На скамейке, подперев голову рукой, дремал Татара; рядом Хякусюбо разливал холодный чай, ради которого он принёс с собой походный сервиз. Где-то вдали щебетали птички, порхали бабочки, сопротивляясь лёгкому ветерку. Казалось, товарищи Куматэцу отправились на пикник.
Я переоделся и вышел во двор.
— Хо! А тебе идёт, Кюта, — попытался сделать комплимент Хякусюбо.
— Заткнись, — резко оборвал его Куматэцу и посмотрел на мой наряд как-то недоверчиво.
Видимо, ему было немного не по себе от того, что человек носит одежду монстров. Я тоже не думал, что наряд мне к лицу, и от изменений в собственной внешности испытывал противоречивые чувства.
Куматэцу фыркнул, словно отмахиваясь от посторонних мыслей, отломил от дерева ветку и взял её в левую руку:
— Гляди, как я сейчас буду.
Похоже, он хотел показать приёмы владения мечом. Я напряжённо нахмурился.
Куматэцу занёс ветку и резко опустил её. На меня вдруг обрушился такой порыв ветра, что я едва устоял на ногах. В воздух взмыли опавшие листья и ветки. Медведь продолжал размахивать палкой, и каждый раз листья с небольшой задержкой разлетались в разные стороны. Куматэцу вкладывал в движения столько силы, что создавал небольшие ураганы. И в то же время палкой он манипулировал идеально ровно, изящно и безошибочно, словно показывал представление с помощью самого настоящего меча. Но как у него получается творить такое обычной веткой? От изумления я не мог выговорить ни слова.
— Во даёт, во даёт! — Татара зааплодировал. — Из таких гениев у нас только он да Иодзэн.
Даже мне, ничего не смыслившему в фехтовании ребёнку, пришлось согласиться с его словами. Сколько же времени нужно потратить на тренировки, чтобы научиться вытворять такое?
Куматэцу небрежно бросил ветку мне:
— Понял? Теперь давай ты.
— Э… В смысле, «давай»?..
Я должен это повторить? Стоп! Я не смогу. Ясно же, что у меня ничего не получится.
Но не успел я всё это высказать, как…
— Удачи, Кюта, — подбодрил меня Хякусюбо, разливая чай.
И тогда я опомнился. Если уж решил, что буду жить здесь, значит, должен хотя бы попытаться, несмотря ни на что. Я стиснул зубы и начал махать палкой, пытаясь повторять движения Куматэцу.
— Э-эй. Ия. Ия!
Если по меркам Куматэцу палка была крошечной, то для моих рук она оказалась тяжела, словно железный шест. Мне едва хватало сил просто ею махать — в точности повторить движения медведя никак не получалось.
«Ну и что с того?» — думал я, не оставляя попыток. А затем палка вдруг выскочила из рук.
— А!
Импровизированное оружие несколько раз звучно отскочило от выложенного плиткой двора. Я услышал, как фыркнул Татара. Куматэцу молча смотрел на меня. От стыда я покраснел как помидор, но тем не менее подобрал палку и продолжил ею размахивать.
— Э-эй. Ия. Ия!
В этот раз я старался делать замах шире, чем раньше, и скоро поплатился тем, что попал себе по ноге.
— Ай! — я схватился за пострадавшую ногу и запрыгал на другой.
Куматэцу молча наблюдал за этой сценой. Всё моё лицо покрылось испариной, но я не позволял себе отчаяться и продолжал размахивать палкой просто из упрямства.
— Ия. Ия!
— Хватит.
— Ия. Ия!
— Хватит! — гаркнул Куматэцу.
Я послушался. Было так стыдно, что я с трудом смотрел ему в глаза, но всё же нашёл в себе смелость уточнить:
— Н-над чем мне работать?
Татара отвлёкся от чая и бросил издевательским тоном:
— Ха! Он ещё спрашивает. Смешно!
— A-а как иначе? Я же в первый раз…
— Гя-ха-ха! «В первый ра-аз»! «Я же в первый ра-аз»! Гя-ха-ха!
Задний двор наполнился безжалостным смехом Татары. Я потерял дар речи. Что поделать, он выражал мнение Куматэцу, и оспорить его я не мог. К счастью, на помощь пришёл сочувствующий Хякусюбо:
— Разве можно научиться что-то делать по одному лишь приказу? Объясни ему всё от а до я, Куматэцу.
— Объясни-и-ить?
— В конце концов, в этом и состоит работа учителя.
Куматэцу ненадолго задумался, а затем…
— Ладно.
Он вздохнул и принялся «объяснять»:
— Сначала меч сжимаешь так, чтобы вух.
— Ага.
— Затем фьюх.
— Фьюх.
— И бам.
Я не знал, что и сказать. Всё объяснение свелось к каким-то невразумительным звукам.
И тем не менее…
— Ну что, уяснил? — спросил Куматэцу с довольным лицом, на котором читалось: «Легко ведь!»
То есть он думал, что такого объяснения должно хватить.
— Э… и всё? — переспросил я, и медведь сразу помрачнел:
— Нет, ну я же говорил!
— Так.
— Сжимаешь, чтобы вух.
— Сжимаешь.
— Затем фьюх.
— Фьюх.
— И бум. Ну? — Куматэцу посмотрел на меня с уверенностью, что теперь-то я просто обязан всё усвоить.
Я не понял ровным счётом ничего, но решил изобразить хоть что-то:
— В… вух, так?
— Нет, ну я же говорил! — в голосе Куматэцу уже слышалось раздражение. — Вух!
— Вух?
— Нет-нет. Вьюх!
— В-вьюх?!
— Нет-нет-нет. Вьех!
— В… вьех?!
— Нет-нет-нет-нет. Вье-эх!
— Вье-эх!
— Вьё-о-ох!
— Вьё-ох!
— Нет! Не так! Всё не так! Что ж ты такой несообразительный?!
«Несообразительный»…
Скорее всего, Куматэцу выпалил это слово не подумав. Но я просто не мог пропустить его мимо ушей. Оно кольнуло меня в державшуюся на последнем издыхании гордость. Кровь ударила в голову.
— Да чёрта с два у меня получится!
— Что?
— С такими уроками я ничему не научусь!
— Кончай ворчать — и за дело!
— Нет! — я надулся и повернулся спиной.
— Вперёд!
— Нет!
— Эх, чёрт побери! — Куматэцу раздражённо почесал голову.
— Кюта ведь новичок. Ты бы разжевал всё как следует, — вмешался Хякусюбо, пытавшийся играть роль посредника.
— Да знаю я! Ладно, разжую для несообразительных! — Куматэцу вцепился рукой в мех на груди и подошёл ко мне. — Тебе нужно схватить тот меч, что в груди! Ну, есть у тебя в груди меч?!
— А? Да откуда ему взяться?
— У тебя в груди должен быть меч! Вот тут! Прямо тут! — упрямо твердил медведь и бил кулаком в грудь. — Понял? За дело!
Я молчал.
— За дело!!!
Куматэцу ждал ответа. Но я упорно стоял к нему спиной и поворачиваться не собирался.
Наконец Куматэцу цокнул, развернулся и ушёл.
— Куда ты? — Хякусюбо вскочил и побежал за ним. — Да что с тобой такое? Только и делаешь, что ругаешься. Куматэцу! Куматэцу, погоди…
Скоро оба скрылись из поля зрения.
— Меч в груди, тоже мне…
Я снова стал размахивать палкой, чтобы хоть как-то развеяться. Да что Куматэцу о себе возомнил? Несёт какую-то чушь, злится, хотя ничего толком не объяснил. А стоило мне попытаться, так обзывается «несообразительным». Полный бред! Хватит на меня давить. Да что ты вообще обо мне знаешь? Чёрт! Дурной медведь! Чёрт! Чёрт!!!
— Возвращался бы ты к себе домой, — заметил оставшийся во дворе Татара.
— Э?
Он уже не смеялся и не шутил, а говорил серьёзным, даже мрачным тоном:
— Учеников берут лет на пять-десять. Ты у Куматэцу столько не протянешь, с твоей-то дохлой волей. Если ты здесь ради жратвы, то напросись лучше куда-нибудь в мире людей.
Я не нашёлся что ответить.
— Здесь тебе никто не рад. Если понял — уходи сам.
Татара встал и покинул двор. Я остался один.
На следующее утро лачуга Куматэцу опустела сразу после завтрака. Куры неспешно поклёвывали раскиданный по двору корм. Вскоре пришёл Хякусюбо и стал листать книгу сутр, обмахиваясь веером.
Однако Куматэцу с ним не было.
— Где он?
— Вот уж не знаю. Сказал, пару-тройку дней его можно не ждать, — Хякусюбо поднял голову и поглядел по сторонам.
— Скажи, — решился спросить я, — чем занимаются ученики?
— Что на тебя нашло? Это из-за вчерашнего?
— Да нет… — хотя слова Татары и правда легли мне ма сердце тяжёлым грузом. Похоже, отговорки в духе «я же ещё новичок» и «я ведь ребёнок» мне здесь никак не помогут.
— Ну хорошо. В основном они убирают, стирают и готовят.
Хякусюбо вкратце объяснил, в чём заключаются обязанности ученика, затем простыми словами обрисовал, что конкретно следует делать, и дал пару советов.
Я послушно снял одежду Куматэцу с проволоки и вынес на улицу. Потом вытащил наружу всю мебель, ковры, пустые бутылки, обувь и прочие предметы.
Пылесоса в лачуге не оказалось, и мне пришлось взяться за метлу. Пыли внутри скопилось просто невообразимое количество. Так много, что без намотанного на лицо полотенца внутрь было не зайти. Хякусюбо сразу раскашлялся, а куры разбежались по двору. Сколько лет здесь не убирали?
Пол и стены едва ли не целиком покрывала грязь, с которой метла совладать не могла, — в основном засохшие пятна от алкоголя и мёда. Я плеснул воды, опустился на четвереньки и стал тщательно оттирать каждое пятно губкой.
На следующий день я приступил к стирке и начал с того, что рассортировал гору одежды по тканям. Разумеется, стиральной машинки не было. Пришлось набрать воды в тазик и повозиться со стиральной доской. Кстати, стиральную доску я увидел впервые. Подушечки пальцев быстро набухли, а затем сморщились.
Каждый раз, когда я принимался мести, отжимать, тереть или скрести, Хякусюбо давал краткие, но ценные советы. При этом он, по всей видимости, старался проявлять учтивость, но сам к работе ученика не притрагивался и следил за мной, прислонившись к дверному косяку или упершись локтем в подоконник.
В день, на который выпала стирка, мне очень повезло с погодой: ясное синее небо простиралось до самого горизонта. Я залез на крышу, чтобы развесить чистую одежду. Следом поднялся Хякусюбо, присел на стул и стал обмахиваться веером.
— Ты на Куматэцу не обижайся. Он, конечно, по натуре вспыльчивый, но уже через день обо всём забывает. Так что не волнуйся почём зря.
— Да не в этом дело…
— У тебя так вся одежда будет мятая, не забывай встряхивать!
— А…
Я послушался совета и стал тщательно развешивать, встряхивая каждую вещь.