Один внутренний голос нашептывает мне, чтобы я вообще не открывал тетрадь. Разумный совет, вероятно. До сих пор мне удавалось ему следовать. Прошлое осталось в прошлом, шепчет голос, и от всех свидетельств того страшного времени нужно избавиться. Почему бы не выбросить тетрадь, не читая? Почему бы не кинуть в реку или не сжечь в камине? Пускай она исчезнет бесследно или покоится где-нибудь вне досягаемости. Чего хорошего можно ждать от столь странного гостя из прошлого века?
Однако другой внутренний голос, более громкий, более напористый, более убедительный, призывает меня открыть тетрадь и прочитать все написанное там. Ну какой от этого может быть вред? – спрашивает он. Неужели ты не хочешь утолить свое любопытство?
А кроме того, есть большая вероятность, что дневник окажется страшно скучным, просто монотонный бред сумасшедшего.
Ну ладно… пожалуй, гляну пару страниц, прежде чем навсегда избавиться от тетради.
Открой ее, доктор Сьюворд. Открой ее, Джек. Открой. Открой.
Из «Пэлл-Мэлл газетт»
4 декабря
Тайная боль за улыбкой аристократа
Слышать о чьем-то тяжелом и продолжительном несчастье всегда печально, а тем более, когда речь идет о человеке знатном и влиятельном. Если же он, ко всему прочему, возглавляет одну из старейших и известнейших политических организаций страны, тогда наша печаль возрастает безмерно, превращаясь из сугубо личной эмоции в вопрос национального значения.
Именно таков случай лорда Артура Годалминга (в прошлом Артура Холмвуда), на чью долю выпало столько трагедий, неудач и страданий из-за женщин слабого здоровья, что беспристрастный наблюдатель просто глазам своим не верит. Безумие и смерть, можно сказать, ходят за вышеназванным аристократом по пятам. Он унаследовал титул и огромное состояние совсем еще молодым человеком, после безвременной кончины своего отца. В том же году он потерял невесту, известную своим взбалмошным нравом мисс Люси Вестенра, при обстоятельствах, которые иные сплетники по сей день называют подозрительными.
Четыре года назад в жизни лорда Годалминга, казалось, началась новая глава, когда он познакомился с молодой женщиной по имени Каролина Бринкли и влюбился в нее. Каролина – для близких друзей просто Кэрри – поразительно красива, белокура и очаровательна. Однако за привлекательной наружностью скрывается чрезвычайно хрупкая психическая конституция. На протяжении всей своей жизни леди Годалминг страдала душевными недугами и время от времени по необходимости обращалась за клинической помощью к ведущим психиатрам, в том числе к эксцентричному доктору Сьюворду с Харли-стрит, чьи услуги стоят чрезвычайно дорого.
Знал ли лорд Артур о психическом нездоровье и нервной слабости своей новой невесты до свадьбы? Или они от него скрывались? Умышленно ли его держали в неведении? Имел ли место сознательный обман? Ситуация вызывает большую озабоченность. Страна должна знать правду, иначе в обществе неминуемо пойдут тревожные разговоры о вырождении знатного рода. Недавно близкие друзья бывшей мисс Бринкли конфиденциально сообщили, что в последнее время у нее обострились давние проблемы и очередной тяжелый приступ умопомрачения вполне вероятен.
Для благородного лорда эти прискорбные обстоятельства не только источник личного горя. Годалминг возглавляет Совет Этельстана, старейшую политическую организацию с богатыми традициями и наследием, которая по-прежнему пользуется значительным влиянием. Может ли человек, угнетенный многочисленными жизненными невзгодами, занимать столь высокий пост? Конечно, в настоящее время Совет является преимущественно номинальной организацией. Однако, если он вернет себе особые властные полномочия, по праву ему принадлежащие, захотим ли мы, чтобы им управлял человек вроде лорда Годалминга? Или все же предпочтем кого-нибудь другого, чья жизнь не омрачена столькими несчастьями? Нам, добросовестным гражданам и налогоплательщикам, необходимо получить ответы на эти вопросы.
(продолжение на сс. 4–6)
4 декабря. Очередной день, полный испытаний и неприятностей, от которых никуда не деться человеку, выбравшему в жизни путь ответственности и долга, а не обогащения и личной выгоды.
Когда я учился в школе, в моем классе были мальчики, которые успевали хуже меня по многим предметам, но которые теперь зарабатывают бешеные деньги в Сити или на Харли-стрит, проводят дни за необременительным, но высокооплачиваемым трудом, а вечерами ужинают в шикарных клубах или играют в вист с соседями. Я рад, что у меня другая судьба. Что я посвятил себя служению обществу. Льщусь мыслью, что у меня более высокое призвание, чем у них, и в конечном счете меня будут помнить и ценить еще долго после того, как всякая память о них исчезнет.
В дни вроде сегодняшнего подобные мысли приносят утешение. Утро (как часто бывает) началось с доставки рапорта на мое имя. Я ознакомился с ним сразу по прибытии на службу и счел его не самым приятным дополнением к моему чаю. Рапорт касается нынешнего состояния отношений между тремя главными преступными сообществами Лондона – Милахами, Китаёзами и Молодчиками Гиддиса, – которые с каждым днем становятся все более напряженными. В документе говорится, что никакой очевидной причины для такого ухудшения отношений нет. Ни одна из банд не изъявляет желания расширить свою территорию или разнообразить свою деятельность. Тем не менее перемирие (неофициальное, но соблюдавшееся долгое время), по всей видимости, подходит к концу.
Похоже, вчера вечером в Клеркенвелле произошло какое-то столкновение между представителями всех трех группировок. Ко времени прибытия наших полицейских на место происшествия негодяи уже скрылись бегством. Задержать удалось лишь одного – угрюмого молодого парня из банды Гиддиса по имени Томас Коули. Он мелкая сошка, но мы все равно продержим его под стражей подольше. Возможно, сумеем вытянуть из него какую-нибудь информацию о причинах вчерашней стычки.
Едва я дочитал рапорт, у меня начался очередной приступ мигрени, и голова с каждой минутой болела все сильнее. К полудню, когда я уже разобрался с кучей бумажной работы и провел заседания Комитета бдительности и Столичной консультационной группы по вопросу борьбы с распространением гражданского оружия, головная боль стала просто невыносимой. Я плотно поел, но мне не полегчало; я уже собирался вызвать сержанта и попросить заварить мне кружку так называемой чернухи, когда в мой кабинет решительно вошел автор рапорта, ставшего причиной моих страданий: старший инспектор Мартин Парлоу.
Он невысокий кряжистый мужчина предпенсионного возраста, толстошеий и груболицый, с выраженной склонностью к полноте. Он необразован, но наделен природной хитростью, временами производящей впечатление мудрости, и упорством гончей, неутомимо преследующей зверя. Именно эти качества сделали из него идеального полицейского. Рядом с Парлоу стоял высокий, атлетически сложенный мужчина значительно моложе, еще и сорока нет. Американец, как ни странно. Родом из Нью-Йорка, кажется. Надо бы все-таки запомнить его имя.
– Чему обязан удовольствием видеть вас, старший инспектор? – спросил я, стараясь говорить не раздраженным тоном, но любезным. – Это имеет какое-то отношение к вашему рапорту?
– Нет, сэр, – ответил Парлоу.
Более он ничего не добавил. Наступило молчание. Я перевел взгляд на широкоплечего янки, продолжавшего бесстрастно смотреть на меня.
– Так в чем дело? Почему вы явились ко мне без вызова?
– Дело в моей жене, сэр, – сказал Парлоу. – Боюсь, она тяжело заболела.
– Вот те на. Я и не знал, что вы женаты, старший инспектор. Как же так вышло, что я, если мне не изменяет память, не имел удовольствия познакомиться с ней ни на одном из наших рождественских балов или празднеств по случаю Дамского дня?
Парлоу помрачнел.
– Она живет не в Лондоне, сэр, а в маленьком местечке на Норфолкском побережье. В городке под названием Уайлдфолд. Моя работа много лет удерживала меня вдали от нее – и от дочери тоже. Они живут своей жизнью.
Очевидно, бедняга давно уже отдалился от семьи и живет совсем отдельно, но наверняка каждый месяц посылает домой часть жалованья. Увы, подобные случаи не редкость. Я коротко кивнул, таким образом выражая и житейское понимание, и мужское сочувствие.
– Боюсь, сэр, ей недолго осталось. Я не был образцовым мужем, видит Бог, но я хочу быть с ней в ее последние дни.
– Вы просите отпуск по семейным обстоятельствам?
– Да, сэр. Так точно, сэр. Я ни разу прежде не обращался с подобными просьбами и вряд ли обращусь когда-нибудь впредь. Но моя дочь, видите ли, написала мне, просит приехать, и я не могу ответить отказом.
– Конечно, вы должны ехать немедленно, – сказал я. – Мы уладим все формальности с вашим отпуском. Как долго вы предполагаете?..
– Две недели, сэр. Во всяком случае не больше трех. И я думаю, пока меня не будет, мои обязанности лучше всего передать Джорджу.
Мужчина, стоявший с ним рядом, шагнул вперед:
– Комиссар.
Ну конечно! Теперь я его вспомнил: участковый инспектор Джордж Дикерсон, один из нескольких наших иммигрантов, человек в равной мере умный и жестокий.
– А. Прекрасно, участковый инспектор. Вы полностью осведомлены о нынешней ситуации? Об обострении отношений между бандами?
– Да, комиссар. И я намерен допросить молодого Коули вечером.
– Отлично, – сказал я. – Держите меня в курсе событий. Докладывайте непосредственно мне.
– Слушаюсь, сэр.
Я посмотрел на обоих с вежливой (надеюсь) улыбкой, дающей понять, что разговор закончен.
– У меня сегодня очень много дел, джентльмены, так что, если у вас все…
Они поблагодарили меня и направились к двери. Дикерсон вышел первым, спеша поскорее приступить к своим новым обязанностям. А Парлоу задержался на пороге.