— О-остановись, Итирохико! — пытался урезонить сына Иодзэн.
Судя по его голосу, он уже что-то понял и очень этого испугался. Однако тот в ответ лишь улыбнулся и…
— Смотри, отец. Сейчас я добью его!
Он повёл левой рукой так, будто вдавливал её в воздух. Тёмная десница в точности повторила движение и вонзила меч ещё глубже.
Куматэцу качнулся, его колени погрузились в покрывавшее арену конфетти, голова бессильно свесилась.
Кюте оставалось лишь стоять с разинутым ртом.
— А-ха-ха-ха! — громко расхохотался Итирохико. — Ты видел, Кюта? Какой позор! Теперь ты понял? Победил мой отец, Иодзэн!
— Идиот! Разве кто-то признает такую победу?! — яростно крикнул Иодзэн.
И тут… Кюта не выдержал. Волосы на его голове встали дыбом и зашевелились. Плащ, в который он был одет, вдруг начал раздуваться в районе груди. Молния разошлась так резко, словно одежду разодрали пополам, и на свет показалась чёрная вращающаяся дыра. Такая же, как у Итирохико…
— Нет, Кюта! — воскликнул святой отец.
Но тот будто не слышал. Меч на поясе Кюты вдруг задрожал сам по себе, а шнур, связывающий ножны и рукоять, лопнул. Невидимая рука выхватила клинок, развернула в воздухе и направила прямо на Итирохико.
Тот следил за Кютой остекленевшим взглядом.
— Как ты посмел? — глухо протянул Кюта, уже не сдерживая гнева. — Как ты посмел!!!
Остриё клинка слегка подрагивало и неслось точно в Итирохико.
— Кюта! Не поддавайся тьме! — вновь крикнул святой отец.
— Брат! — Дзиромару ухватился за ноги Итирохико. Он словно собирался защитить любимого брата собственным телом.
— Остановись, Кюта! Нет! Только не это! — возопил Иодзэн и схватился за голову.
— О-о-о-о-о-о! — взревел Кюта, охваченный пылающей ненавистью.
Его меч устремился вперёд, словно выпущенная из лука стрела. Клинок с оглушительным свистом рассекал воздух, неумолимо приближаясь к Итирохико.
И тогда…
— Кю!
Скрывавшийся под плащом Тико быстро и решительно влез на голову Кюты и укусил его за нос.
— У!
Кюта невольно прижал правую ладонь к лицу. Красная нить на запястье мелькнула возле самых его глаз.
— Каэдэ… — опомнился он.
Дыра его груди закрылась почти мгновенно, и меч Кюты остановился перед самым носом Итирохико. Клинок вновь превратился в бездушную вещь и упал на поле боя.
— Кюта… я… не прощу… тебя…
Итирохико содрогался от ярости. Дыра в его груди расширялась и расширялась.
— Тьма… поглощает Итирохико… — озадаченно пробормотал святой отец.
И действительно, спустя мгновение она целиком заполонила его тело.
— Ни за что… не прощу… — бросил напоследок Итирохико, а в следующую секунду бесследно исчез.
До сих пор державшийся за брата и жмурившийся Дзиромару открыл глаза.
— Брат?.. Где ты? Брат? — он крутил головой, но никак не мог его найти.
Арену осветили пробившиеся сверху лучи заката.
— Уф… уф… уф…
На Кюту навалилась смертельная усталость. Он покрылся по́том и едва стоял на ногах, однако всё же нашёл в себе силы приоткрыть глаза и посмотреть на пронзённого мечом Куматэцу. Тот продолжал неподвижно сидеть, свесив голову.
Кюта напряг меркнущее сознание и выдавил из себя:
— Эй… ты чего… дрыхнешь?.. Давай, просыпайся… просып… — и упал, потеряв сознание, там, где стоял…
Тьма
Сквозь абсолютную тьму пробился голос:
— Кюта… Кюта…
Голос становился всё громче:
— Кюта… Кюта!
Вдруг я увидел Куматэцу. Он стоял во дворе лачуги, взвалив на плечо меч, а за его спиной синело небо и клубились облака.
Учитель кричал на меня:
— Быстрее! Быстрее, быстрее, быстрее! Что с тобой, Кюта?! Пора на тренировку!
«Не шуми. Хватит кричать. Я слышу. Погоди, сейчас встану…»
Я очнулся и увидел белую простыню. Я лежал на животе на краю кровати.
Показался Тико.
— Кю… Кю-кю, — он без конца подпрыгивал, словно обращаясь ко мне.
— Тико… — отозвался я сонным голосом.
— Кю! Кю-у… — зверёк никак не успокаивался и продолжал пищать.
— Да что такое, Тико?
Где я нахожусь? Будто я оказался внутри купола. Вокруг обшитые деревянными панелями стены. Но ведь я был на арене! Смотрел бой Куматэцу. Он победил, мы ударили по рукам… а затем…
Память вернулась ко мне, и я резко вскочил.
На той же самой простыне лежал полуживой Куматэцу. Моё сердце ёкнуло. Сознание онемело и отказывалось верить в происходящее.
Перемотанный бинтами, под капельницей, Куматэцу лежал совершенно неподвижно. Лишь внимательно присмотревшись, я заметил, как слегка двигаются его губы, и услышал шелест дыхания. В изголовье кровати находился меч в исцарапанных красных ножнах.
До чего жалко Куматэцу сейчас выглядел! Это не мог быть тот самый медведь, которого я знал. Он должен постоянно кричать, много есть, хохотать без причины и лучиться неуёмным весельем. Он не умирает, что бы с ним ни делали! Но сейчас я видел учителя на последнем издыхании. Таким Куматэцу я и представить не мог!
Мои глаза увлажнились.
— Чёрт!
Я свесил голову, стараясь сдержать слёзы.
— Чёрт!!! Почему так случилось?..
Я закусил губу.
— Прости меня, Итирохико… Прости… — без конца твердил угрюмый Иодзэн.
Он сидел на диване, уткнувшись взглядом в пол, к нему прижимались жена и младший сын. Происходило всё в особняке святого отца, а именно в гостевой комнате. В центре купола находилось круглое отверстие, как в планетарии. В него заглядывало вечернее небо, на котором зажигались первые звёзды. Комнату озарял мягкий свет бумажных фонарей.
— Сила Итирохико не имеет отношения к телекинезу, который встречается у монстров, — произнёс святой отец. — Очевидно, это та сила, что рождается из тьмы в сердцах людей.
— Святой отец, неужели вы обо всём знали?
— Объяснись, Иодзэн, я слушаю.
Всё началось во времена моей молодости. Как-то раз я бродил в одиночестве по улицам человеческого города. Вдруг до моего слуха донёсся плач. Было пасмурно, и без того тихий голосок едва выделялся на фоне дождя. Я расправил капюшон, прислушался, и снова до меня донеслись слабые прерывистые всхлипывания. Прохожие вокруг вели себя так, словно не замечали ничего необычного. Я начал пробираться сквозь море зонтов, прислушиваясь изо всех сил и обыскивая каждый угол. Наконец мои поиски увенчались успехом: в глубине узкого прохода среди неприметных зданий стоял раскрытый красный зонт. Я отодвинул его и увидел корзинку, в которой оказался укутанный в пелёнки младенец. На вид ему было месяцев восемь.
Я бережно поднял дитя на руки. В корзине лежали игрушка, бутылочка с водой и письмо. Помню, в голове мелькнула мысль, что у родителей наверняка были очень веские причины так поступить, ведь окружающие не слышали детского плача, а значит, ребёнок находился в смертельной опасности. Поразмыслив, я решил забрать его в Дзютэн и вырастить втайне ото всех. Разумеется, я знал, что в сердцах людей таится тьма, но считал, что хорошее воспитание и любовь победят любую тьму.
Сейчас-то я понимаю, каким самонадеянным и высокомерным был.
Итирохико то и дело подходил ко мне с расспросами:
— Отец, почему у меня не такой длинный нос, как у тебя?
— Не волнуйся, скоро вырастет.
— Почему у меня нет клыков, как у тебя и Дзиромару?
— Не беспокойся, со временем появятся.
— Отец, кто я?..
— Итирохико, ты — мой сын! Не кто иной, как сын Иодзэна.
Что ещё я мог отвечать?..
— Чем больше ты пытался убедить Итирохико, что он дитя монстра, тем меньше тот верил самому себе и тем глубже погружался во тьму, — святой отец протяжно вздохнул. — Я и представить не мог, что атмосфера нашего мира может настолько разворошить чёрную дыру в груди человека…
Я подглядывал из-за двери и сам невольно приложил руку к груди.
Затем раздался тихий голос Дзиромару:
— Что такое «тьма»? Я дурак, я не понимаю. Не знаю, кто такой Итирохико, но для меня он навсегда останется прежде всего братом!
С этими словами Дзиромару поднял на родителей взгляд, в котором чувствовалась готовность простить. Мать Дзиромару прослезилась, а Иодзэн умоляюще посмотрел на мудрого зайца:
— Святой отец, неужели теперь мы никогда не сможем жить вместе с Итирохико? Неужели не начнём всё сначала?
Под конец его голос стал настолько тихим, что я с трудом разбирал слова. Сердце в моей груди болезненно сжалось.
Святой отец обратил на Иодзэна суровый взгляд:
— Сейчас Итирохико бродит неизвестно где, и, если его не вырвать из лап тьмы, случиться может что угодно.
«Только я способен остановить Итирохико», — сказал я сам себе и принял решение.
Кюта сразу засобирался в дорогу: быстро осмотрел меч, убрал его в ножны, спрятал в чехол и повесил за спину. Затем тайно покинул жилище святого отца и зашагал по лестнице к выходу.
Там-то я и бросил ему в спину:
— Как же так, Кюта?
Он остановился и медленно обернулся.
— Просто возьмёшь и бросишь Куматэцу? — вопросил я укоряющим голосом.
Неужто он собирается куда-то уйти, когда учитель при смерти? Мне хотелось, чтобы Кюта находился рядом с ним.
Однако юноша молчал и лишь внимательно смотрел на меня. Я не знал, что ещё добавить.
— Глупец! Задумал отомстить? И что это тебе даст? — внезапно рявкнул Хякусюбо.
Я в замешательстве взглянул на него: тот стоял рядом, сложив руки на груди. Мой давний друг ещё не открывался с такой стороны. Добрый монах, всегда заступавшийся за Кюту, грозно хмурил брови и ругал парня командирским голосом, которого я от него ни разу и не слышал:
— Терпение моё лопнуло! Не надейся, что я вечно буду мягким и покладистым! Неужели судьба Куматэцу ничему тебя не научила, недоумок?
Я понадеялся, что внезапное перевоплощение нашего добряка заставит Кюту одуматься, но не тут-то было! Парень молча стоял, уставившись на Хякусюбо, ни один мускул не дрогнул на его лице. В глазах горел свет мужества и решимости, говорить с ним было уже бесполезно.