И тогда появился Бротан — этот хитроумный и двоедушный убийца, — а с ним шла престарелая женщина-эльф в темно-красной мантии и плаще того же цвета.
— Ты меня помнишь? — спросила она. — Помнишь слушание перед Советом старейшин?
Она говорила по-белашкийски с явственным эльфийским акцентом, но на удивление чисто. Не многие эльфы, если не считать анмаглахков, владели людскими наречиями.
— Я — Тосанлеаг, — прибавила она. — Старейшина клана Пепельной Реки.
Лисил узнал эту женщину. Во время слушания она стояла позади него, на склоне, окруженная эльфами из клана «ученых». Опершись на руку Бротана, Тосанлеаг осторожно опустилась на колени. Взгляд ее не отрывался от лица Лисила.
— Расскажи ей, что ты увидел перед Роис Хармун, — сказал Бротан. — Опиши лица предков… передай их слова.
Лисил не имел ни малейшего желания что-либо рассказывать Бротану, но тут старая эльфийка протянула руку и потрогала кончик его заостренного уха. Старуха проделала это настолько проворно, что он не успел отшатнуться. Женщина покачала головой и вздохнула, словно ухо Лисила не вызвало у нее одобрения, а затем кивнула:
— Расскажи мне, что ты видел и слышал. Я помогу тебе понять суть того, что произошло.
Лисилу совершенно не хотелось понимать суеверную чушь, которой были так привержены эльфы, но старуха все так же пристально, изучающе глядела на него. Наконец Лисил заговорил — только ради того, чтобы все это поскорее закончилось:
— Там была женщина со шрамами на левом предплечье и кинжалами на поясе. Не эльфийскими, а человеческими кинжалами. И в руке она держала короткое копье со стальным древком. Волосы у нее были растрепаны, глаза безумные, и… и она улыбнулась мне.
Тосанлеаг неодобрительно сдвинула брови, но тоже улыбнулась:
— Это была, скорее всего, Хойллхан, чье имя означает «Яркий Луч». Считается, что она была великой воительницей… и, вероятно, первым анмаглахком, задолго до того, как стали использовать это название. Хойллхан говорила с тобой?
— Нет, — ответил Лисил, и в его воображении соткались образы других призраков, которых ему довелось увидеть на прогалине у нагого ясеня. — Сначала со мной говорил мужчина, рослый воин со шрамом у виска. Сказал, что его имя — Сна… Снаха…
— Снехакроэ… Проникающий в Игольное Ушко. — Старуха кивнула, и блеск в ее блеклых глазах стал ярче.
— Рядом с ним была еще одна женщина, — прибавил Лисил, — одетая так же, как ты. Эти двое держались рядом… и назвали имя, которое они мне дали.
— Это была Лиишиара, — прошептала Тосанлеаг. — Она была великой целительницей и наставницей, а позднее стала… как сказали бы сейчас, «супругой» Снехакроэ. Я поняла, что ты ее видел, едва только услышала твое имя. Считается, что она была последней из тех, кто в давно забытые времена входил в Высший Совет. Ее имя означает «Печаль-Слеза».
Как мало ни разбирался Лисил в эльфийском языке, от его внимания не ускользнуло, насколько имя призрачной женщины созвучно имени, которое дали ему предки Ан'Кроан.
Тосанлеаг чуть подалась к Лисилу.
— Твое имя означает «Защитник Печали-Слезы»… или «Спаситель»… или другое близкое по смыслу значение в людских наречиях. Не забудь об этом. Твое имя и сам ты имеете великое значение для твоих соплеменников.
Лисил отшатнулся от нее.
Эльфы не его соплеменники. Он больше не хотел этого слышать. Он хотел сейчас только одного — охранять сон своей матери.
Тосанлеаг подняла руку, и Бротан помог ей встать. Долго еще после того, как эти двое растворились в окружавшей Лисила тьме, в ушах его звучало, перекатываясь эхом, имя, которое упомянула старуха.
Лиишиарэлаохк — Защитник Печали-Слезы… Спаситель.
Если бы только это значило что-то еще, что-то помимо туманной судьбы, порожденной призраками, и обыкновенной чуши.
Сейчас в тускло освещенной комнате эльфийского трактира Лисил прогнал эти мысли единственным известным ему способом. Засмотрелся на женщину, которая спала, прижавшись к его груди.
Магьер была обнажена, и ее бледная рука лежала на плече Лисила.
Лисил бережно отодвинул пряди густых черных волос, чтобы видеть ее прекрасное лицо. Магьер что-то пробормотала, на сей раз громче, и нахмурилась в беспокойном сне. Лисилу очень хотелось дать ей выспаться, пока есть такая возможность, и все же он не мог не думать о приятных способах, которыми ее можно было бы разбудить.
Магьер вдруг резко выдохнула, и пальцы ее скрючились, впиваясь в его плечо.
— Уй-ю-юй… Магьер!
Прежде чем Лисил успел обхватить ее руками, она отпрянула, едва не скатившись с кровати.
— Магьер, Магьер, все хорошо! Проснись!
Магьер выгнулась, глубоко вонзая пальцы в соломенный матрас. Передернулась, выгнув спину, и ее радужки залила чернота. Увидев Лисила, она торопливо отползла подальше.
Сердце Лисила сжалось от боли.
Как же долго пришлось Магьер бороться с собой, прежде чем она признала, что ее дампирская натура Лисилу не опасна. Когда эта темная половина Магьер брала верх, Лисил был единственным, кого она узнавала, кому дозволяла быть рядом с собой. И все же где-то в глубине души Магьер по-прежнему страшилась причинить ему боль.
Лисил обнял ее за плечи и притянул к себе. Магьер дрожала всем телом, и кожа ее на ошупь была холодной и липкой.
— Все хорошо, — прошептал он.
— Я снова видела этот сон! — прошипела она в ответ. — Замок… лед… нам надо идти на юг…
Магьер дико огляделась, и взгляд ее остановился на прикрытом ставнями окне, которое располагалось в дальнем конце комнаты. Завернувшись в одеяло, она поднялась с кровати, и Лисил не стал ее удерживать. Магьер распахнула ставни и высунулась в окно, глядя влево.
Лисил знал, что она смотрит на стоящий у причала корабль. Магьер проделывала это по десяти раз на дню.
— Когда же мы наконец выберемся отсюда? — пробормотала она.
— Скоро, — заверил Лисил, готовый на все, лишь бы ей стало легче. — Сгэйль сказал, что надо подождать всего пару дней.
— Мне… нам надо отправляться, — прошептала она и опустила голову.
Лисил подошел к ней, встал рядом у окна, не зная, что еще сказать или сделать. Прижавшись к спине Магьер, он обвил руками ее талию, и ладони его, скользнув под одеяло, очертили плавные изгибы бедер и живота.
Магьер выпрямилась, крепко сжимая обеими руками подоконник. Затем она откинулась назад, и Лисил зарылся лицом в ее волосы. Наконец, когда Магьер повернула голову вправо, Лисил оторвался от ее волос и тогда увидел, что она неотрывно смотрит в темноту — только уже не на гавань. Губы Магьер шевельнулись, беззвучно произнося одно-единственное слово.
Юг.
Время текло, как журчащая вода по камням. Чейн проснулся на полу возле очага в прихожей. Скоро ему предстоит подняться на второй этаж, чтобы, исполняя приказ Вельстила, сторожить обращенных. Так было каждую ночь.
Чейн еще не был готов идти наверх. Встав на четвереньки, он прислушался к голодным воплям, которые разносились по коридору второго этажа. С наступлением сумерек они всегда становились громче.
С каждым отдаленным криком в Чейне нарастало неистовое желание охотиться… а с ним нарастал и ложный голод. Он выхватил из очага ветку, на которой еще плясал язычок пламени, поднялся на ноги и прошел в мастерскую. На столе, ближайшем ко входу, под низками сушеных трав, свисавшими с потолка, стоял фонарь. Чейн зажег его, а затем потушил дымящуюся ветку.
Несколько ночей назад он заметил в дальней стене мастерской арочные проемы, но тогда у него не возникло желания пройти в них и продолжить исследование обители.
Сегодня же Чейн никак не мог собраться с духом, чтобы подняться на второй этаж, а потому направился в дальний левый угол мастерской и бесшумно шагнул в темноту арочного проема.
В глубине души ему отчаянно не хотелось идти дальше, он боялся убедиться в том, что эта обитель не просто забытый миром приют фанатичных монахов.
По обе стороны коридора тянулись двери, но, прежде чем Чейн решился приоткрыть хотя бы одну из них, в самом конце коридора, куда не доходил свет фонаря, его взгляд уловил сгусток темноты. Там оказался еще один проход, не прикрытый дверью, а за ним стояла тьма.
Когда свет фонаря пронизил эту тьму и осветил ветхий угловой столик, Чейн сбавил шаг и теперь шел все медленнее. На стеллаже, закрепленном на стене, стояли рядами склянки, сосуды, глиняные бутылочки всевозможных форм и размеров, одни запечатаны пробками, другие — латунными крышечками. На столике высилась стопка небольших, переплетенных в кожу книжек, рядом лежал свиток на истертом деревянном стержне.
Чейн замер в полушаге от входа, оцепенело глядя на это неоднозначное собрание предметов.
Сначала в запахе комнаты, таком слабом и сложном, было нелегко различить отдельные ароматы. Травы, цветочные масла, жженый воск, старая кожа, затхлая сухость бумаги и пергамента…
Чейн не хотел входить, но повернуть назад уже не мог и в конце концов вынудил себя сделать шаг в комнату.
По обе стороны от входа выстроились вдоль стен другие столики — все завалены письменными принадлежностями, металлическими сосудами, разнообразными рукописями. Внимание Чейна привлек стоявший слева в дальнем конце комнаты широкий стол, к которому было придвинуто потертое кресло с жесткой спинкой.
Это был рабочий кабинет, быть может личный кабинет того, кто возглавлял эту обитель. Чейн заметил прямо за книжным шкафом, стоящим у правой стены, дощатую, выцветшую от времени дверь. Она была приотворена, словно кто-то, убегая в спешке, позабыл ее захлопнуть… но Чейн вернулся к импровизированной кафедре и, обойдя ее, остановился возле кресла.
По всему столу в беспорядке были разбросаны листы пергамента, ветхие связки бумаг и даже довольно древнего вида свитки. Чейн уселся в кресло и открыл небольшую рукопись, оказавшуюся прямо перед ним, — толстую тетрадь, дневник, который велся на старинном стравинском диалекте. Перелистывая страницы и читая записи, которые не имели отношения к лечебной практике, Чейн обнаружил целые главы, написанные на других языках. Подобные главы были написаны разным почерком, как будто дневник переходил от одного хозяина к другому в течение многих лет.