— Я умею только замораживать и пылать? — спрашиваю, чтобы хоть немного отвлечься.
— Нет. Ты умеешь почти все. Даже летать.
От удивления оборачиваюсь и сама дергаю волосы до сильной боли. Ойкаю, а потом застываю, когда Эмилиан наклоняется и касается губами головы. Успокаивая боль прикосновением.
— Не крутись, — прокашливается он и, выравниваясь, снова мягко расчесывает мои волосы. — Извини, я постараюсь не навязываться, вижу, что тебе это неприятно.
Я надолго замолкаю, потому что странное противоречивое чувство не дает мне выдавить слово. Хочу Эмилиана оттолкнуть, но и хочу, чтобы он не останавливался. Чтобы был рядом, ухаживал, раскрывался для меня, но гордость и обиды смешиваются во мне в горький комок под горлом и отдаляют от мужчины, взращивают сомнения.
— А что за татуировки у нас на животе? — голос ломается от эмоций и накатившего стыда и страха. Лепестки и лианы, услышав мое замешательство, скручиваются туже, опускают жар куда-то вглубь, от этого я хватаю губами воздух и на секунду прикрываю глаза.
— Да, руна языка мало тебе об этом расскажет, — говорит Эмилиан и водит по голове щеткой и пальцами. — Это тоже магия Древних. Она связывает сильных магов вечными узами.
— Зачем?
— Для сильного потомства, скорее всего, но об этом тоже никто не знает. Жрецы на истинные пары закрывают глаза, иначе бы они не получали архимагов разных Стихий.
— То есть Жрецы и сами дети от истинных? — стараюсь фокусироваться на диалоге, а не на приятно-теплых пальцах в волосах.
— Какая-то часть, — король отступает и кладет расческу на место. — Тебя заплести?
Чтобы мужчина мне косы заплетал? Это глупо, но я киваю. Наверное, хочу убедиться лишний раз, что он не заслуживает моего внимания, что он такой же, как Марьян. Но жалею о своем решении в первые секунды, когда ловкие и сильные пальцы пробираются между локонами, щекочут кожу головы, а мне по настоящему становится жарко.
— Но ведь ребенок теперь тоже может стать таким, как я?
— Магом Четырех Стихий?
Не отвечаю, жду, что Эмилиан дальше будет рассказывать, а он увлекается плетением. Забирает локоны от темечка и освобождает от тяжелых прядей виски. Завязывает быстро, аккуратно и, когда я уже дышу через раз, отходит в сторону.
— Так будет удобней. Я в детстве много сестру заплетал, помнят руки, — он грустно опускает голову и протягивает мне ладонь. — Может, Дарайна. Ребенок может стать, таким же. Скорее всего, так и случится. Но есть пророчество, очень давнее, его передавали из уст в уста несколько поколений. В нем говорится о том, что мой наследник спасет Ялмез. Я расскажу тебе больше, но чуть позже, а сейчас нам нужно поесть и набраться сил. Идем.
Глава 22. Эмилиан
Дара не подает руку, проходит мимо, и я понимаю, что слишком спешу. Да, она желает меня, метка будет разжигать в ней неистовый огонь, но любви я так не добьюсь. А добьюсь ли ее когда-нибудь? Потому что вижу в глазах пары лишь ненависть и презрение, и это по-настоящему больно.
Халат она подхватывает сама, не позволяет ей помочь надеть, ведет брезгливо плечом, а я ругаюсь в угол и мысленно ставлю себе пометку, что нужно в комнату принести больше женской одежды. Хотя… может, обнаженной Дарайна бы тянулась ко мне сильней, ведь приходилось бы прикасаться кожей во время сна? Но с этим пока не будем спешить. Пусть немного привыкнет к чужому присутствию, чтобы хотя бы не вздрагивала от моего малейшего движения.
Пока Дара изучает в зеркало простенькую прическу, я набрасываю на плечи белоснежную рубашку с вышитой кокеткой. Ловлю изучающий взгляд девушки, делаю вид, что не замечаю, спокойно застегиваю пуговицы, хотя пальцы норовят запутаться в тонком шелке.
— Готова? Можем идти? — спрашиваю, заправляя рубашку в узкие брюки.
Асмана осторожно кивает, проходит вперед, когда пропускаю, но тут же опускает плечи, и я чувствую, как между лопатками у нее пробегает искра страха. Или это что-то другое?
В коридоре стук наших шагов забивает отчаянные удары моего сердца и глушит скрип зубов, потому что меня изматывает эта ситуация, а я изменить ничего не могу. Сам попался в эту ловушку. Десять дней без сна, без еды, потому что я мог только воду пить — так было плохо, а просвета, даже после восстановления магического баланса в теле девушки, просто нет.
И теперь неизвестно сколько времени осталось, чтобы закрепить связь. Обычно это трое суток, но из-за инициации все сдвинулось, но сила тяги очень мощная, кровь кипит в жилах от близости женщины, что подходит мне идеально. Да только она отмахивается от желания, как от назойливой мухи, и морщит лоб, будто стигма — это маленькая неприятность, прыщик, что выскочил в неудобном месте. Не ляжет она со мной по доброй воле, вот не ляжет и все. А это прямой путь в могилу. В мою могилу и через долгие месяцы — ее тоже. А еще наши жизни утянут в Темное Измерение моего нерожденного сына. Я не могу этого допустить.
Сделаю все, чтобы Дарайна мне поверила. Пока не нужна любовь, но хотя бы принять меня, как мужчину, и не отворачиваться от прикосновений.
В столовой Мун ведет себя отстраненно, будто не я его хозяин, а моя пара. Он ложится у ее ног мохнатым клубком и рычит на каждого, кто смеет приблизится. На мой тихий смешок, когда фамильяр огрызается на Парсия, а паренек боится наполнить тарелку девушке, Дара протягивает коту руку и шепчет:
— Все хорошо, не волнуйся, Топаз. Он хороший, ты же видишь, — и улыбается поваренку слишком кокетливо, а меня пронзает дикой ревностью, отчего руки до скрипа сдавливают столешницу. Парсий тушуется и заливается алой краской, запинается на ровном месте и замирает у другого края стола, чтобы выложить фрукты и листья салата на блюдо.
— Ты же добрый котик, ну, чего ты рычишь? — разговаривает Дарайна с Муном.
Он отвечает ей глубоким урчанием и лижет маленькую ладонь, после чего она светло смеется, а у меня слегка покалывает кожу в том месте, где рождается связь с созданием. Как же девушка привыкла к нему за месяц. Смогла ведь в диком звере увидеть хорошее, почему во мне не может?
— Ты его не боишься? — спрашиваю и благодарю Парсия за обед сдержанным кивком. Повар молча кланяется, прячет влажный взгляд за жидкими ресницами и удаляется из столовой, как тень.
Дара мотает головой и скрипит вилкой по тарелке.
— Привыкла, наверное. Почему спрашиваешь?
— Фамильяр не такой уж и безобидный, человека в бою порвет одним взмахом лапы.
— Ты сказал, что они под запретом в вашем мире, — Дара отрезает столовым ножом кусочек мяса и наклоняется к коту. Топаз прижимает уши к лохматой голове, подергивает усами и принюхивается к предложенному лакомству.
Это так мило: предлагать магическому созданию еду. Знала бы Дара, чем кот на самом деле питается, но я ей пока не скажу, а то совсем приручит его.
— Никто не знает, что он не настоящий, — проговариваю с улыбкой. — Мы научились притворяться, — шепчу, немного наклонившись, и показываю на мясо. — Он это есть не будет.
— А на земле мышей ловил, — хмыкает Дара, когда довольная морда Муна фыркает ей в руку. — И колбасу ел, жулик!
— Притворялся обычным котом, — я пожимаю плечами. — По моему приказу, конечно.
— Вы, король, обманщик, оказывается, — Дара бросает кусочек мяса себе в рот и с наслаждением прожевывает. Да, на магии далеко не уедешь, все равно тело будет требовать питание, особенно, если силы нужны двоим.
— Ну-у-у, — я довольно откусываю сочную голень перепелки и наблюдаю, как Дара, осмелев, наливает себе гранатовый сок. — Скажем так, — ем понемногу и не свожу глаз с пары, — я кое-что утаил. Если приказы государственной, вселенской важности и защиты жизни — он слушается беспрекословно.
— Почему тогда здесь он не притворяется? — девушка поглядывает на мою тарелку, что почти опустела, и немного щурится. — Неужели никто не догадался о его происхождении?
— Даже если это и так, в замке можно доверять каждому — проверенные люди и слуги. Но пока только Месс знает, что я умею призывать магическое создание, потому что он… — я бросаю на Муна короткий осуждающий взгляд. — Потому что советник зашивал меня после первого появления питомца.
— Топа-а-аз, ты покушался на короля? — Дара треплет кота за ухом, а тот отзывается тихим «гр-р-р-мур». — Как тебя не казнили за это?
— Он покушался тогда на принца. И я не должен был стать королем, Дарайна. Никогда этого не хотел, но так сложилось. Мариан — старший, он должен был занять трон.
Она замирает, стискивает губы и отодвигает едва тронутый обед, а я говорю немного строже:
— Тебе нужно есть, асмана, ты носишь моего сына, а ему нужно больше сил.
— Не могу, нет аппетита, — грустно говорит девушка и прячет взгляд. — Стоит его вспомнить, все внутри колом встает. Извини.
Я понимаю, потому пока не настаиваю и впредь постараюсь поменьше напоминать ей о брате.
— Тогда прогуляемся? — вытираю губы салфеткой и встаю со своего места. — Я покажу тебе замок и двор.
Подхожу ближе и снова протягиваю ладонь. Дарайна смотрит на мою руку, как на что-то чужеродное и сипло говорит:
— А я смогу вызвать своего фамильяра?
— Это умение из книги Древних, старо-старое заклинание, которое я по глупой молодости прочитал вслух. Мы попробуем с тобой вместе, если захочешь, — мои пальцы начинают дрожать на весу, но я терплю и жду. Мне очень хочется хоть немного приблизить ее к себе, хотя бы так — коротким прикосновением к руке, но Дара встает без помощи и отходит в сторону. Поправляет халат и смущенно закусывает щеку.
— Ты обещал меня не трогать, — говорит с укором.
— Ладно. Не настаиваю, — иду из столовой, справляясь с гневом и злостью. Тень Мариана будет долго висеть над нами. Я чувствую, как она протягивает корявые пальцы и сдавливает мое горло, надеясь задушить. Так и будет, если Дара не полюбит.
Глава 23. Дара
Эмилиан очень сдержанный, высокий не только по росту, а еще духу и силе воли. Даже не зная, что он король, все равно бы увидела в нем аристо