– Любопытно. – Цетиус прищурился. – Хочешь разобрать его и посмотреть, как выглядит его сердце?
– Увы, пока это несбыточная мечта. Ради его матери я хочу, чтобы он не пострадал, а только утратил возможность двигаться. По крайней мере до тех пор, пока не станет ясно, можно ли его использовать. Я бы предпочёл владеть его сердцем и душой, но если не получится, то просто уничтожу. Из его костей можно соорудить голема. Делвер фыркнул:
– Они слишком ненадёжные.
Оскар пожал плечами:
– Настоящий ум надолго не обманешь. Однако с учётом влияния, которое я оказываю на милую Женевьеву, мне удастся заставить его служить нам несколько лет.
– Неплохо.
Цетиус указал на Спаркса:
– Что насчёт Шахара? Они довольно вкусные, но живьём их чертовски трудно удерживать.
Спаркс ответил ему на языке огня в самых резких выражениях. Оскар сделал вид, что ничего не слышит, и сказал Цетиусу:
– Умерь аппетит. Сейчас он слишком ценный рычаг давления на мальчика. Но тебе не стоит беспокоиться о побеге. Я уже решил эту проблему.
Оскар водрузил на стол тяжёлый каменный фонарь из японского чайного сада в Комо-парке.
– О’кей, – отозвался Цетиус. – Хочешь посадить его сам или поручишь мне?
– У меня получится мягче.
Следующие несколько предложений Оскар произнёс на языке камня.
В конце раздался резкий звук, напоминающий взлёт ракеты. Спаркса засосало в лампу. Если обычно он выглядел как ярко-рыжий заяц с редкими струйками пламени, вьющимися сквозь мех, то теперь это был яркий огонь, совсем не похожий на зайца. Через минуту, когда Оскар задвинул каменные ставни, отрезав внутренний свет, даже этого нельзя было различить.
С мерзкой улыбкой Оскар повернулся ко мне: – Если что-то случится с этой лампой, то огонь твоего приятеля погаснет навсегда. Любые попытки открыть её без помощи ставней погасят огонь. Это не разобьёт мне сердце, так что дерзай, не стесняйся. Но помни – последствия лягут на твою совесть.
Глава 16Огненное сердце
Цетиус на языке земли прочитал заклинание, и из пещеры вышло ещё около десяти делверов. Они обступили меня, как гробовщики на похоронах. Толстые руки потянулись и ухватили края платформы, на которой я лежал. Когтистые пальцы делверов вонзились в камень так легко, будто это была глина. Со скрежетом, напоминающим звук ломающейся кости, камень качнулся и приподнялся на несколько сантиметров.
Они направились к устью тоннеля. Я оглянулся и увидел огромный блок красного гранита. На нём ли стояла моя плита или делверы откололи кусок во время подъёма, понять было сложно. Однако интуиция подсказывала, что эти барсуки-делверы способны ломать любые камни так же легко, как я – ветки.
Ещё несколько секунд виднелись Цетиус с отчимом, но, когда мы свернули, всех поглотила тьма. Не знаю, сколько мы шли сквозь вечную ночь, правящую под землёй, но в итоге вышли к ряду тоннелей, слабо освещённых фосфоресцирующими грибами.
Метров через сто делверы остановились у ниши в стене. Там в ожидании томилась ещё пара красавчиков. Они переговорили на языке земли, после чего «хозяева» впечатались в каменную стену и раздвинули огромные ставни, как театральный занавес. В скале образовалась маленькая комната без окон. Меня внесли внутрь и опустили на пол. Секунда – и каменная ловушка захлопнулась.
Наступила кромешная темнота. Стало трудно дышать. Я открыл рот, пытаясь закричать, но не смог. Вместо этого в меня ворвалась грязная тьма, наполняя лёгкие, забивая рот, нос и глаза. Казалось, я тону в паутине. Сознание угасло на несколько часов, а возможно, даже дней. Память о свете ушла из моего сердца. Казалось, что в тишине и глубокой ночи заперты века.
К жизни меня вернул внезапный грохот. Вначале звук был слабым, словно ветерок, мягко постукивающий в окна старого дома. Но по мере приближения настолько усилился, что окна задребезжали где-то совсем рядом. Я хотел что-то сделать, и только тогда понял, где нахожусь и что в комнате нет окон.
Сковывающий тело паралич отступил. Я сел и настроился на источник шума. Он находился где-то внизу, у ног. Я принялся его искать.
Пальцы нащупали тяжёлый камень. Одновременно я вспомнил о Спарксе, которого заточили в фонарь. Я нащупал ставни и открыл их.
Свет разогнал тьму, в сердце пробудилось пламя. Огонь вернул к жизни. Когда лёгкие наполнил яркий воздух и натиск тьмы исчез, я вернулся к полноценному существованию. Снова стал живым ребёнком огня, полным света, жизни и такой бурлящей радости, которую никогда прежде не испытывал. Внутри зажглась такая сила, что я понял, что готов к любому противостоянию.
Я был. Нет, я есть. Рождённый огнём. Наполненный огнём. Сам огонь.
Поднявшись на ноги, я протянул ладони к каменной завесе, через которую вошёл сюда, и открыл своё сердце. Языки пламени вырывались из рук, поджигая стену, по которой бежали огромные красно-золотые потоки. Это был не тот драконий огонь ярости, который разрушил мой приют на холме. Новый огонь горел чище и гораздо сильнее. Пламя не сопротивлялось, а повиновалось мне. Огненное сердце. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем пламя вспыхнуло.
Оно ревело, горело и ломалось! Падало и отступало.
Пламени не удавалось покорить камень. Даже огня сердца оказалось недостаточно. Во всяком случае, сейчас. Пламени не хватало для выполнения этой задачи. Сердце закрылось, а я упал на колени, истощённый, но не побеждённый. Я не смог сломить стену, зато знал, что и тьма не способна сломить меня, пока во мне жив огонь. Пока жив я.
– Дитя огня столкнулся с тёмными силами.
Слова, произнесённые на языке пламени, исходили от фонаря, в котором томился заяц.
– Ты проснулся. В этот раз по-настоящему. Пробудился, чтобы понять, кто ты на самом деле. Тебе ещё многое предстоит узнать о контроле, но это было прекрасно. Огонь, который служит, а не господствует.
Я грустно улыбнулся в ответ:
– Мило. Дай ему доллар, и он, наверное, сможет даже купить мне газировку. К сожалению, вряд ли это поможет нам освободиться.
Он покачал головой, в усах заплясало пламя:
– Увы. Сила камня ещё слишком велика. Но есть и другие способы побега.
– Я весь внимание.
– Настала моя очередь, дитя.
Спаркс подмигнул и залился счастливым смехом.
– Ты выглядишь чересчур бодрым для зайчика, заточённого в лампу смерти.
– Это потому, что я знаю то, что неизвестно человеку, поместившему меня сюда.
Я ещё не понимал.
– И что же?
– Что на самом деле я не твой фамильяр.
– И?
Спаркс усмехнулся:
– Пока что.
– Что?
– Я не твой фамильяр… пока что. – Он выжидательно посмотрел на меня.
– Объясни.
Спаркс закатил глаза:
– Клянусь, именно тогда, когда я начинаю верить, что ты превращаешься в яркого молодого колдуна и у тебя большой потенциал, как ты вдруг открываешь рот, и все мои иллюзии мгновенно рассеиваются.
Я приподнял бровь.
– Так и быть, – смилостивился Спаркс. – Объясню.
Он сделал паузу.
– Это игра слов, дитя. Заклинание как магия. Заклинание как написание… О, не важно. Смотри, я призван только наполовину. Значит, заклинание, связывающее меня с тобой, – это некая магическая неопределённость. Моя лампа – очень неприятная штука. При других обстоятельствах никто, кроме Оскара, не смог бы безнаказанно извлечь меня отсюда. Я не могу это сделать изнутри, а вмешательство извне меня бы уничтожило.
– Это и так ясно. Ты как кот Шрёдингера.
Одно ухо он выставил вперёд, а другое откинул назад.
– Это та странная квантовая физика, когда кошка либо жива, либо мертва внутри коробки, потому что ты пока туда не смотрел?
Я кивнул. Так вот в чём секрет!
Спаркс вздохнул:
– Нет. Даже близко нет. Это физика. Магия же больше напоминает математику. Это символы и доказательства того, что то, что может произойти, – это то же самое, что происходит. Думай обо мне как о переменной в одной из алгебраических задачек про поезда. Пока пример не решён, ты не знаешь, какое значение принимает X, а X определяет положение поезда. В данной же ситуации вызов решает, где должен быть Х.
У меня разболелась голова.
– Я плохо разбираюсь в алгебре.
– Зато я отлично. Можешь мне просто довериться.
– Хорошо. Я тебе доверяю. Что дальше?
– Ты вызываешь меня. Появляется потрескивающий шум, я выхожу, мои силы восстанавливаются. Лампа взрывается, и мы выбираемся из этого места. Как-то так.
– Погоди! Разве ты сам не противился моему вызову, не желая оказаться у меня под полным контролем?
– Так было, пока лампа не сдала меня во власть Оскара. Если выбирать между вами двумя, я бы предпочёл, чтобы ты был моим Проклятым Мастером.
– Твоим Проклятым Мастером?
Звучало ужасно. Он развёл ушами, словно плечами пожал:
– Ага. Например: «Какова ваша воля, о Проклятый Мастер?» Боюсь, это классический термин и ничего нельзя изменить.
– Если я тебя вызову, мы изменим форму общения. Я не чей-то мастер, и не важно – проклятый или нет. – И я скрестил на груди руки.
– Так вот твой камень преткновения?! Не то, что я застряну здесь навсегда? Не то, что я буду связан твоей властью, пока ты жив? А всего лишь обращение Проклятый Мастер?
Он с такой силой вцепился в собственные уши, что, казалось, вот-вот оторвёт.
– Ладно, согласен на переговоры по поводу Проклятого Мастера, но не мог бы ты сначала вытащить меня отсюда. Пожалуйста.
– Если я тебя вызову и ты станешь моим фамильяром, всё останется по-прежнему? Ты правда не против?
Я выступал против рабства. Возможно, вначале мы плохо понимали друг друга. Но теперь, когда мы стали друзьями, мне не хотелось становиться его повелителем. Я так и сказал. Спаркс вздохнул:
– По правде говоря, меня тоже не очень привлекает подобная перспектива. Но сейчас не время диктовать условия, дитя. Мы сидим в глубокой-преглубокой яме и не сможем выбраться, если у меня будет половина силы, а у тебя – половина ума. Извини за дешёвый каламбурчик. Если серьёзно, то это единственный способ, который я знаю, чтобы выбраться из лампы. Это пугает меня до чёртиков, но мы должны решиться, и немедленно. Ты со мной?