Дождливым зимним утром этот экипаж — обыкновенная четырехколесная коляска с откидным верхом, запряженная двумя лошадьми и управляемая старым возницей, коренным обитателем тамошних лесов, — встретил меня на железнодорожной станции. Мистер Макалистер не мог взять в толк, с чего б это молодой женщине вдруг вздумалось тащиться по этим местам в такую погоду, и вначале он немного поворчал, недовольный, что ему придется везти меня в такую даль к Дженоа.
Двое суток пробирались мы по разбитым дорогам, останавливаясь на ночлег в одиноких хижинах. От рассвета до заката ехала я через южные леса, снова видела подступающие толпой к дороге стройные рябины и эвкалипты, лощины, поросшие папоротниками, вдыхала запахи сассафраса и кизила, легкий аромат бледных ранних цветов в колючих зарослях, слушала, как в густой тени леса, точно колокольчики, звенят медоеды, и мне казалось, что я заново приобщаюсь к Австралии, заново ее познаю. По временам мы видели сумчатых мишек коала, сновавших меж деревьями.
Выходец из семьи пионеров, осевших в Южном Гипсленде, Джек Макалистер с детства колесил по всей стране, от верхних истоков Снежной реки до Маллакутских озер и Идена. Целые дни он рассказывал мне истории давно минувших времен: о ловле диких лошадей, о лесных пожарах, о крушениях у здешнего берега — все эти предания лесной глуши, послушать которые я так жаждала. Он рассказал мне, что в первой лачуге, в которой нам пришлось ночевать, совсем недавно был убит человек. Во второй лачуге, где мы меняли лошадей, хозяин заявил, что у него нет «помещения для дам». Однако потом меня все же кое-как устроили, и я прекрасно выспалась у пылавшего очага, накрывшись ковриком из шкурок опоссума.
Ни повозок, ни всадников не встретилось нам в пути. Макалистер утверждал, что автомобилям никогда не пробиться по этим грунтовым дорогам через горы, потому что зимой дороги раскисают от дождей, становятся грязными и скользкими, а летом каменеют под палящим солнцем, застывая буграми и впадинами. Нам не верилось тогда, что через несколько лет здесь пройдет асфальтированное шоссе и сотни машин будут мчаться через леса там, где наши лошади с таким трудом тащились то вверх, то вниз по склонам.
В Дженоа, на высоком берегу рядом с только что отстроенным новым мостом, был заезжий двор. Лесорубы и строители моста еще праздновали это событие в баре. В комнате для гостей пылал камин. Этот камин был в чисто побеленной нише в стене, а по бокам пристроены скамейки, чтобы в холодные ночи, когда южный ветер налетает с юга, от океана, можно было присесть поближе к огню.
В тот вечер, когда мы с Макалистером приехали туда, штормовой ветер нещадно хлестал наших лошадей и леденил кровь у нас в жилах. Пошатываясь, я вошла в комнату и увидела чудесное зрелище — поленья пылали в огромном камине! Хозяйка, маленькая живая старушка, подошла поговорить со мной, пока я, съежившись, отогревалась у очага. Она стала рассказывать мне про новый мост, который ей как самой старой здешней жительнице выпала честь открывать, о наводнениях, которые сносили все прежние мосты, но тут вдруг от стойки к нам нетвердой походкой направился какой-то пьяный охотник.
— Журналистку поглядеть охота! — орал он.
— Убирайся! — прикрикнула на него маленькая хозяйка и, утихомирив, снова выдворила его.
— Так я ж никогда не видел женщину-журналистку, мамаша, — протестовал он. — Охота поглядеть журналистку!
Я поняла, что Макалистер рассказал о своей пассажирке, и это вызвало всеобщее любопытство; однако «мамаша» не могла позволить, чтобы у нее в доме вели себя недостойным образом или глазели на меня, как на какую-нибудь диковину.
На следующее утро я простилась с мистером Макалистером, поблагодарив его за доброту и сказав, что наше путешествие доставило мне большое удовольствие. Загорелые босоногие ребята Э. Дж. Брэди подвели к причалу его катер. Они должны были отвезти меня по Маллакутским озерам до лагеря Брэди, стоявшего на берегу океана.
Два часа катер, покряхтывая, бежал по серебристой сверкающей глади трех озер сказочной красоты, вытянувшихся цепочкой и отражавших пустынные холмы, поросшие лесом и еще не тронутые поселенцами. Мальчишки застенчиво улыбались в ответ на мои восторженные возгласы и управляли суденышком с ловкостью заправских матросов. Они осторожно причалили у берега, где ждала нас Норма, красивая и стройная, точно статуя, — настоящая Юнона, женщина, наделенная незаурядной духовной и физической силой, благодаря которой она стала матерью такого большого семейства и вела дом в Маллакуте, где повесился Брэди, а это в те времена была настоящая пустыня!
Лагерь состоял из нескольких большых палаток с дощатым полом, удобных и хорошо обставленных. Палатки были соединены зеленым коридором из вьющихся растений. Вокруг, куда ни глянь, видны были озеро, леса да море, набегавшее на полоску золотого песка, которая протянулась на много миль, а вдали, на востоке, темной глыбой маячил остров Габо.
Норме нравились эти места, и она с удовольствием оставалась здесь во время долгих отлучек Э. Дж. И только с приходом зимних штормов она начинала мечтать о времени, когда Брэди наконец построит для своей семьи бревенчатый дом, крытый рифленым железом. Он устроил мою поездку к Норме, хотя сам в это время должен был жить в городе, чтобы кормить семью.
Я глубоко восхищалась Нормой и уважала ее. Восемнадцатилетней девушкой она уехала с Брэди в Маллакуту, и в самые трудные для них годы, когда зачастую, по ее собственным рассказам, у нее не было денег даже на заколки для ее длинных черных волос, она оставалась непоколебимой и мужественной в своей верности ему. Брэди стал старше и был уже не тот веселый и беззаботный рыжебородый сын богемы, какого я знала в те времена, когда он редактировал «Нэйтив компэнион». Он сбрил бороду, и с ней словно бы исчезла его бесшабашность. Однако он сохранил и свою неистовую ирландскую неумеренность во всем и свое обаяние. Мне иногда думалось, что я была единственная молодая женщина, с которой он был знаком и за которой никогда не ухаживал. Он любил льстить женщинам и почти всем будоражил сердца. Просто «такая уж у него была манера», вот и все, и это вовсе не следовало принимать всерьез, как делали некоторые.
Его кратковременным увлечениям Норма не придавала значения. Глубокие и прочные узы, связывавшие ее с Брэди, были нерасторжимы. Я завоевала ее доверие тем, что понимала это, и она знала, что я это понимаю и не стану между ней и мужем. Норма брала меня с собой в дальние прогулки по лесу и рассказывала увлекательнейшие истории о немногочисленных обитателях берегов здешних озер, о трапперах, об охотниках на уток, о рыбаках и о норвежце — смотрителе гавани.
Однако, насколько я поняла, все эти истории она узнала от Брэди. За несколько недель до моего приезда у них в лагере гостил Генри Лоусон, и Норма рассказала мне, улыбнувшись при этом воспоминании, что между Э. Дж. и Генри разгорелась ссора, когда Генри сказал, что хочет написать про обитателей Маллакуты.
Э. Дж. считал это чем-то вроде браконьерства, и, конечно же, существует неписаный закон, запрещающий гостю вторгаться на территорию писателя-хозяина. Маллакута, без сомнения, принадлежала Брэди. Он знал ее историю, знал здесь каждого взрослого и ребенка на многие мили вокруг: он открыл эти места, писал об их первозданной красоте, о «простой жизни», которая еще возможна здесь, и так давно отождествлял себя с этим краем, что было только естественно со стороны Нормы считать, что предания Маллакуты принадлежат Брэди. Так оно по сути дела и было: все, писавшие об этом, слышали их от него. Я ничего не стала записывать в Маллакуте, считая, что это будет несправедливым по отношению к Э. Дж.
Вернувшись в Дженоа, я думала, что до Идена, где на дальнем краю залива была расположена китобойная станция, мне придется добираться с новым возницей.
И я была приятно удивлена, увидев, что меня поджидает мистер Макалистер. Мы отправились в путь ранним утром и весь день ехали через влажные от дождей леса Кроуджингалонга у края Южных Альн, и по временам нашему взору вдруг открывалась изрезанная линия берега и далекая синева моря. (Позднее я написала рассказ «Встреча» об одном из эпизодов этой поездки и рассказ «Мост» по впечатлениям того вечера, который мы провели на постоялом дворе в Дженоа.)
Первый городок, который мы проехали, был Киа, прилепившийся к склону холма над лазурной дугой залива Туфолд. Макалистер рассказал мне, что на жесткой полосе белого песка чуть пониже городка жители окрестных селений собираются под рождество на скачки и празднества.
В Киа Макалистера попросили взять с собой в Иден жеребенка. Дорога от Киа вела все время под уклон и была лишь уступом, вырубленным в склоне горы; один край дороги круто поднимался вверх к лесной чаще, другой обрывался вниз, в подернутые туманом густые заросли деревьев и кустарника.
Жеребенок резво бежал впереди. Казалось, ему больше и некуда деться, кроме как бежать все время по узкому уступу. Мистер Макалистер время от времени доверял мне вожжи, мы не спеша трусили по дороге, и только я успела порадоваться, что Макалистер похвалил мои успехи, как вдруг жеребенок прыгнул в сторону, вскарабкался на высокий склон и стал пробираться сквозь чащу.
Макалистер, соскочив с козел, бросился за ним. Я сдерживала лошадей, пока Макалистер снова не выгнал жеребенка на дорогу. Но когда жеребенок, с треском выскочив из чащи, промчался вперед, лошади рванулись ему вслед и понесли. Я услышала, как Макалистер крикнул: «Прыгай!», но я чувствовала, что смогу удержать лошадей и буквально висела на вожжах до тех пор, пока лошади не опомнились. Макалистер, бежавший сзади, вскарабкался в коляску. Он был бледен и с трудом переводил дыхание. И только когда он снова взял у меня вожжи, я поняла, как взволновало его это происшествие.
— Я уж думал — все, и вам и коляске конец, — сказал он. — Если кто-нибудь узнает, что случилось, я без работы останусь.
— Я никому не скажу, — пообещала я и сдержала свое слово. Однако потом он сам расск