– Это помогает мне заснуть. Обостряет ум. Прогоняет навязчивые мысли. Избавляет от назойливых голосов в голове.
– И что из этого для тебя важнее?
– Все… Или ничего. – Он откинул голову на спинку стула, закрыл глаза и выдохнул с долгим сладострастным стоном. – А как насчет тебя, Элиана? Какие голоса ты слышишь в ночной темноте?
Звук ее имени, слетевший с его губ, отозвался эхом в потрескивающем пламени очага. Элиана с трудом оторвала взгляд от его шеи, покрытой длинными серебристыми полосками шрамов, поблескивающими при малейшем движении.
И в этот момент молчание нарушил чей-то тонкий голос, раздавшийся из ближайшей двери.
– Патрик?
Патрик обернулся, на лице его расплылась радостная улыбка.
– Линнет? Разве ты не должна быть в постели, малышка?
Девчушка восьми-девяти лет медленно вышла из тени, сжимая в руке потрепанную куклу. Ладошки ее были перевязаны, бледную кожу покрывали раны и фиолетовые синяки.
– Мне не нравится спать, – произнесла Линнет. Она взобралась Патрику на колени и с серьезным видом уставилась в записи Хоба. – Думаю, я уже готова все рассказать.
Хоб поднял на нее взгляд.
– Тебе вовсе не обязательно это делать, Линнет, если ты не хочешь.
Малышка так крепко схватилась за куклу, что пальцы ее побелели. Она сжала потрескавшиеся губы, а потом тихо, но твердо произнесла:
– Я хочу. Ведь я обещала.
У Элианы перехватило горло при виде измученного лица девочки.
– Что вы собираетесь с ней делать? – резко спросила она.
Линнет перевела взгляд на Элиану.
– А ты кто?
– Просто чудовище, которое любит носить маски, – пробормотал Саймон, не отрывая губ от стакана.
Глаза Линнет расширились, в них появилось выражение тревоги.
– Линнет собирается рассказать нам свою историю для летописи Хоба, – спокойно пояснил Патрик. Острым как клинок взглядом он пригвоздил к месту сначала Саймона, потом Элиану. – И прошу, чтобы ее никто не прерывал, ясно?
Хоб открыл тетрадь на чистой странице.
– Тебе девять лет, не так ли, милая?
Линнет продолжала поглядывать на Элиану с благоговейным ужасом. Ее взгляд скользнул вниз и застыл на кинжалах наемницы.
– Да.
Хоб принялся записывать.
– Ты можешь назвать мне свою фамилию?
Линнет положила подбородок на голову куклы и молчала.
– А где ты жила? – мягко спросил Патрик.
Линнет крепко зажмурилась и затрясла головой.
– Ну, хорошо, – улыбнулся Хоб. – Можешь не говорить.
– Я не помню, – едва слышно прошептала девочка.
– Ну и ладно. Вот я, например, не помню даже, что ел на завтрак сегодня утром, – произнес Патрик. – Может, яблоко? А может, шляпу? Или пряжку от пояса? Нет, вроде что-то другое…
Линнет робко улыбнулась. Она долго гладила спутанные волосы куклы, прежде чем заговорить.
– Плохие люди нашли нас утром, – произнесла она наконец.
Перо Хоба со скрипом побежало по странице.
– Мама велела сидеть тихо, – продолжала девочка, – и я так и сделала, как будто мы играли в лису и зайчика, а потом Уилл чихнул, как раз когда плохие люди выходили из двери.
– Скажи, а кто это – Уилл? – спросил Патрик.
Личико Линнет сморщилось, ее рот стал похож на изогнутый лук.
Она долго молчала, потом все-таки ответила:
– Мой братик.
Эти слова были для Элианы словно увесистый удар в челюсть.
Ей на мгновение почудилось, что Линнет вовсе не Линнет, что это Реми, крошечный и хрупкий, рассказывает страшную историю, которая ни за что и никогда не должна была бы с ним произойти.
Кожа на запястье Элианы начала отчаянно чесаться в том месте, где к ней прикоснулась старуха-беженка.
Не смотри на них.
Не смей на них смотреть.
Она вскочила со скамейки, готовая выбежать из двери. Ей вовсе не обязательно все это слышать. И она не будет это слушать.
Но Саймон успел схватить ее за руку и крепко сжал. Он ничего не произнес, но ледяное выражение на его лице заставило ее замереть на месте.
Элиана осклабилась, просто дымясь от ярости. Она могла бы начать драку, высвободиться из его хватки и заставить бедную девочку замолчать.
Но вместо этого она снова опустилась на скамейку у очага рядом с Саймоном. Из каких-то своих, явно подлых соображений он хочет, чтобы она выслушала эти небылицы? Прекрасно. Она это сделает. А позже заставит его пожалеть об этом.
– Дверь уже до этого была выбита, – продолжала Линнет. – Потому что мы с мамой устроили праздник. Она сказала: «А давайте устроим разгромную вечеринку».
– Разгромную вечеринку? – тихо присвистнул Патрик. – Звучит смешно. А что это такое?
– Это когда вы устраиваете беспорядок в доме вместо уборки, – объяснила Линнет.
– Сдается мне, что это лучшая вечеринка, которую только можно придумать.
Линнет закусила губу.
– Мы подожгли сад и выпустили на волю домашних животных, а потом мама… она разбила окна топором. Она плакала, когда делала это, потому что окна были красивые и папа так любил их.
Хоб поднял на нее глаза, полные сочувствия.
– Почему он их любил?
Линнет медленно покачала головой.
– Потому что, – прошептала она через минуту, – это я их разрисовала.
Элина отвела глаза и уставилась на умирающий огонь. Воздух в помещении был затхлым и отдавал плесенью. Здесь проходило слишком много людей с немытыми телами и загнивающими ранами. Она вдохнула этот воздух и ощутила вкус смерти на языке. В животе возник болезненный спазм, медленно поднимающийся вверх, к груди.
На ум ей пришли слова матери:
Если не научишься подавлять это чувство, оно поглотит тебя целиком.
Она закрыла глаза и изо всех сил сжала кулаки. Невыносимый жар пламени был слишком близко. От него по коже ползли мурашки, огонь высасывал весь воздух из ее легких.
Ей не следовало так быстро покидать постель.
– Почему ты заставляешь меня оставаться и выслушивать все это? – спросила она Саймона напряженным тихим голосом.
– Потому что могу это сделать, – ответил Саймон и одним глотком выпил то, что оставалось у него в стакане.
– Мы разорвали матрас и подушки, – говорила Линнет быстрым шепотом, словно торопясь скорее покончить с рассказом. – Мы раскрасили стены красной краской, которую сделали из ягод. Мама сказала… Мама сказала…
Патрик бросил быстрый взгляд на Хоба.
– Может, лучше сделать перерыв?
– Нет! – Линнет отбросила куклу. Та стукнулась о стену и упала на пол. – Мама сказала, что все должно выглядеть по-настоящему. – Она задыхалась, давясь словами. Теперь ей было не за что держаться, и она ухватилась за край стола, сверля его яростным взглядом. – Мама сказала, что все должно выглядеть так, как будто здесь умерли люди. Мы спрятались, а потом пришли плохие люди, и Уилл чихнул, потому что он всегда чихал, когда волновался, а я плакала, потому что не могла сдержаться. Мама сказала: «Тсс». Она руками зажимала мне рот.
Девчушка почти не могла дышать. Она озиралась, глядя на всех дикими глазами, а потом, прежде чем Элиана успела отреагировать, спрыгнула с коленей Патрика и побежала к ней.
Она врезалась в нее, обхватила ее шею маленькими руками и спрятала личико в косе Элианы. Малышка стояла, прижавшись к ней, и ее щуплое как у птички тело дрожало так сильно, словно вот-вот разлетится на кусочки. Она дышала короткими отчаянными рывками прямо Элиане в ухо.
– Мама сказала… – шептала Линнет снова и снова. – Мама сказала: «Тсс». Она просила нас сидеть тихо.
Элиана не могла двигаться, не могла дышать, чувствуя на груди вес маленького тельца, которое было там явно лишним. Ей хотелось отшвырнуть девочку, а затем выхватить тетрадку Хоба у него из рук и бросить в огонь.
Это чувство поглотит тебя.
Стараясь размеренно и неглубоко спокойно дышать через нос, она с трудом подавила панику, подступающую к горлу.
Она пыталась не думать о Реми, который, возможно, боролся сейчас с собственными кошмарами на коврике в своей каморке. Ему еще ни разу в жизни не приходилось спать вне дома.
Только не думай о погибшем отце, без вести пропавшей матери, о том, как нежно они смотрели друг на друга, пока война не разлучила их навсегда.
Не думай о Харкане, о его теплой постели, о его привычном запахе, дарящем уют и спокойствие.
Нельзя думать о таких вещах, думать о заплаканных детишках с их трагическими историями – особенно если ты хладнокровная убийца.
Я – Ужас Орлина.
– А что произошло потом? – спросила Элиана. Голос ее прозвучал хрипло и взволнованно, а отнюдь не безразлично, как ей хотелось бы, и она ненавидела себя за это. Ей следовало покинуть комнату, прежде чем сострадание сожрет ее живьем.
Я не дам этому чувству поглотить себя.
– Они ворвались в комнату, – прошептала Линнет. – На их груди были крылья. Это знак Империи. – Она повернулась и уткнула лицо в шею Элианы. – Ты это знаешь?
– Да. – Воротник Элианы стал влажным под подбородком девочки. Невыносимый жар пламени лизал ей спину. Как там звучит старая молитва святой Марзаны, повелевающей огнем? Реми наверняка может прочесть ее наизусть. – Я это знаю.
Ах, да – она вспомнила молитву: Гори ровно и ярко, неси в мир истину и чистоту.
Она смотрела через комнату на Хоба и Патрика, надеясь, что ее немигающий, полный ярости взгляд заставит их корчиться в муках.
– Они схватили маму за волосы, – прошептала Линнет, – и потащили в заднюю комнату. Она так громко кричала, что я чуть не оглохла, а Уилл – он уже большой – набросился на плохих дядек в ярости. Он шипел и орал, а потом посмотрел на меня и…
Девочка замолчала. Она крепко прижала лицо к шее Элианы, все ее маленькое тельце содрогалось.
– Он приказал тебе бежать, – закончила Элиана за нее. – Он дал тебе время скрыться.
Потом она оторвала девочку от груди и опустила на пол. Патрик немедленно подскочил к ней с брошенной куклой, тихо шепча ей нежные слова.
Элиана пробралась мимо них и направилась к столу, за которым сидел Хоб. Ярость раздирала ее на части, подобная ударам хлыста.