Что-то странное. Неизведанное.
Чужак среди чужаков.
Но он не приближается слишком близко. Не в этот раз. Остается подальше, по ту сторону завесы; вдали от света, от этой мерцающей свечи чужеродного сознания. Что бы это ни было, Генри не хочет снова ему показываться. Он просто хочет понять, что оно там. Близко. Под домом, рядом с тем синим проблеском в высокой траве.
Вот, где оно, и вот, как до него добраться.
– Ты меня понимаешь, парень?
Генри выходит из-за дерева.
– Да, понимаю. Я просто хотел помочь.
Лиам не отвечает, а просто тянется за туалетной бумагой.
– Мне надо помыть руки,– говорит Генри, но Лиам качает головой.
– Прости, тут нет водопровода. И мыла. И душа, и ванной, и раковин. Противно, понимаю, но это временно.
– Тогда как мне помыть руки?
Лиам оглядывается и показывает на пучок травы.
– Просто… вытри о траву.
Генри смотрит на Лиама, потом на траву.
– Это ужасно,– говорит он.– Я не вытру руки, я просто все размажу.
Лиам пожимает плечами.
– Прости, парень. Как я и сказал, это временно.
– Какая гадость. Когда будем внутри, я возьму бутылку воды и мыло. Мне не нужны болезни.
Лиам берет Генри за плечо – мягко – и ведет к дому.
– Посмотрим. Может, что-то и найдем, хорошо?
Генри не отвечает. Он старается не хромать.
– Кстати,– небрежно говорит Лиам, но Генри чувствует серьезность тона, острое желание знать. Мужчина останавливается и поворачивается лицом к Генри, который тоже встает на месте. Лиам кажется темным силуэтом, солнце, взошедшее в небе за его спиной, заливает светом его волосы и уши, небо туманно-пастельно-лимонного цвета, холодное.– Как ты узнал о картах Пита? Только без брехни. Не неси мне чушь типа «я просто шутил». Я на это не куплюсь. И Пит тоже не купился. Именно поэтому он так разозлился. Из-за денег, да, но еще и потому, что ты его немного напугал. И, если честно, меня ты тоже немного пугаешь. Так что выкладывай. Как тебе удалось провернуть этот трюк?
Генри изучает темный профиль Лиама. Он напоминает ему об отце.
Эта мысль совершенно не утешает.
Генри пожимает плечами.
– Я прочитал его мысли. Видел то, что видел он. Иногда с такими, как Пит, сложнее, потому что он тупее животного, и мне из-за этого трудно видеть. Но если я сконцентрируюсь, все не так уж плохо. Особенно если надо увидеть что-то визуальное, а не просто, ну… что-то в голове.
Лиам ничего не говорит, затем кладет руку на спину Генри, и они продолжают идти к дому. Сделав несколько шагов, он снова останавливается и, опустившись на колени, заглядывает Генри в глаза.
– Ответь мне еще вот на что,– говорит Лиам, пристально изучая лицо Генри, словно ища признаки лжи.– У тебя повреждение мозга или что-то в этом роде? В смысле, серьезно. Ты, что, больной? Я знаю о несчастном случае и о твоем психиатре. Мы много чего о тебе знаем.
Лиам улыбается, и Генри видит цвета в его сознании. Ярко-красный. Крапинки темно-фиолетового. Цвета задиры. Злые цвета.
– Я знал, что ты странный,– говорит мужчина издевательским тоном,– но черт, чем больше я с тобой нахожусь… у тебя как будто не в порядке с головой. Понимаешь?
Лиам словно готов засмеяться, но Генри не реагирует. Он не отворачивается, заглядывает глубоко в сознание Лиама, за маски, за сарказм, за жестокость. «Он ослабил бдительность,– думает Генри и наслаждается открытым сознанием.– Он боится».
Генри слышит голос своего отца:
Скажи ему о том, что мы обсуждали, Генри. Но не слишком много. Так, помаленьку… пусть просто задумается. Сможешь?
Генри сможет.
– У меня к тебе вопрос,– говорит мальчик, и Лиам смеется, как кажется Генри, несколько натянуто.
– Ну давай,– говорит он.– Я слушаю.
– Раз уж ты заговорил о повреждениях мозга,– начинает Генри, аккуратно подбирая слова и уже видя переживание в сознании Лиама,– и меня помог выкрасть Фред, который просто притворялся…
– Ага,– говорит Лиам, его улыбка слетает, лицо тяжелеет.
– Мне интересно, почему ты так его боишься. В смысле, если бы я не знал, то подумал бы, что ты его сучка.
Лиам опускает глаза на Генри, на скулах заиграли желваки.
– Так же, как Пит – твоя сучка,– бесстрашно продолжает Генри.– И что будет, когда сюда приедет Фред? Ты станешь номером два? Когда приедет твой хозяин, ты перестанешь быть крутым альфой и снова станешь трусом, кем себя и считаешь? Ну, когда без пистолета. Или когда не угрожаешь маленьким детям.
Достаточно, сынок. Теперь полегче, Генри. Ти-ише…
Генри замолкает, но не отворачивается от Лиама, даже когда видит красные всплески ярости на черном полотне мыслей, как фейерверк в аду.
Лиам встает, и Генри даже немного зачарованно наблюдает, как его чувства закипают подобно буре. Насилие и ярость настолько остры, настолько мощны, что это похоже на вулкан, который вот-вот извергнется, но ты стоишь так близко, что все равно не убежишь, поэтому просто смотришь и ждешь, очарованный чистой мощью и разрушительной силой.
И затем, от секунды к секунде, цвета, исходящие от Лиама, меняются так внезапно, так резко, что Генри чуть не ахает вслух. Вдруг, как гейзеры, извергаются грибовидные облака белого, розового и ярко-синего, и мужчина смеется. Так громко, как Генри никогда не слышал ни от кого на свете.
Вот это его расплющило, да, сынок?
Генри соглашается. Да уж, иначе и не скажешь. Генри наблюдает, все еще зачарованный, но теперь уже без страха, потому что в этих цветах нет насилия. Нет ненависти и кровожадной ярости. Они чисты. Это единственное слово, которое Генри может подобрать. Чисты.
«Это почти радость,– думает Генри.– Почти».
Наконец, когда Лиам смог взять себя в руки, унять смех, этот оглушительный хохот, он вытирает глаза, делает несколько глубоких вдохов и крепко хлопает Генри по плечу.
– Ну ладно, Генри,– говорит он.– Молодец.
Генри ошеломленно кивает. Что это за человек?
Лиам опускает руку, и Генри, к собственному удивлению, берется за нее.
– Наверное, тебе лучше ненадолго пойти в свою комнату,– говорит Лиам.
– Без проблем,– тихо отвечает Генри, думая, что ему как раз не помешает вздремнуть.
Пока они идут обратно к дому, мальчик думает обо всем, что узнал о Лиаме; обо всем, что увидел. Но единственное, что выпирает больше всего, больше смеха и ярких красок всех этих эмоций,– один маленький кусочек информации. Правда. И несмотря на все бахвальство и оскорбления, эта правда словно обухом ударила Генри по голове.
Лиам не боится Джима, или Фреда, или как там еще его зовут.
Он от него в ужасе.
8
– Итак, мистер Хинном, или можно просто Фред? – начинает Сали, пододвигая диктофон поближе к гиганту напротив.
– М-м-можно Ф-Ф-Фред,– отвечает здоровяк, и улыбка Сали немного подрагивает. Либо он безумно хороший актер, либо правда водит машину со сломанным движком.
– Ладно, Фред, спасибо. Я Сальвадор, но ты можешь звать меня Сали или агент Эспиноза, как будет угодно. Хорошо? Хорошо,– Сали открывает папку у себя на коленях (которую уже дважды тщательно перечитал) и изучает школьную фотографию, ту самую, что свисает с бейджа, прикрепленного к нагрудному карману комбинезона уборщика.– Хорошая фотография, ты отлично на ней получился,– говорит Сали и заставляет себя рассмеяться.
Фред улыбается, но молчит. Улыбка надолго не задерживается.
– У тебя нет водительских прав?
– Нет, сэр, мне нельзя…
– Но есть удостоверение.
– Это для работы. Я бы не устроился…
– Можешь сказать, где был вчера с утра с 8:30 до 9?
Фред сужает глаза, будто задумывается, а потом отвечает:
– В школе, здесь.
Да ладно, дурашка. Ладно, ладно, но насколько ты тупой на самом деле?
Давай-ка выясним, м?
– Мисс Терри сказала, ты тогда был у парковки. И добавила, что это было необычно. Почему ты туда вышел, Фред? – Сали внимательно следит за лицом мужчины, выискивает признаки тревоги, страха или просто обычной задумчивости.
– Учитель сказал, что у мусорки были крысы.
– Крысы? Или крыса? Одна. В смысле, там было много крыс или тебе пришлось убить только одного паршивца?
Ну давай, здоровяк. Злись.
Но Фред лишь на мгновение тушуется, а потом, будто вспоминая название недавнего фильма, и тут его лицо расслабляется.
– Одна, сэр. Агент, сэр. Одна.
– Какой учитель об этом сказал?
Вот! Вот оно!
Пауза.
И не пауза «я пытаюсь вспомнить», а та самая пауза «твою мать». Потому что ты знал, что мы спросим, да? Ну еще бы. Может, эта история и прокатила перед директрисой, но мы ФБР, мразота, у нас совершенно иные детекторы лжи.
– Простите… я не помню,– говорит Фред и опускает глаза.
Врунишка.
– Я просто, я не-не-нервничаю.
– Понимаю. Так много всего произошло, да? Сначала одного мальчика убивают, потом другого похищают… как много дерьма в одном месте, верно? Я бы тоже занервничал на твоем месте. Ты же не учитель, верно? Еще и не так давно работаешь. Поэтому ты как бы наш главный подозреваемый. Черт, я бы в таком случае обосрался прямо в этот синий комбинезон.
Фред не отвечает, но Сали видит, как его глаза темнеют. Совсем чуть-чуть, но все же. Может, от злости?
Будем надеяться.
– Я ничего не делал с этим детьми,– медленно говорит Фред.– Я бы ни за что не тронул ребенка. Я…
– Ты… что, Фред?
– Мне не нравится, что вы так говорите, сэр. Без обид.
Теперь замирает Сали. Ладно, может, подо всеми этими заиканиями и тормозами есть чувства, Сали. Отсталые… простите, «умственно неполноценные» тоже могут обижаться, верно?
Попробуем что-то другое.
– Мне жаль, правда. Но это простые факты. Ладно, идем дальше. Ты поискал крыс по просьбе неизвестного учителя, а что потом? Увидел мисс Терри, да?