшки с цветами, что встречались периодически, на самом деле служили ключами от дверей между мирами. Лишь на восьмой год я наконец разобрался, как они работают, и научился свободно перемещаться в обоих направлениях.
С тех пор я нередко покидал Дзютэн и наведывался в Сибую. И каждый раз — втайне от Куматэцу. Ежу понятно: если он узнает, то строго-настрого запретит. Но это совершеннейшая глупость, ведь я волен делать то, что хочу.
Водить Куматэцу за нос оказалось несложно. Весной того года к его лачуге выстроилась огромная очередь кандидатов в ученики, и он тратил на них всё своё время. После обеда я говорил, что ухожу тренироваться, и, не дожидаясь ответа, тихонько сбегал в Сибую. Там Каэдэ учила меня иероглифам.
Чтобы не брать книги в долг, я приобрёл несколько томиков в букинистическом магазине (заплатил теми самыми десятитысячными купюрами, что восемь лет лежали без дела).
Занимались мы в кирпичном здании районной библиотеки, что произвела на меня весьма приятное впечатление с первого же взгляда. Урок начинался с выписывания из книги в тетрадь всех непонятных иероглифов, затем я смотрел их значение в словаре для младших классов. После школы в библиотеку приходила Каэдэ, надевала очки, просматривала мои записи и, словно настоящая учительница, давала дельные, уместные для моего уровня советы.
Но чем больше иероглифов я выписывал, тем меньше верил, что задача выполнима. Какое же количество символов я должен выучить, чтобы одолеть хотя бы одну книгу? И сколько времени на это уйдёт?
Однако Каэдэ, уже прочитавшая «Белого кита», посоветовала ни о чём не волноваться и добавила, что это произведение наверняка разожжёт во мне жажду знаний. Я спросил, как это понимать. И вот что она ответила: «Сцены с участием многочисленных, непохожих друг на друга матросов пробудят в тебе интерес к истории американского общества середины XIX века, а также к событиям, которые способствовали возникновению такого социума. Яростные битвы с китами дадут толчок к изучению истории поисков энергоресурсов, ведь после промышленной революции этот вопрос встал ребром, и охотились на китов ради их жира. Ты обязательно захочешь узнать, как именно США стали главной мировой державой после введения ограничений на китовый промысел и каким образом охота на китов заставила тогда ещё закрытую Японию интегрироваться в мировую экономику, какие изменения превратили её в ту страну, которой она является сегодня. Другими словами, тебе непременно захочется выяснить, как именно события романа связаны с современностью, как они отражаются на каждом из нас».
Я отложил ручку и слушал её с широко разинутым ртом.
— Ну как? Тебе ведь уже не терпится про всё узнать? — спросила Каэдэ, наклонив голову.
Я усомнился, действительно ли это произведение мне по плечу…
В мае я завершил программу начальной школы и перешёл к средней. Каэдэ поделилась со мной книгами, по которым сама когда-то занималась. Однако приходить в библиотеку с учебными материалами было запрещено, и я начал бродить по городу, отыскивая места, где можно присесть: каменные лестницы храмов, скамейки в парках, лужайки… Каэдэ следовала за мной по пятам. Все темы, что я проходил, она разъясняла кратко, но ёмко и с душой. У меня едва хватало времени на то, чтобы следовать её указаниям. Возникало ощущение, будто она пытается затолкать в мою голову учебники целиком.
В то же время я увлёкся изучением китов. В качестве отдыха от суровых тренировок я разыскивал в библиотеке всевозможные материалы о них. В романе китов описывали лишь словами, и я просматривал изображения, чтобы с их помощью оживить сложившиеся образы.
Не успел я и глазом моргнуть, как сезон дождей остался позади, наступило лето. Каэдэ переоделась в лёгкую форму, тёмно-синий жилет и бледно-голубая рубашка с короткими рукавами хорошо смотрелись с её стрижкой. Из-за укороченных рукавов в глаза мне постоянно бросалась красная нить на её запястье, каждый раз я невольно задумывался, что же она означает…
— Рэн-кун, ты бы тоже переоделся, — с этими словами Каэдэ затащила меня в магазин секонд-хенда рядом со станцией и предложила сочетание классических джинсов и футболки.
Будучи воспитанным в Дзютэне, я не хотел одеваться в то, что носили мои ровесники из Сибуи, и потому долго упирался, но в конце концов всё же согласился с выбором Каэдэ (расплатился, конечно же, сам).
Куматэцу мои частые исчезновения откровенно бесили, и он постоянно досаждал Тата-сану и Хяку-сану вопросом: «Где опять Кюта?» Но я не обращал на это внимания, ведь сейчас у меня появилось дело поважнее, чем возиться с медведем. Я вставал раньше него и не пропускал ни единой тренировки, чтобы Куматэцу не мог ко мне придраться.
Июль.
— Главный герой этой книги стремится отомстить ненавистному киту, из-за которого он потерял ногу. Но не кажется ли тебе, что, сражаясь с китом, на самом деле он борется с самим собой?
— С самим собой?
— Другими словами, кит — своего рода зеркало, отражение главного героя.
— Зеркало…
Я перешёл на учебники рубежа средних и старших классов. Наставления Каэдэ становились всё более пылкими. Я уже едва успевал пережёвывать их, но постепенно начал замечать, что проникаюсь процессом учёбы. И библиотечные книги, и параграфы из учебников, и рассказы Каэдэ — всё пробуждало во мне интерес. Я и не представлял, что смогу так измениться после многих лет сплошных тренировок. Передо мной словно открылся неизведанный мир. Оказалось, познавать что-то новое очень интересно. И осознал я это исключительно благодаря Каэдэ.
Стройные ряды дзельквы[14] блестели в лучах летнего солнца. Эта аллея рядом с концертным залом NHK[15] стала нашим излюбленным местом для занятий.
— Ты очень усидчивый! Такими темпами скоро сможешь отвечать на вопросы из моих задачников.
— Из тебя вышла хорошая учительница, Каэдэ.
— Правда?
— Заметь, это говорю я, вечно спорящий со своим наставником, так что можешь мне поверить.
— Ты про того учителя кэндо, который воспитал тебя?
Внятно рассказать ей про Дзютэн было бы слишком сложно, поэтому о Куматэцу она знала только это.
— Одно название, а не учитель…
— Хи-хи-хи. Сразу чувствуется, что вы близкие люди.
— Не смеши! Только и делаем, что кричим друг на друга.
— Везёт. Я так тебе завидую…
— Почему?
— Ты знаешь, я… никогда в жизни не спорила с родителями.
— Да? — я оторвал взгляд от книги.
До этого я не видел, чтобы Каэдэ была настолько грустной и понурой.
— Я живу ради счастья родителей. Начиная с детского сада сдаю экзамены и как проклятая тружусь, чтобы стать такой дочерью, о которой они мечтали. Но им ничего не известно о моих чувствах. Просто не замечают их, — тихо проговорила девушка.
Я попытался представить родителей Каэдэ. Жила она в высотном доме к востоку от станции (мы встречались у входной двери, когда я приходил за учебниками), где в просторном и чистом холле дежурили несколько охранников. Должно быть, она из богатой семьи. И тем не менее в Каэдэ не было ни капли высокомерия. Она напоминала обыкновенного ребёнка, робкого и одинокого. Я молча продолжал слушать её.
Глаза Каэдэ засветились тихой решимостью.
— Но я уверена, что лишь сама могу отыскать настоящую себя. Поэтому сейчас мне приходится усиленно заниматься, а как поступлю в университет — съеду от родителей. Буду прилежно учиться, заработаю стипендию, освобожусь от платы за обучение и самостоятельно получу диплом. Вот тогда уж заживу своей жизнью! — быстро проговорила она, не поднимая глаз, а затем…