Красная лужица на дне чаши становится больше. Я проглядела, но скорее всего жрец нажал какой-то рычажок, в дне чаши открылось отверстие и узкий ручеёк нашей крови устремился в приоткрытую пасть дракона.
Первое мгновение ничего не происходит, и я начинаю думать, что ритуал закончился. А потом слышу удивлённый вскрик жреца. Глаза мраморного изваяния загораются ослепляющим белым светом, и из них вырываются два луча. Я физически чувствую, как один из них впивается мне в сердце. Покачнувшись от неожиданности, я начинаю падать.
Сильная рука подхватывает меня и возвращает на место. А в следующее мгновение Роутег, не позволивший мне рухнуть с высоты на каменные плиты, уже прижимает меня к себе с такой силой, что я теряюсь, но одновременно появляется приятная уверенность, что упасть я больше не смогу, даже если сама этого захочу.
— Что это было? — убедившись, что я стою на ногах твёрдо, Роутег поворачивается к жрецу.
— Н-не, н-не… м-м-м, — отвечает служитель Асхара.
— Понял. Спрошу по-другому. Что-то пошло не так?
— Т-так, всё так, — наконец-то вернулся к жрецу дар речи.
— Хорошо, — Роутег крепче прижал меня к себе. — Задам вопрос прямо. Она стала моей женой, или ваш дракон против?
Женой? Где-то на краю сознания простонародное слово «жена» слегка царапнуло мой слух.
— Что вы! Что вы! — жрец замахал руками настолько энергично, что я испугалась, что теперь он слетит с пьедестала. — Такого не было давно, очень давно, чтобы дракон ответил. Это…это, — жрец буквально захлёбывается от восторга, но Роутег его перебил.
— Насколько давно?
— Н-не знаю, может тысячу лет, а может больше.
Роутег поворачивается ко мне и разглядывает так, словно видит впервые.
— Значит, жена.
Ни разу в обществе никто не называл свою половинку таким образом. Супруга, благоверная… Но что взять с дикого чампа? А с другой стороны, он только что спас меня от падения.
У меня в голове просто сумбур какой-то. Кажется, я начну сейчас мычать, как этот жрец. И от этой мысли становится смешно. Я не выдерживаю и фыркаю. Левая бровь Роутега поднимается вверх, взгляд становится ещё более заинтересованным.
— Вы можете поцеловать вашу супругу, — поспешно говорит жрец, вспомнив о следующем элементе обряда.
— Именно это я и собираюсь сделать, пока у нее в руках нет меча, а в глазах намерения призвать на помощь свою стихию, — насмешливо говорит мой новообретенный супруг. — Ведь нет намерения, жена?
Я открываю рот, чтобы ответить с не меньшей язвительностью, но похоже он именно на это и рассчитывал. Рука фиксирует мой затылок, а губы перекрывают дыхание. От неожиданности я не успеваю правильно отреагировать, и мой язык, ханг побери… это же непристойно то, что он с ним делает. Я чувствую, как слабеют мои ноги, земля и небо пускаются вскачь. Ни о каком равновесии нет и речи. Сейчас мы оба упадём вниз и разобьёмся, но, наверное, это будет самая сладкая смерть.
— Ваши высочества, — голос жреца возвращает меня в реальность.
Роутег отрывается от моих губ и несколько секунд смотрит мне в глаза, а у меня мечется всё внутри — я не знаю, какое должно быть выражение лица после такого поцелуя и из-за этого просто хлопаю глазами и пытаюсь дышать не так часто. Наконец, он удовлетворённо хмыкает и поворачивается к жрецу, а я с облегчением перевожу дух.
— Всё, что происходит в святилище, это таинство. И посвящать в это никого… Только Совет Высших магов…
— Не собирался. Как я понял, одобрение Асхара получено только нами, — он повернулся ко мне. — Надеюсь, мой старший брат не узнает об этом от своей жены?
Я возмущенно мотаю головой, потому что голоса у меня после недавнего поцелуя нет, да и не хочется говорить, хочется только… я осторожно потрогала языком припухшие губы. А Роутег моментально отреагировал, издав рычащий звук. И в глазах его янтарных искорок стало больше.
— Не надо сейчас так делать, мы ведь в храме? — кажется, в этих словах было больше угрозы, чем просьбы.
А я еле удержалась от того, чтобы облизнуться. Ой, никогда не думала, что в храме могут появляться настолько неприличные мысли.
— Ваши руки…
А? Что? Я не сразу понимаю, чего ещё хочет от нас жрец. А он протягивает две белых полоски шёлка. Точно, положено перевязывать ритуальные порезы.
Только сейчас я обращаю внимание на то, что на розовой ткани бурые пятна крови. За всеми этими событиями совершенно забыла о ране.
Роутег бережно разворачивает мою кисть ладонью вверх и внимательно изучает порез.
— Потерпи, будет больно, но заживёт быстрее, — он накладывает свою ладонь на мою так, чтобы порезы сошлись.
До меня доносится потрясённый шёпот жреца:
— Обмен кровью… Откуда вы узнали про этот обряд?
Роутег не отвечает. Он внимательно смотрит мне в глаза и ещё раз повторяет:
— Потерпи, — и добавляет одними губами: — Ни звука.
Огонь обжигает мою руку. Если бы он не предупредил, я бы точно вскрикнула. А так просто сжала вторую руку в кулак, чтобы переключить внимание с одной боли на другую. А ногти у меня острые.
— Всё, — Роутег разделяет наши ладони. Кровь больше не сочится. Тонкая ниточка напоминает о недавней ране, да бурые сгустки уже запёкшейся крови.
— Откуда…
Он сдвигает брови и его подбородок делает короткое отрицательное движение.
Я чуть не спросила, откуда у чампа явная магия огня, но вовремя захлопнула рот. Жрец ничего не успел увидеть и, наверное, это к лучшему. Он и так знает о нас больше, чем кто-либо другой. И что-то он сказал про Совет Высших магов.
По моей спине пробегает холодок. Что сделают маги, когда узнают? Скайрус, наверняка, примет реакцию дракона как знамение. Знамение чего? Возможности пробуждения земляного дракона?
Наверное, хорошо, что мы сегодня уезжаем. Что-то подсказывает мне, что после сегодняшнего, наше крыло дворца тоже не в безопасности.
Мы выходим, держась за руки. Роутег взял только один лоскут белой ткани, он положил свою ладонь поверх моей кисти, переплёл наши пальцы и плотно обмотал.
Мне почему-то неловко, что все видят наши соединённые руки, а ещё больше смущает, что кто-нибудь догадается о моих ощущениях. Поток тепла вливается по руке и сладостной негой растекается по всему телу.
Я поворачиваю голову к своему мужу, а он, поймав мой взгляд, наклоняется к самому уху и шепчет:
— У тебя шальные глаза. Мне нравится твоё настроение.
Наверное, он хотел сказать ошалевшие. Ещё бы, от таких резких скачков судьбы можно и ошалеть.
— Всё готово, можно ехать, — от резкого голоса Вихо туман, которым переполнена моя голова развеивается.
Предельная ясность и чёткость одной единственной мысли: черта пройдена. Вокруг меня прошлое. Великий Поток уже подхватил меня и несёт в неизвестность.
Глава 9. В пути
За окном глубокая ночь.
Мне не спится. Мы с Мирой едем в разных каретах. Вихо сразу подчеркнул, что теперь мы принадлежим разным семьям. Хорошо, что он не возражал против наших камеристок. Со мной моя Алита, я слышу её сонное дыхание за занавесью. С Мирой её Марита.
Никого не тронули планы служанки на собственную личную жизнь.
Трогает ли это меня? Если честно, для меня важнее чувства Миры. Стать камеристкой одной из принцесс все девушки считали за честь. И прошли нелегкий отбор. Камеристка должна многое уметь и круглые сутки быть наготове: содержать в порядке одежду, убрать волосы, знать, какой напиток в какое время дня любит госпожа. Ну и даже ванну принять, помочь одеться и раздеться, все эти действия отработаны до мелочей. Это оттачивается годами. Камеристка становится едва ли не частью семьи. Ей даже сердечные тайны поверяются, хотя тут порой кроется опасность. Но самое главное, мы привыкаем к рукам определенного человека. Замена камеристки, да ещё в такой сложной ситуации, в какой оказалась Мира…
Оправдываюсь ли я сама перед собой? Разве что немного. Мне действительно сто крат дороже спокойствие сестры.
Попытка Мариты увильнуть, это как… дезертирство. Помню Алия объясняла, почему с воинами, покинувшими поле боя, поступают жестоко. Стать гвардейцем великая честь. За неё бьются. Но это не только честь и высокий чин. В мирное время гвардейцам платят столько, что их семьи, если они у них есть, не нуждаются ни в чём. А если нет своей семьи, то каждый такой воин — завидный жених. Но высокая плата не за красивые глаза, а за будущий возможный риск. Не будет войны, значит, повезло, а если начнётся, то ждут от воина, что он вернёт все долги, даже кровью если понадобится. И очень низко брать не отдавая. А дезертиры именно это и делают. Ну и мысли у меня.
Я осторожно отодвигаю штору, защищающую карету от дорожной пыли, поднятой ящерами. Мужчины едут верхом. Их носы и рты закрыты плотной тканью. В лунном свете не разобрать кто есть кто. А я невольно пытаюсь разглядеть, где Роутег. И сержусь оттого, что не могу угадать.
С момента заключения брака я в общем-то и не видела своего супруга. Хорошо, что собрала свои личные вещи до храма. Время дали, только переодеться в дорожную одежду.
Испачканное кровью платье цвета перьев флао сначала хотела оставить. Но моя хозяйственная Алита не позволила.
— Ещё неизвестно, в чём там дамы ходят. И можно ли у них пошить что-нибудь приличное. Пятна я уберу артефактом, а платье премиленькое.
А ещё платье — это память о том, что произошло в храме. Я невольно улыбнулась. Похоже все мои страхи перед чампами отступили. Не совсем, конечно. В присутствии двух других братьев я чувствую себя очень скованно. Ну и в окружении всех прочих чампов. Но Роутег словно стену возвёл между мной и всеми остальными.
Достаточно вспомнить, как он заслонил меня, когда Вихо перед самым отъездом смутил меня пристальным взглядом. Главный чамп разглядывал меня словно вещь. А потом передо мной выросла спина моего супруга, заслонив от неприятного изучающего взгляда. Ничего не было сказано, но разлитое в воздухе напряжение трудно было не почувствовать. Потом раздалось хмыканье Вихо, и его рык: