Синева глаз словно накаляется, пронзает меня во тьме, и я невольно отодвигаюсь от окна, но вдруг понимаю: парочку интересует лишь дом. Я снова припадаю к стеклу, но дети уже отошли от изгороди и направляются к беседке, которую я построил несколько лет назад в попытке облагородить сад. Сквозь решетчатые стены вижу, как они садятся на скамью. Теперь точно поцелуются. Но нет. Наверное, процесс американизации еще не закончился. А может, они оказались не по зубам крохотному демону, таящемуся в туалетах и под партами. Как знать, вдруг на фоне сурового общественного порицания у марсиан возникла генетическая неприязнь к разврату, побороть которую не в силах даже доскональная американизация.
Из кухни иду в гостиную, где Хелен смотрит тривизор. Опускаюсь рядом с ней на диван.
Что мы в действительности знаем о нашей ненаглядной дочурке?
Как-то после прогулки с Доун по саду, я ловлю на себе пристальный взгляд Хелен. Она чем-то встревожена: это видно по ее лицу и по тому, как рассеянно она целует меня при встрече. Я никак не реагирую. Позднее, за ужином, воздерживаюсь от каких-либо вопросов. Если случилась беда, Доун в это посвящать ни к чему. Сегодня пятница, в школе дискотека. Тим уже пригласил Доун. Решаю дождаться, пока они уйдут, а после выпытать у Хелен, что случилось. Однако выпытывать нужды нет. Хелен самой не терпится поговорить. Едва хлопает дверь, она достает из шкафа разбухшую сумку и выуживает из нее стопку скрепленных листов формата восемь с половиной на одиннадцать. Рукопись.
–Учительница по английскому объявила конкурс на лучший рассказ.
Признаться, я не удивлен. Многие учителя английского мнят себя экспертами краткой прозы и любят лишний раз щегольнуть своей soi-disant[1] литературной проницательностью. – Это работа Доун? Она ее не сдала?
– Сдала. Но утром позвонила учительница и попросила подъехать в час. Хотела показать текст.
– А как Доун отнеслась к твоему визиту в школу?
– Она меня не видела. У мисс Люселло был перерыв, и мы встречались в учительской.
– Это непорядочно, не находишь?
– Нет, не нахожу. Мисс Люселло считает, что Доун лучше не знать, какое жуткое впечатление произвел на нее ее рассказ.
– Какое жуткое впечатление? Хелен, побойся бога, Доун всего четырнадцать.
Дрожащими руками она протягивает мне рукопись.
– Я специально попросила отдать ее мне, чтобы ты тоже мог прочесть.
Текст отпечатан на машинке. Скорее всего, той самой, что мы купили для нашей ненаглядной дочурки. Бросаю взгляд на заголовок:
Доун Фэйрфилд
Мистер и миссис Неандертальцы
Мне приятно видеть ее имя рядом с моей фамилией. У детей Марса нет собственных фамилий, а если и есть, то они не торопятся их раскрывать.
— Хорошее название. Сразу привлекает внимание.
– Пожалуйста, прочти, Герб.
– Читаю.
Жила-была девочка по имени Сью. Однажды она угодила во временной разлом. Забавная, надо сказать, штука. Думаешь, что переносишься вперед, а тебя отбрасывает назад. Так и случилось со Сью. Она надеялась очутиться в светлом будущем, а попала в дремучее прошлое. Она глазам не поверила, когда оказалась среди неандертальцев.
Племя преклонялось перед ее красотой, и девочку стали учить неандертальским повадкам. Все матери и отцы мечтали ее удочерить, но, естественно, победа досталась вождю, и Сью перебралась в пещеру к новым родителям. Своих детей они не родили, поэтому были счастливы обрести дочь.
Поначалу Сью возненавидела новую семью, но вскоре осознала: они не желают ей зла, даже любят в своей первобытной манере и хотят уподобить ее себе. Поэтому она решила подыграть. Впрочем, особенно выбирать не приходилось, ибо язык неандертальцев слишком примитивен для выражения цивилизованных мыслей.
Как выяснилось, Сью – далеко не единственный прогрессивный ребенок, попавший в разлом. Многие ее современники тоже загремели в прошлое, где незамедлительно подверглись промывке мозгов. Кого-то, как и Сью, успели усыновить. Наконец она обрела равных по разуму собеседников и больше не чувствовала себя такой одинокой.
Разговаривать с детьми неандертальцев было сущей пыткой. Сплошные зануды, в придачу сексуально озабоченные! Но Сью со сверстниками полностью превратились в неандертальцев – по крайней мере, внешне. Они научились есть руками, пожирать сырое мясо. Единственное, всем им – и в особенности Сью – тяжело давалась традиция вкушать мозги умершего соплеменника.
Со временем прогрессивные подростки начали встречаться – к неудовольствию родителей-дикарей. У Сью завязались отношения с парнем по имени Бад. Оставшись наедине, они обсуждали будущее – конечно, им хватало ума не предаваться ностальгии и тосковать о прошлом, еще чего!– нет, будущее стало для них критерием, которым они мерили нынешний век. Скрытая за первобытным фасадом ненависть росла, а критерий только добавлял масла в огонь. Они ненавидели всех и вся, но поистине жгучую ненависть им внушали пещеры. В пещерах словно воплотилось все убожество дремучего строя, но по-настоящему омерзительными их делало самодовольство дикарей. Каждый мнил свою пещеру лучшей, а вождь и вовсе считал свою дворцом.
Настал день, и Сью с Бадом поняли, что сойдут с ума, если не выплеснут накопившийся гнев. А поскольку первым пунктом в списке ненависти стояли пещеры, они решили взорвать их одну за другой.
– Но где же мы возьмем порох?– поинтересовалась Сью.
– Не проблема, сделаем.
– Взрывать будем вместе с неандертальцами?– засмеялась Сью.
– Разумеется. В идеале по ночам, когда все спят.
– А разве их не нужно предупредить?
– Предупредим. По намеку на каждую семью. Эти тупоголовые кретины все равно не поверят, но зато наша совесть будет чиста.
– Чур я первая предупреждаю своих неандертальцев, ладно?
– Договорились,– согласился Бад.
Сью честно предупредила «маму» с «папой», но те, ясное дело, не поверили. Тогда они с Бадом смастерили взрывчатку из нитрата калия, угля и серы, и веселье началось. Первой на воздух взлетела пещера Бада, пока «родители» безмятежно спали внутри, хотя он и предупреждал их. Неандертальцы-соседи поужасались для приличия, но в действительности очень обрадовались, поскольку появился шанс самим усыновить Бада.
Заговорщики взрывали пещеры одну за другой, и вскоре к ним присоединились другие прогрессивные подростки.
Глупые неандертальцы даже и не думали подозревать детей и воображали, будто прогневали бога грозы. Они совершали в его честь ритуалы, умоляя смилостивиться. Прогрессивные дети давились от хохота.
Сью не терпелось подорвать своих «родителей», но она не спешила, давая им насладиться несчастьем соседей. Однажды терпение лопнуло, и девочка установила взрывное устройство. Ночью, когда «мама» и «папа» уснули, пещера разлетелась на кусочки...
Постепенно в племени не осталось ни одного взрослого неандертальца. Малочисленные первобытные дети бродили по округе, разинув рты, пока их не пожрали саблезубые тигры. Прогрессивные подростки перебрались в новые пещеры – большие, просторные. Там они, наконец, смогли вздохнуть полной грудью. Много веков спустя, по останкам, обнаруженным во Франции, близ Периге, детей окрестили кроманьонцами. Они рисовали буйволов на каменных стенах, дабы их жилища услаждали взор, и настолько велико было их мастерство, что сам Пикассо оценил его по достоинству.
Закончив читать, я молча сижу, уставившись на последнюю страницу.
– Ну?– нервно спрашивает Хелен.
Я перелистываю текст к началу. – Мисс Люселло забыла поставить оценку.
– Какая оценка, если это конкурсная работа?
– Она заслуживает как минимум пятерки.
– По-моему, совершенно жуткая история.
– А по-моему, отличная аллегория.
– Аллегория?
– Хелен, ты всерьез думаешь, что Доун считает Соединенные Штаты первобытным племенем?
Хелен опускает взгляд и лихорадочно стискивает руки.
– Не знаю.
– А мисс Люселло?
–Понятия не имею. Она лишь сказала, что текст ее очень расстроил и лучше мне самой его прочесть.
— А чем она недовольна?– возмущаюсь я. – Чего она ожидала? Что Доун напишет про летние каникулы? Или про кота, который сначала потерялся, а потом нашелся? Знаешь, в чем беда учителей английского? Они считают себя незыблемым авторитетом в области, знакомой им только понаслышке. Эти ценители литературы не отличат хороший рассказ от веника! Вот тебе наглядный пример: в конто веки ученик выдал оригинальную историю – и как реагирует учительница? Вместо того чтобы похвалить, она расстроена!
— Перестань кричать, Герберт!
— Прости, сорвался.
— В понедельник я верну текст мисс Люселло.
— Нет, я оставлю его у себя.
– Но ведь он нужен ей для конкурса.
– Уверен, она уже вынесла вердикт,– парирую я.
– А вдруг Доун выиграет?
– Не смеши меня!
– Мисс Люселло наверняка потребует сочинение обратно.
– Тогда пусть позвонит мне в офис, и мы разберемся.
– Ты это нарочно, да?
– Разумеется. Ее нужно проучить.
– А по-моему, история кошмарная. Не понимаю, зачем она тебе сдалась?
– Хочу, и точка! Кстати, может включишь тривизор? По пятьдесят первому каналу идет передача о разработке нового японского электрокара.
Я плохо сплю в ту ночь. Постоянно просыпаюсь, и всякий раз вижу в кухонное окно Доун и Тима, их горящие синие глаза прикованы к дому.
На следующий день, вечером, Президент выступает с длинной речью, посвященной марсианским детям.
– Практически все они нашли стол и кров в домах порядочных, благонадежных граждан, а ситуация с новоприбывшими решится в кратчайшие сроки. Америка в очередной раз распахнула двери обездоленным и приняла их в свою семью.
–Папа, папочка, ты вернулся!– Доун бежит мне навстречу, подпрыгивает и целует меня в щеку. Рука об руку, мы идем в дом. Моя ненаглядная дочурка и я.
Ночью меня будит пожарная сирена. По количеству сигналов пытаюсь определить, в каком районе Гринвью пожар. Точно не в нашем. Хелен не просыпается — сигналы не слишком громкие, поскольку пожарный участок далеко от нашей улицы. Когда все стихает, я моментально проваливаюсь в сон. Наутро по местному каналу передают, что дом семейства Холзи сгорел дотла, мистер и миссис Холзи погибли в результате отравления угарным газом. Чудом выжил их единственный ребенок – приемный марсианский мальчик по имени Тим.