Куматэцу.
Я замотал головой:
— Проклятье! Какого чёрта я вообще о нём…
Вспомнилась мягкая улыбка отца и его тихий голос: «Начнём сначала».
Я замотал головой:
— Чёрт!
«Не уходи!» — снова Куматэцу.
Да куда же мне податься?
— Чёрт-чёрт-чёрт! Не понимаю!
Я нёсся вперёд и ничего не мог с собой поделать.
Вскоре ноги вновь вынесли меня на оживлённые улицы Сибуи.
— Уфф, уфф, уфф, уфф.
Я стоял на месте, упираясь руками в колени, и переводил дыхание. Вокруг разгуливали привычные толпы людей. Каждый человек казался мне счастливым. Похоже, я один повесил нос среди всеобщего веселья.
С другой стороны улицы возвышалось здание, а на нём была яркая вывеска. Я вдруг заметил, как на её фоне начал проявляться маленький пульсирующий огонёк.
— Что это?
Огонёк стал обретать очертания, затем форму.
«Ненавижу… Ненавижу…»
У меня перехватило дыхание.
«Ненавижу… Ненавижу…»
Он напоминал ребёнка.
— Это же… я в прошлом!
Я вспомнил. Это та тень, которую я здесь оставил в девять лет, сбежав от родственников. Тень обернулась ко мне, словно желая что-то сказать, а затем в её груди появилась огромная дыра.
— Дыра?.. Что происходит?
Маленькая тень хитро улыбнулась. А в следующее мгновение…
— А?..
Бесследно пропала.
Я завертел головой, но по улице шли только люди. Где она? Куда подевалась? Однако тень не исчезла — она оказалась точно за моей спиной.
В витринах магазина позади меня красовалось зеркало, но отражался в нём не я, а ухмыляющаяся тень. В груди её зияла дыра, в которой что-то клубилось. Дыра казалась бездонной.
— Что это?..
Я в недоумении схватился за собственную грудь. Там, конечно же, никакой дыры не оказалось, но я прекрасно видел её в отражении. Она зияла, словно напоказ. Я чесал грудь, чувствуя, что схожу с ума, и неотрывно смотрел в зеркало. Тень зловеще улыбалась и манила дырой. Я понимал, что больше не выдержу.
— А-а-а-а-а-а! — завопил я и побежал.
Уличное освещение рядом с библиотекой уже погасили, лишь доску объявлений у входа подсвечивала холодная люминесцентная лампа. Дрожа, я навалился на двери всем телом. Они не поддавались. Наверное, Каэдэ уже ушла домой. Что ещё ей оставалось делать после закрытия? Мои руки бессильно опустились. Куда же теперь идти? Меня никто не ждал.
— Рэн-кун? — вдруг услышал я.
С другой стороны доски объявлений стояла Каэдэ с перекинутой через плечо сумкой.
— Рэн-кун, на тебя смотреть страшно! Ты словно сам не свой, — обратилась она ко мне, когда мы дошли до знакомой парковки рядом с храмом.
В груди было так тяжело, что я даже не мог смотреть Каэдэ в глаза — просто стоял, прижимая ладони к лицу и подглядывая в щель между пальцами.
— Скажи мне… кто я? Человек или монстр?
— «Монстр»?
— Или жуткое чудовище?
— О чём ты говоришь?! — Каэдэ смотрела не отрываясь, словно всматривалась в мою тьму.
— Скажи мне, кто я…
Я начал медленно надвигаться на девушку, не отнимая ладоней от лица. Она прижала сумку к груди и попятилась назад. В ответ я раскинул руки в стороны, чтобы Каэдэ не сбежала. Ладони ударились о сетку забора, и по ней пробежала волна.
Каэдэ вжалась в металлический забор и, дрожа, прошептала:
— Ты сам на себя не похож, Рэн-кун…
— Кто я? Кто?! — выл я, надвигаясь на девушку.
Она стиснула зубы и отвесила мне такую пощёчину, словно пыталась прогнать тьму, овладевшую мной. От удара я застыл, голова опустела, силы вдруг иссякли, и я начал заваливаться назад. Каэдэ тут же протянула руки, обхватила мою шею и помогла прислониться к сетке. Затем обняла так крепко, будто хотела что-то из меня выдавить.
— У меня… тоже бывают минуты, когда становится невыносимо тяжело. В такие моменты я думаю: «Да пропади всё пропадом!» — и едва сдерживаюсь, чтобы не взорваться. Ты не одинок, Рэн-кун. И я не одинока. Наверняка через подобное проходят все. Поэтому… не надо… всё хорошо, — тихо, словно сама себе, прошептала Каэдэ и закрыла глаза.
От её объятий тяжесть в груди понемногу исчезала. Я наконец-то смог поднять взгляд и посмотреть в круглые глаза Каэдэ.
— Спасибо. Мне легче. Голова остыла. Я ещё подумаю.
Каэдэ с облегчением выдохнула и улыбнулась:
— Вот и славно, Рэн-кун вернулся.
Затем она вдруг потянулась пальцами к своему запястью и развязала красную нить.
— Держи! В детстве я очень любила эту закладку. Она уже не раз меня спасала, — Каэдэ взяла мою правую руку, повязала ниточку, а затем продолжила назидательным тоном: — Погляди на неё, если вновь нахлынет и будет казаться, что не справиться самому.
Я опустил взгляд на книжную закладку, завязанную вокруг запястья.
— Она будет твоим талисманом, — добавила Каэдэ.
По возвращении в Дзютэн я несказанно удивился: вся торговая улица оказалась сплошь увешана роскошными украшениями. Они были везде: на главных воротах с неоновыми вывесками, на водонапорной башне, даже на деревьях возле реки. В воздухе витало ощущение праздника.
— Что это? Что происходит?
Я растерянно оглядывался по сторонам. На площади установили огромный фонарь с изображением двух силуэтов: Куматэцу и Иодзэна. Это ещё что такое?
— Кюта! — я обернулся на голос и увидел широкую улыбку Дзиромару. — Айда к нам в гости!
Дом Дзиромару, вернее, особняк Иодзэна занимал лучший участок земли, что только был на восточном холме. Бумажные экраны с изображениями кабанов и бамбука украшали просторные коридоры, словно картины в музее. Пожалуй, по размерам с этим домом могло сравниться лишь жилище святого отца.
Хоть Дзиромару и жил в таком роскошном поместье, вырос он простаком, который никогда не пытался важничать и пускать пыль в глаза. Мы, как и много лет назад, сели на фарфоровые подставки рядом с верандой и начали говорить о всякой ерунде. Пока я любовался росшей во дворе бамбуковой рощей, мать Дзиромару принесла чай и конфеты.
— В городе все только и говорят о том, что святой отец вдруг взял и объявил дату.
— Дату?
— Завтра — день решающей битвы между нашим отцом и твоим учителем. По итогам поединка станет ясно, кто будет следующим святым отцом… — Дзиромару удивлённо распахнул глаза. — Только не говори, что не знал!
Я потупился:
— Мы с ним слегка поругались… И мне было так неловко, что я какое-то время избегал учителя.
— Ясно… Ну, мы и сами отца почти не видим. Он только и делает, что тренируется. Грустно, конечно, но приходится с этим мириться… Я ведь желаю ему победы. Да и ты, небось, не хочешь, чтобы учитель проиграл, верно? А если так, прекращай говорить, что тебе неловко, и болей за него, — подбодрил меня Дзиромару.
— Ладно…
— Но что бы ни случилось, мы останемся друзьями!
Дзиромару встал, улыбнулся и протянул руку. Он смотрел на меня открытым, честным взглядом. Я встал следом и пожал его ладонь:
— Разумеется!
— Надеюсь, битва выйдет славной.
— Ага.
Мы переглянулись и дружно усмехнулись.
— Дзиромару, — послышался вдруг голос, и мы увидели Итирохико рядом с приоткрытой дверью. Оказалось, он уже какое-то время с улыбкой смотрел на нас.
— Брат, — Дзиромару улыбнулся в ответ.
Итирохико ласково взглянул на него и продолжил:
— Не стоит так задерживать Кюту, наверняка у него много важных дел. Смотри: уже вечер — я провожу его до ворот.
Во дворе заливались цикады. Мы с Итирохико шли по безлюдной бамбуковой рощице. Его шарф, как обычно, не давал разглядеть рот. Я немного удивился, что он вызвался проводить меня. Если раньше мы часто общались, то в последнее время нам не доводилось и парой слов перекинуться. Раз уж он предложил проводить меня, значит, хотел о чём-то поговорить. Я старательно обдумывал возможные темы беседы и готовил ответы, но Итирохико упорно молчал, окончательно сбивая меня с толку.
Лишь дойдя до ворот, он обернулся.
— Спасибо. Ну…
Внезапно мимо моего лица пронеслись бамбуковые щепки. Что это было? Пока я недоумевал, Итирохико ударил меня кулаком.
— Э?
Он застал меня врасплох и попал точно в живот. Я рухнул на землю ещё до того, как успел спросить: «За что?»
В глазах Итирохико горел неописуемый зловещий огонь, он без конца пинал меня, вкладывая в каждый удар искреннюю ненависть:
— Какая ещё… славная битва?.. Не смеши!.. Знайте… своё место… человек… и недоумок… Куматэцу!
Я ещё никогда не видел Итирохико таким! Кто бы подумал, что в круглом отличнике может скрываться такая жестокость. О сопротивлении не было и речи — я лежал и лишь пытался совладать с болью.
Наконец Итирохико успокоился и прекратил пинать меня. Бамбуковые щепки посыпались на землю.
— Уяснил?
И тогда я увидел: в груди Итирохико зияла чёрная дыра — такая же, как и у меня самого!
«Дыра… но как?.. Откуда она у Итирохико?»
Из рощи доносился лишь стрекот цикад.
Арена
Арену в тот день наводнили толпы монстров со всех концов Дзютэна. Над головами зрителей сияло безоблачное летнее небо.
Наступило время решающей битвы Куматэцу и Иодзэна. Другими словами, наконец-то пришла пора решить, кто станет следующим святым отцом.
Ареной называли огромную круглую яму под навесами. С них, как и положено Дзютэну, городу ткани, свисали разноцветные полотнища, очерчивая просторную площадку в центре. На трибунах, рассчитанных тысяч на пятьдесят зрителей, царило воодушевление. Сидячие места кончились ещё до обеда. Повсюду бродили торговцы напитками и сладостями.
В несмолкающем шуме звучали самые разные утверждения:
— Я за Иодзэна.
— Я за Куматэцу.
— Куматэцу наверняка победит.
— Не, скорее Иодзэн.
— Конечно, Иодзэн победит, о чём речь.
— Кто знает, вдруг Куматэцу…
Дети и старики, женщины и мужчины, богачи и простые работяги — совершенно непохожие друг на друга монстры сидели вперемешку, смотрели в центр арены и без конца делились друг с другом прогнозами. На их лицах было написано, как долго они ждали этого дня. Разумеется, пришла и азартная троица. Она сидела на краю скамейки и перешёптывалась: