– Гав!– ответил тот и снова бросился за угол.
Филип рванул следом и успел увидеть, как белый кончик хвоста исчезает в ветхой конуре. Его охватило горькое разочарование. Значит, роза лежала в будке изначально, словно старая, бесполезная кость.
Но ведь цветок был свежий, только с куста.
А вдруг и в будках тоже есть черный ход?
Филип опустился на колени и сунул голову в конуру. Действительно, в дальней стене обнаружилась премилая дверца, окаймленная голубоватым свечением. За ней простирался знакомый пейзаж, у самого входа цвел знакомый розовый куст, под ним, виляя хвостом, сидел Заратустра.
Филип кое-как втиснулся в проем и даже ухитрился пропихнуть в него чемодан. И чертовски вовремя – через секунду проем замерцал и погас, а дверца растворилась в воздухе.
На четвереньках Филип добрался до куста и выпрямился. Стоял погожий, теплый денек, судя по расположению солнца, близился либо обед, либо ранее утро. Да и солнц оказалось два. Одно – ослепительная голубовато-белая сфера прямо над головой, второе – яркая крохотная точка недалеко от первого.
Вслед за Заратустрой Филип миновал равнину и направился прямиком к дому Д жудит. Когда потрясенная хозяйка встретила его у калитки, он без лишних предисловий выдал заранее приготовленную речь:
Я не из тех, кто верит в судьбу. В своих поступках я всегда руководствуюсь свободой воли. Но очевидно, есть вещи, изменить которые мы не в силах. Если ваш пес дважды забирается в мою машину и дважды вынуждает меня возвращаться к вам, значит, так тому и быть. Не знаю, чем все это обернется, но очень хочу узнать. Поэтому я передал право распоряжаться вашим имуществом другому честному риэлтору. Конечно, мы с вами едва знакомы, и меня еще не приняли в ваши ряды, но если мне поручат хоть какуюто работу — сгребать листья, мыть окна, окучивать кукурузу – я сумею доказать, что по крайней мере не представляю собой угрозу обществу. И возможно, со временем вы поймете, что несмотря на слабость к похожим на греческих богинь блондинкам, я не питаю страсти ни к брюнеткам, ни к шатенкам, ни к выпивке. Так или иначе, мосты сожжены и вне зависимости от того, примут меня в официальные жители Пфлюгервилля или нет, я уже стал законным гражданином Сириуса-21.
Джудит медлила с ответом и наконец сказала:
– Сегодня утром я хотела предложить вам остаться, но не сделала этого по двум причинам: из-за нашей договоренности и из-за своей неприязни к мужчинам. Первую причину вы устранили, а вторая больше не актуальна. – Она осеклась и посмотрела ему в глаза. – Филип, прошу остаться. Ради меня.
Заратустра, чье настоящее имя было Сидденон Фенфондерилл, бросил последний взгляд на обнимающуюся парочку и с резвостью, нехарактерной для его трехсот двадцати пяти лет, засеменил на окраину, в Зал советов, где уже с утра, нетерпеливо перебирая задними лапами, томились в ожидании мэры окрестных деревень. Едва Заратустра вскарабкался на трибуну, собравшиеся удлинили свои аудио-отростки, распрямили складные пальцы и встретили оратора шквалом аплодисментов. Удлинившимися «руками» Заратустра-Сидденон призвал аудиторию к тишине, потом снова втянул их и, устроившись за трибуной, начал речь, суть которой можно свести к следующему:
– Господа, простите за опоздание. Кое-какие обстоятельства вынудили меня задержаться, но об этом позднее. Начну с главного – да, эксперимент увенчался успехом. Если посредством психо-преобразовательных сил вы с партнерами переконструируете свои деревни по нашему образцу, построите достаточное количество фабрик, чтобы ваши «хозяева» обрели столь необходимую им самодостаточность, если сумеете подсунуть детали для динамо-машин Мебиуса так, чтобы появление коинцидентных полей списали на случайность, тогда проблема дефицита кадров будет решена. Наш пример явное тому доказательство. Только не забывайте вести себя, как положено собакам, и помните, дома «хозяев» должны превосходить ваши. Наконец, сфабрикуйте записи от лица ваших якобы мигрировавших хозяев. Эти записи не должны противоречить нашим. Конечно, не хотелось бы строить сирианско-человеческое общество на лжи, но придется это делать, учитывая выбранную нами модель поведения. Страшно представить негодование людей, если открыть им правду про нас и нашу способность преобразовывать материю одной лишь силой мысли, нашу способность создавать предметы, начиная от банального ключа и заканчивая концертным залом. Но и это полбеды. Страшнее, если кто-то узнает, что несмотря на безграничный потенциал в плане неживой материи, мы абсолютно беспомощны перед живой и не способны воспроизвести даже травинку, и единственная причина, по которой мы синхронизировались с Землей, создав крохотные, неотразимые утопии, кроется отнюдь не в тяге к общению, а в элементарной нехватке садовников. Однако со временем все уладится, и помогут нам человеческие дети. Они будут взаимодействовать с нами каждый день, переняв от родителей безоговорочную любовь, но отнюдь не пренебрежительное отношение к нам. Для ребенка собака – прежде всего друг, а не домашний питомец; равный, а никак не меньшой брат. Главное, помнить: сегодняшний ребенок – это будущий взрослый. Теперь касаемо обстоятельств, вынудивших меня задержаться... Должен сказать, господа, я порядком привязался к «хозяйке» своего портала. Настоящего пса я устранил, наболтав, что есть места, где трава зеленее, а сам занял его место. К «хозяйке» у меня выработалась искренняя симпатия, поэтому я не смог упустить подвернувшуюся возможность раз и навсегда избавить ее от одиночества. И надо же так случиться, что человек, предназначенный ей судьбой, в буквальном смысле возник на пороге, но в силу гордости и упрямства она сделала все, чтобы оттолкнуть его от себя. Даже природное влечение не помогло. Однако рад сообщить, что благодаря ряду уловок – для последней пришлось даже воспользоваться нашим секретным порталом,– проблема решена к обоюдному удовольствию сторон. Две одинокие души вот-вот заключат союз, о котором в фольклоре говорят: «И жили они долго и счастливо». Засим, господа, позвольте пожелать вам удачи с вашими партнерами. Пусть ваши кадры ни в чем не уступают нашим. На этом заседание объявляю закрытым.
ТОТ РЫЦАРЬ БЫЛ...
Тот рыцарь был достойный человек.
С тех пор как в первый он ушел набег,
Не посрамил он рыцарского рода;
Любил он честь, учтивость и свободу.[16]
Д. Чосер «Кентерберийские рассказы»
I
Мэллори, среди всего прочего промышлявший воровством исторических артефактов, материализовал пространственно-временной корабль «Минувшее» в укромной долине в восточной части древней Британии и набрал на клавиатуре люми-иллюзий команду «ЗАМОК, НАЧАЛО ШЕСТОГО ВЕКА». Потом придвинулся к телеокну приборного отсека и внимательно изучил трехмерный экран. Часы показывали восемь вечера; время года – лето; год – 542 нашей эры.
Снаружи сгустились сумерки, но в свете полной луны отчетливо различались деревья – преимущественно дубы и буки. Вращая объективом камеры, Мэллори неизменно натыкался на деревья. «Замок Минувшее» надежно спрятался под сенью леса. Мэллори довольно хмыкнул.
Если его расчеты верны, в южной долине по соседству притаился замок Карбонек, а в нем, на серебряном престоле, стояла вожделенная добыча.
Конечно, если расчеты верны.
Мэллори не любил томиться в неведении. Поспешив в кладовую, он разделся до нижнего белья и облачился в новенькие доспехи, купленные специально для этого случая. К счастью, требования аутентичности распространялись только на внешний облик, но не на материал, поэтому солереты, шпоры, наголенники, набедренники, грудные пластины, наплечники, нашейник, налокотники, рукавицы, шлем и кольчуга были выполнены из легких сплавов в десять раз прочнее и легче оригинальных. Но особым предметом гордости был шлем: с виду он ничем не отличался от собратьев начала шестого столетия и напоминал перевернутую мусорную корзину, однако односторонняя прозрачность сплава обеспечивала неограниченный обзор, а встроенные усилители звука ловили каждый шорох.
Начищенные до блеска доспехи сияли, как на солнце. Глянув в зеркало, Мэллори едва не ослеп от такого великолепия. Когда он прицепил к поясу хромированные ножны, меч с алой рукоятью и повесил на шею белоснежный щит, зрелище стало поистине сногсшибательным. Отполированное копье меркло на общем фоне, хотя по-отдельности тоже заслуживало восхищения. Толстое, девять сантиметров у основания, оно высилось точно флагшток.
Пока Мэллори любовался своим отражением, алый крест в центре щита приобрел оттенок свежепролитой крови – на иллюзии настаивал инженер-историк, и Мэллори не посмел возразить, чему сейчас только порадовался. Приподняв забрало, он задорно подмигнул и объявил:
– Нарекаю тебя «сэр Галахад».
Для полной комплектации не хватало лишь верного скакуна. Из кладовки Мэллори отправился в комнату отдыха, занимавшую всю носовую часть пространственно-временного судна и предназначавшуюся сугубо для хроно-туристов. Экскурсии во времени Мэллори устраивал регулярно, но исключительно для отвода глаз, чтобы под их предлогом проворачивать свои темные делишки. Сейчас комната как никогда соответствовала люми-иллюзионному экстерьеру «Минувшего»: похожий на галерею мезонин, длинный обеденный стол, полы, сложенные из псевдо-каменных плит. Помещение словно прямиком выпало из шестого столетия; впечатление слегка портил единственный анахронизм – телеокна, расположенные на равном расстоянии друг от друга.
Верный скакун ждал в импровизированном стойле между баром и стеной. Не конь, а произведение искусства, вершина робототехники двадцать второго века. Изначально Мэллори планировал взять настоящего жеребца, но передумал, дабы не утруждать себя уроками верховой езды. Решение оказалось верным: Шальные Деньги с виду не уступал живому коню, и скорость мог развивать вдвое выше, а управлять им было проще, чем машиной для гольпа. Гнедой масти, с белой звездой во лбу, с потайным отделением в крупе и встроенным седлом, скакун щеголял длинной, до копыт, сбруей из чистого синтезированного шелка с золотой вышивкой. Мэллори не потрудился надеть на коня кольчугу – его «шкура» служила превосходной защитой от любого оружия эпохи рыцарства.