Только одно обстоятельство было в пользу белых кенда. Они могли сражаться под защитой укреплений, построенных с помощью искусства и знаний Рэгнолла и моих. Наконец враги должны были познакомиться с нашими ружьями, которых до сих нор не знали ни черные, ни белые кенда. Не знаю причины этого, тем более, что по временам белые кенда торговали верблюдами с арабами и другими кочующими племенами, которым было известно огнестрельное оружие. Быть может, какой-нибудь старый закон или предрассудок запрещал ввоз оружия в их страну.
Как я уже говорил, Рэгнолл в придачу к своим охотничьим ружьям привез с собой в Африку 50 винтовок системы Спайдерса с большим запасом патронов. С этими винтовками возникли некоторые сложности на Дюрбанской таможне. Прежде всего нужно было позаботиться о наилучшем применении этого ценного запаса.
Харут отобрал семьдесят пять самых смелых и понятливых молодых людей, которых дали мне с Хансом для обучения стрельбе.
У нас было всего пятьдесят ружей, но мы обучали семьдесят пять человек, то есть больше, чтобы заменять павших в бою.
От зари до поздней ночи мы с Хансом старались сделать из них метких стрелков. Это была нелегкая задача, тем более, что при стрельбе нужно было экономить патроны.
Мы учили их по команде открывать и прекращать огонь и не тратить даром ни одного выстрела.
За исключением этих семидесяти пяти человек, все мужское население день и ночь было занято сбором урожая. Все зерно свозилось на верблюдах во второй двор храма на горе, — единственное место, где оно было в безопасности.
Стада скота и верблюдов были уведены в безопасные места, в лес на склоне горы, где для них заготовили большие запасы корма.
Разведчики зорко следили за берегами реки Тавы. Укрепление горного прохода тоже потребовало немало труда. Это взял на себя Рэгнолл, к счастью, в юности служивший в Королевских саперах и потому хорошо знакомый с этим делом.
С помощью жрецов и всех женщин и детей, незанятых перевозкой на гору хлеба, построили множество различных укреплений. Повсюду, где только было возможно, мы вырыли глубокие ямы с острыми кольями на дне.
Я был буквально поражен, когда спустя десять дней увидел эту работу в почти законченном виде.
В это время возникли споры, следует ли сделать попытку воспрепятствовать черным кенда переправиться через реку. Этот план находил сторонников среди некоторых стариков.
Наконец решение его было предоставлено мне как главному начальнику, и я отклонил этот план, так как считал наши силы слишком слабыми для его выполнения.
На четырнадцатый день наши верховые разведчики донесли, что черные кенда скапливаются в большом количестве на противоположном берегу реки Тавы.
На пятнадцатую ночь мы получили известие, что перешли реку пять тысяч всадников и пятнадцать тысяч пехотинцев и что во главе их идет огромный слон Джана, на котором едет царь Симба и хромой жрец (вероятно, мой приятель, раненый в ногу пулей из пистолета) в качестве магутаnote 12.
Последнее мне казалось невероятным, так как я не мог себе представить, что можно ездить на таком бешеном слоне, как Джана.
Однако это оказалось правдой.
Я предположил, что либо в руках некоторых это животное становится ручным, либо ему давали какое-нибудь снадобье.
В продолжение двух дней (черные кенда продвигались вперед довольно медленно) мы видели пламя и дым, поднимавшиеся из города Дитяти.
Теперь мы знали, что час испытания близок, и все мужчины, женщины и дети с лихорадочной поспешностью заканчивали постройку укреплений и делали все посильные приготовления к их защите.
Мы занимали довольно сильную позицию.
Все подходы к храму были заграждены. Начать нападение можно было только с восточной стороны.
В проходе было три линии укреплений, построенных одна за другой с промежутками в несколько сот ярдов.
Нашим последним убежищем стали стены самого храма, в задней части которого собрались почти все белые кенда, за исключением охранявших скот в неприступных местах северного склона горы.
Тут собралось около пяти тысяч человек всех возрастов, настолько хорошо обеспеченных пищей, что осаду можно было выдержать в продолжение нескольких месяцев.
Всякое отступление было отрезано, так как от лазутчиков мы узнали, что черные кенда, хорошо знакомые с местностью, поставили несколько тысяч человек охранять западную дорогу и склоны горы.
Единственный остававшийся путь через пещеру был нами загражден большими камнями.
В общем, мы находились в положении крыс, попавших в западню, и нам только оставалось либо победить, либо умереть, так как сдача в плен сулила у часть горше смерти.
XIX. АЛЛАН КВАТЕРМЭН ДЕЛАЕТ ПРОМАХИ
Я сделал последний обход небольшого отряда, который в шутку прозвал «Отрядом метких стрелков», хотя, сказать правду, их стрельбу можно было назвать какой угодно, только не меткой.
Стрелки стояли на своих местах, укрываясь за стеной, причем сзади каждой нары сидел на корточках запасной, готовый заменить павшего.
Я убедился, что в кожаной сумке каждого из них было по двадцать патронов.
Опасаясь беспорядочной стрельбы, как это бывает даже в хорошо дисциплинированных войсках белых, я не снабдил их большим количеством патронов.
Остальной запас (приблизительно по шестьдесят на каждое ружье) находился у нескольких стариков, поставленных в сравнительно безопасном месте за линией укреплений. Им было отдано приказание передавать патроны на переднюю линию в небольших количествах, но не раньше, чем в этом возникнет острая необходимость. Это было нужно для того, чтобы ни один выстрел не пропал даром.
Сделав несколько указаний и предостережений исполнявшим обязанности сержантов отряда, я вернулся в беседку, устроенную для нас за скалой, и решил, если удастся, вздремнуть до начала сражения несколько часов.
Здесь я нашел Рэгнолла, только что вернувшегося с обхода укреплений, устроенных им с большой тщательностью, и осмотревшего, все ли отряды белых кенда готовы к выполнению своих обязанностей в обороне.
Он был утомлен и слишком возбужден, чтобы сразу уснуть.
Мы поговорили немного о предстоящем сражении. Потом я спросил его, не слышал ли он что-либо о своей жене.
— Ничего, — ответил он, — эти жрецы не говорят о ней. Да если бы и говорили, я бы все равно ничего не понял, так как Харут — единственный из них человек, с которым я могу объясняться. Кроме того, я строго держал свое слово, и даже когда мне представился случай увидеть ее при укреплении западной дороги, сделал крюк, чтобы не проходить мимо дома, где она живет. Ах, Кватермэн, мой друг! Хуже всего то, что к ней, как я узнал от Харута, до сих пор не вернулся рассудок.
— Напротив, это хорошо, — возразил я, — так как она, по крайней мере, не страдает. Но каким образом вы и бедняга Сэвэдж могли видеть ее в городе Дитяти? Ведь это не фантазия, так как, по вашему описанию, на ней был такой же наряд, какой мы видели на празднике первых плодов:
— Я тоже не понимаю этого, Кватермэн. На свете бывает много странных вещей, над которыми мы иногда смеемся, потому что они непонятны нашему ограниченному разумению. Но послушайте, Кватермэн, если я погибну, что вполне может случиться, а вы переживете меня, вы должны сделать все зависящее от вас, чтобы доставить ее в Англию. Вот приписка к моему духовному завещанию, надлежащим образом засвидетельствованная Сэвэджем и Хансом. По ней вам предоставляется необходимая сумма для покрытия всех расходов и кое-что для вас самих. Возьмите ее.
— Я сделаю все, что будет в моих силах, — ответил я, пряча документ в карман, — а теперь не будем больше думать о смерти. Это может помешать нашему сну, в котором мы весьма нуждаемся. Я надеюсь остаться в живых, дав хороший урок этим негодным черным кенда, и проводить вас и леди Рэгнолл до берега моря. Спокойной ночи!
После этого мы крепко уснули и проспали несколько часов.
Проснувшись, я увидел Ханса, сидевшего у входа в беседку, покуривавшего свою роговую трубку и державшего на коленях одноствольное ружье Интомби.
Я спросил его, который час, и получил ответ, что до зари остается два часа. На вопрос, почему он не спит, он ответил, что уже спал и во сне видел моего покойного отца. Немного времени спустя, когда я допивал свой кофе, ко мне пришли по делу посланные от Рэгнолла, вставшего раньше меня.
Я обернулся, чтобы передать чашку Хансу, но он уже исчез. Поставив ее на землю, я углубился в рассмотрение дела, по которому пришли посланные.
Тем временем вошли наши лазутчики, всю ночь следившие за лагерем черных кенда.
Враги расположились не более чем в полумиле от нас на открытом склоне холма, со всех сторон окружив себя пикетами.
По словам двух захваченных пленных, вынужденных под угрозой смерти говорить правду, они собирались напасть на нас на восходе солнца, так как ночью боялись засады.
Подняли вопрос, не атаковать ли нам самим их лагерь ночью, но этот план оставили, так как враги значительно превосходили нас числом и, благодаря хорошо выбранной ими позиции, к ним невозможно было подойти, не будучи сперва замеченными их аванпостами. В глубине души я все-таки надеялся, что, вопреки словам пленных, они попытаются напасть на нас до зари и в темноте попадут в наши ямы и рвы.
Накануне сметливый Ханс указывал мне, как выгоден для нас такой случай.
Я был вполне согласен с ним. За час до наступления зари ко мне зашел старый Харут и уведомил, что все наши люди поднялись и стоят по местам, делая последние приготовления к защите укреплений и стен первого двора храма, если нам придется туда отступить.
Лишь только он это сказал, как внезапно сквозь тишину, обыкновенно предшествующую рассвету, до наших ушей долетел звук ружейного выстрела.
Выстрел раздался приблизительно в полумиле от нас, и за ним послышался шум большого лагеря, неожиданно всполошенного ночью.
— Кто мог сделать это, — спросил я, — ведь у черных кенда нет ружей.