Дуся вздохнул, сгреб маленькую терьериху и побрел на прогулку. Душенька вообще-то прозывалась Дусей и названа была именно в честь Филина. Была она из той, из прошлой жизни, про которую Евдокиму не всегда хотелось вспоминать. Там были отец, сестра, Сонечка, Люся, недотепы-охранники, коттедж, шикарные машины, ну, в общем, все, как у состоятельных людей. И Дуся там тоже жил, и жил неплохо. А потом все рухнуло, рассыпалось, осталось только наследство, и вспоминать об этом не хотелось. Даже несметные богатства его не сводили с ума. Кстати… богатство… Радько Ирина Алексеевна, которая упрямо врет, что девочка – дочь Дуси, похоже, не знает, что Дуся богатый наследник. Точно – не знает. Иначе она бы мигом заткнула рот этой Милочке. И на талантливую актрису Радько не тянет, значит, не притворяется. А если не знает, зачем ей нужно навязывать ребенка Филину? Ладно бы из-за наследства, а так-то зачем? Ведь она-то точно знает, что он никакой не отец! Странно…
Дуся еще некоторое время морщил лоб, но в конце концов решил, что это не что иное, как любовь с первого взгляда, и успокоился.
И напрасно. Уже поздно вечером раздался звонок в двери и в комнату ворвалась Сонечка собственной персоной. Она величаво прошествовала в комнату и брякнулась в кресло.
– Филин! Ты – чудовище! – сообщила она. – Ты чудовище, Филин, но я тебе жутко благодарна! Это как же ты здорово придумал, чтобы не прийти сегодня в кинотеатр!
Дуся уже собирался ко сну, визита не ожидал и стоял теперь в ночной пижаме, неловко переминаясь с ноги на ногу. Рядом бдительным стражем навытяжку стояла Олимпиада Петровна и обмахивалась старой газетой, которой только что гоняла первых комаров. Сонечка же дышала радостью, восторгом, и было совершенно непонятно, чего ради ее принесло в столь поздний час.
– Ну что ты хлопаешь глазами, не понимаю! – начала сердиться поздняя гостья. – Я же тебе говорю – я пригласила тебя в кино, а ты не пришел!
– Правильно, – осторожно подтвердил Дуся. – Потому что был очень занят.
– Ну я и говорю – чудовище! – согласно кивнула Сонечка. – А я стояла там одна, между прочим! Торчала пугалом! Но потом… Тетя Липа, не создавайте лишнюю вентиляцию, лучше кофе принесите! Во рту пересохло!..
Олимпиада Петровна по-мужски крякнула и удалилась в кухню. А девица продолжала верещать, закатывая глаза.
– Так вот потом, нет, почти сразу же, ко мне подошел молодой человек просто отпадный! Бог! Фотомодель! Идеал! Дуся, у него совсем нет таких килограммов, как у тебя. И прическа у него… Тетя Липа, чего ж вы кипятком брызжете?! Прям, как нарочно!
Олимпиада Петровна и в самом деле уже принесла кофе и капнула на Сонечку действительно нарочно. А не будет ее Дусика обижать! Но девчонка все лопотала о красе своего нового знакомого, нисколько не печалясь о чувствах хозяев.
– Дуся, он такой умный! Вот ты рядом с ним просто недоразвитый какой-то, честное слово. И как я могла тобой увлечься? А он… А какой дивный вечер мы с ним провели! И что ты думаешь?
– Что? Ну говори уже скорее, – торопил Дуся. – Или напиши мне лучше письмо, я его на ночь прочту…
Он устал, у него были свои проблемы, ему хотелось в кровать, и приключения старой знакомой мало его волновали.
– Письмо? Фиг! Дуся! Ты не поверишь! Он предложил мне выйти за него замуж! Нет, ты только вникни – в первый же день человек не удержался! Представь!
Дуся радостно замотал головой, чтобы Сонечка поняла – он представил. Вник. Рад. А теперь гостье пора и восвояси.
– Представил? Ну значит, ты мне просто обязан помочь! – по-детски захлопала в ладошки Сонечка. – Дуся! Дай денег!
– Но у меня…
– Дульсиней! – топнула девушка ножкой так, что подпрыгнула даже Олимпиада Петровна. – Не жмись, а выдели финансы! Это же на свадьбу!
– Но у меня нет денег! Ими распоряжается маманя! – с надрывом выкрикнул Дуся.
И тут заговорила Олимпиада Петровна. Она напыщенно отвесила подбородок, поправила многопудовую грудь и дернула бровями.
– Сонечка, а с чего это, собственно, мой сын должен оплачивать вашу свадьбу? – начала она глубоким контральто. – Он вам что – отец, брат, сестра? Вы нашли себе партию, вот пусть ваш жених и…
– Ах вот как, да? – вскочила Сонечка и заблестела глазами. – Вот так, значит, вы рассуждаете? А я так по-другому думаю! Я сколько убивалась по тебе, Дуся, а? Нет, ты подсчитай! Да я бы за это время могла устроиться на работу и заработать себе на три свадьбы! Три! А я требую только на одну! И то не целиком. Короче, вот я тут написала сумму – будьте добры выложить!
Олимпиада Петровна вытащила из кармана очки и долго пыхтела над листком.
– Ну-у-у! Ты уж, голубушка, загнула! Ты бы столько вовек не заработала…
– Маманя! – встал в позу Дуся. – Отдай!
– Ага, разбежалась!
– А я говорю – отдай! – прикрикнул сын. – Я и больше бы отдал, чтобы с ней не встречаться. Ну надоела, честное слово. А у меня, может быть, новая жизнь начинается! Мне хвостов не нужно!
Сонечка подскочила к Дусе и клюнула его в щеку.
– Дуся, и еще, я хотела попросить… А вы, теть Липа, за деньгами-то сбегайте!.. Дусь, ты не говори моему жениху, ну, что я по тебе там убивалась, то-се, ага? А то я ему сказала, что он у меня первая любовь!
Дуся только покачал головой – неужели парень поверил? Прям ясли какие-то.
Из комнаты появилась Олимпиада Петровна.
– Соня, ты вот эти два нулика убери, а остальное, бог с тобой, отдадим.
– Ладно, без ноликов давайте, – милостиво позволила Соня.
Девчонка сгребла деньги, на прощание еще раз чмокнула Дусю и унеслась.
Олимпиада Петровна совсем не так ласково была настроена к сыну. Отданные деньги у нее отняли покой как минимум дня на четыре.
– Евдоким! Объясни немедленно мамочке…
Но Евдоким уже ничего не хотел объяснять. Он уже закрылся в своей комнате, уткнулся в подушку, а перед глазами у него запрыгали зайчики, котята, белочки, мячики, то есть всевозможная расцветка детских ползунков и пеленок. Вдруг зайчики и мячики исчезли. Дуся открыл глаза. Черт! Точно сказала Сонечка! Она могла бы устроиться на работу! А ведь Радько тоже где-то работала! И он непременно расспросит у нее, где. А уж там-то подробно расскажут, в какой семье проживает странная женщина Ирина Радько. Ниточка была найдена, и от этого на душе стало совсем спокойно. Конечно, он непременно узнает, что там у нее такое приключилось, что молодая мамаша готова повесить единственного ребенка на первого встречного санитара. Он узнает все.
Дуся был спокоен до понедельника. А вот в понедельник, прямо с утра, его охватило непривычное волнение. Он вдруг вспомнил, что именно на пятый день Матвей Макарович неумолимо выпроваживает всех мамочек с детьми на выписку. У Радько будет именно пятый. И куда Ирину выпишут, если она утверждает, что Дуся почти что ее супруг? Понятное дело, ему придется привести женщину с ребенком к себе. А мамочка еще абсолютно не подготовлена! И дочери Дуся еще ничего не успел купить! А в чем забирать? Нет, ну совершенно нет никакого отцовского опыта.
– Маманя! – гаркнул Филин. – Мамочка, поднимайся! У меня к тебе дело!
Мамочка и не думала подниматься. Она сочно храпела в своей спальне, и крошечная терьериха Душенька взлетала на ее животе под потолок.
– Маманя!! Ты должна сегодня проехаться по магазинам! – заявил Дуся спящей матери.
– Ты хочешь, чтобы я обновила гардероб? – немедленно открылись глаза родительницы.
– Мамань… – торжественно начал Евдоким и свекольно зарделся. – Понимаешь… У моего знакомого… жена родила дочь… а забирать девочку не в чем. Ну и он попросил, чтобы ты, с твоим вкусом, с опытом…
– Давай деньги! – бодро вскочила Олимпиада Петровна. – Я думаю, девочке пойдут такие ярко-синие пеленки с крупными оранжевыми грушами. Ново! Современно! Я давно такие хотела, а то эти светлые меленькие цветочки-цыпочки уже совершенно противомодно.
– Мама, какие на фиг груши?! Что это она в грушах будет?
Дуся поморщился. Нет, никак не хотел он, чтобы его дочь выписывалась в овощах! Или груши это ягоды? И все равно. Лучше в белочках, таких нежно-розовеньких, по белому полю. И чтобы кружавчики! А еще… а еще обязательно атласные ленточки, он однажды видел, как ребенка в такие заворачивали. Очень нарядно получится. А то груши!
– Я говорю – деньги не забудь оставить, – крикнула Олимпиада Петровна.
– Мам, и еще… эта его жена, ну моего знакомого, она пока у нас поживет, – быстренько затараторил Дуся. – У них там ремонт, ей никак нельзя, понимаешь… А потом она съедет!
– Просто ужас какой-то! Рожать детей, когда еще не закончен ремонт! – возмутилась мать. – Ничего, не тревожься, а то на работу опоздаешь. А жену твоего друга… Ну конечно, мы не оставим ее на улице… А куда это ты так вырядился? Зачем костюм достал?! Немедленно переодевайся! Надень вон свитерок!
Костюм был древний, брюки уже и вовсе продрались, но вот в пиджак Дуся еще умещался, хоть тот и жал немыслимо. И все же Евдоким казался себе в нем стройным и высоким.
– Сними наряд! – не успокаивалась мать.
– Маманя! Я его с седьмого класса ношу!
– Но ведь не сносил еще! И не перечь мамочке, а то у меня начинается мигрень! Ах, у меня уже закололо под коленкой! – мать закатила глаза и стала медленно рушиться обратно в подушки.
Дуся, чертыхнувшись, побрел переодеваться, чтобы не волновать бережливую маму, однако пиджак тоже прихватил и комом затолкал в пакет. Выскакивая за двери, он умышленно не вспомнил про деньги, их попросту не было.
Роддом сегодня выглядел растревоженным ульем. Медсестры носились злыми пчелами, им так и мечталось кого-то укусить.
– Слушайте! Где вы шляетесь?! Мы вам все утро звонили!! – натолкнулась на Филина гневная сестричка с первого этажа.
– Что значит «где»?! Дома я шлялся. А телефон маменька всегда на ночь отключает, чтобы сон не спугнуть, – обиделся Дуся.
Он еще в гардеробе успел облачиться в помятый пиджак и чувствовал себя возвышенно, и такое панибратство какой-то медсестры сразу перечеркнуло весь имидж.