С водой проблем не было, в глубине рощи по дну оврага тёк небольшой ручей. В общем, пока готовился ужин, я направился в поле, где виднелись стога скошенной травы. Какой-то крепкий хозяин накосил, а вывезти не успел. В кузове не было лавок, и сидеть планировалось на полу. Я решил натаскать в кузов сена, всё мягче будет. За мной увязались пяток детишек, так что они тоже потрудились. Сходили мы раза три. До стога было метров триста, поэтому усовершенствование кузова заняло продолжительное время.
В общем, ужин был готов, даже картошки напекли в углях. Поглядев на скатерть, которую я прихватил как раз на такой случай из краденых вещей, я сел во главе стола и дал команду:
– Налетай!
Сметали всё, что было, я же ел спокойно бутерброд с салом, который держал в руках. Неторопливо пережёвывал, всё равно моя очередь на чай вторая, первый заход весь ушёл детям. Когда ёмкости опустели, одна из женщин сбегала за водой и снова подвесила емкости над огнем. Так и поужинали, попив под конец чайку.
Наблюдая, как дети носятся вокруг, лазают по машине, я без музыкального сопровождения запел, вызвав улыбки у женщин:
В каждом маленьком ребёнке,
И мальчишке, и девчонке,
Есть по двести грамм взрывчатки,
Или даже полкило!
Должен он бежать и прыгать,
Все хватать, ногами дрыгать,
А иначе он взорвётся, трах-бабах!
И нет его!
Каждый новенький ребёнок
Вылезает из пелёнок
И теряется повсюду
И находится везде!
Он всегда куда-то мчится,
Он ужасно огорчится,
Если что-нибудь на свете
Вдруг случится без него![1]
Некоторые дети устроились на ночь в кузове на сене, которое я накрыл одеялами и плащ-палаткой, чтобы не кололось, остальные кто где. Мне даже пришлось куртку свою уступить одной девушке, чтобы та укрылась. Умывшись в ручье и почистив зубы, я вернулся в лагерь. Посмотрел на часы – было пол-одиннадцатого, – залез в кабину, устроился на сиденье в полусогнутом состоянии и почти сразу уснул, подложив под голову практически пустой сидор. Там лишь одежда была, так что он с успехом заменил мне подушку. Установку я себе дал проснуться на рассвете, то есть в полпятого.
Проснулся я первым. Остальные ещё спали, когда, немного повозившись в кабине, я выбрался с сапогами в руках и, стараясь не шуметь, намотал портянки и вбил ноги в сапоги, сидя на подножке машины. Потом прихватил зубную щётку с полотенцем и направился к ручью. Нужно умыться.
Я привычно обнажился по пояс и, плеская на себя ледяную воду, шипел от удовольствия. После чего воспользовался полотенцем, накинул рубаху и направился в лагерь. Рука уже не так болела, но я всё равно держал её в косынке.
Я подумывал сменить сапоги на простую обувь, однако после недолгого размышления передумал. К этим портянки у меня есть, а носки к штиблетам отсутствуют. Потом при возможности прикуплю.
Подхватив котелок и кружку, я сходил за водой и развёл костёр. Треск веток разбудил женщин, спавших неподалёку. Пришлось уйти к машине и делать вид, что занимаюсь осмотром мотора и ходовой, чтобы не смущать их. Полчаса там топтался, а когда меня позвали, выяснилось, что чай готов, как и завтрак. На завтрак мы решили вскрыть десять банок тушёнки, как раз хватит всем. Только вот хлеба не было, вечером всё съели, а галет было мало, по три штуки каждому. В принципе хватит, а потом мы закупимся в каком-нибудь городке.
Не сказать, что фигуристые девушки и женщины меня не волновали, приходилось думать о чём-то отвлечённом, иначе организм с головой выдал бы меня. Две девушки особенно были в моём вкусе. Одна уже с годовалым малышом, другая ещё не залетала. Да и другие женщины были очень даже ничего, однако я не хотел заводить с ними шуры-муры. По моральным принципам. Вот в Москве найду пару девчат или женщин повзрослее, и уж оттянусь так оттянусь. Да и грязные эти были, двоим иголка и нитка требовались, чтобы привести платья в порядок. Я, кстати, после завтрака выдал им швейные принадлежности, пока остальные собирались. Ну, а когда все были готовы, уместил пассажиров в кузов и закрыл борт, оставив открытым тент, чтобы было чем дышать.
Завести мотор мне помогла женщина с плечами как у борца. Один раз прокрутила, тряхнув крупными грудями, второй, и мотор затарахтел, это уж потом я её к остальным подсадил. Вернувшись в кабину, я стронул грузовик с места. Полуторка, переваливаясь на ямах и кочках, выехала на дорогу. Набрав крейсерскую скорость, но чтобы пассажиров не растрясло, я стал управлять грузовичком одной рукой. Та женщина, кстати, что вопросики хитрые задавала, ехала с нами, взял я её все-таки.
Когда закрывал борт, сказал, что на обед мы остановимся в каком-нибудь городке, сходим в столовую, деньги есть. Но перед этим встанем на каком-нибудь водоёме, чтобы все привели себя в порядок, постирались и помылись. Мое предложение встретило молчаливое одобрение. Ночевать я также планировал у воды, чтобы покупаться всласть. Очень уж плавать люблю, особенно в жару и в тёплой водичке.
Обещание я своё сдержал. Оставив далеко в стороне Смоленск, мы до десяти часов колесили по дорогам Союза, с каждым километром приближаясь к столице. Ни много ни мало, а сто двадцать километров проехали, преодолев два брода. Двигались только просёлочными дорогами, стараясь держаться вдали от населённых пунктов. Дальше трофейная карта заканчивалась, так что поедем наугад, или по учебнику географии, который я продолжал таскать с собой. К сожалению, из-за пассажиров приходилось ехать не так уж быстро, двадцать пять – тридцать километров в час, максимум сорок, да и то на спуске. Одного ребёнка сильно укачивало, вот я и не разгонялся.
Когда мы проехали очередной брод, я встал на другом берегу и велел стираться и купаться. Мыло из своих запасов выдал, а сам отошёл в сторонку, чтобы скрыться от чужих глаз. Разделся, бросил одежду отмокать у берега и залез в приятно-тёплую воду. Накупавшись, обмылком постирал одежду, потом неловко выжал её и бросил на кусты, чтобы высохла под жарким июньским солнцем. Или июльским? Что-то я счёт дням потерял. Портянки тоже постирал. Потом вернулся в воду и продолжил купание. Судя по визгу у брода, остальные также развлекались купанием и, надеюсь, стиркой. Громче звучали, конечно, детские голоса.
Выбравшись на берег, я лёг на траву голышом и, подставив тело солнцу, прикрыл глаза. Когда у брода стихли голоса, я не сразу отреагировал, а когда раздался визг одной из девушек, а потом разом вопли детей и возмущенная ругань остальных женщин, я сразу подорвался. Моментально в обеих руках оказалось по пистолету – второй ТТ и наган, взятые трофеями у бандитов, я ещё утром почистил, пока попутчики спали, – и мгновенно оказался на верху склона и рванул к броду.
С первого же взгляда мне стала ясна ситуация. Пляж у брода я выбрал для лагеря не случайно: дно и берег здесь были песчаными, очень чисто, для купания самое то место. Воды до середины колёс. Машину я поставил в двадцати метрах от деревьев, явно специально высаженных. Сквозь эту посадку и вела дорога от брода. Дальше вроде было поле, но мы находились в низине, поэтому не очень видели. То есть место удобное и скрытое. Женщинам тоже понравилось, и они не возражали против него.
Но внезапно из-за деревьев к броду вылетело две пролётки, набитые мужиками, причём сильно пьяными. А тут десяток обнажённых женщин, прикрывающих свои прелести! Вот парочка, не обращая внимания на детей, и попыталась уговорить «мамзелей» на перепихон. Алкоголь вообще им мозги вырубил, или они из бандитов, хотя по внешнему виду не похожи. Я выскочил к пляжу, когда один из громил лапал понравившуюся мне девчонку, годовалый сын которой ползал на берегу, с интересом поглядывая на взрослых дядей.
А я-то думал, мне показалось всхрапывание лошадей и перестук колёс. Больше всего мне не понравилось не то, что лапают женщин, которые под моей защитой, а то, что один из мужиков открыл кабину и пытался развязать горловину мешка с деньгами. Вскинув руки, я выстрелил по разу из каждого пистолета. Оба раза попал точно в цель – в голову тому, что, пьяно покачиваясь, возился с моим мешком, и в шею второму, на которого хотела налететь орда остальных женщин и забить, да не успели.
– Ты что творишь?! – с возмущением спросил один из мужиков, стремительно трезвея.
Всего их было четырнадцать, восемь банально спали в пролётках, остальные с ухмылками смотрели за тем, что делают их товарищи. По этим, выйдя из-за кузова, я и открыл огонь на поражение. Быстро расстреляв магазины – остальные валялись на берегу с другими вещами из карманов, – я подошел к кабине, достал из сидора наган и под ошарашенными взглядами женщин произвел выстрелы в упор для контроля на всякий случай. Подранков не было. В живых осталась лишь спавшая в пролетках восьмерка. К ним у меня претензий не имелось, они не участвовали в охоте на женщин и не подбадривали товарищей, как это делали другие. Может, и шутили, мне на то было начхать, но не стоило пугать детей. Я их, правда, больше напугал, но тут ничего не поделаешь, не ножами же было работать. Такое зрелище как-то неприятнее.
Только тут обнаружив, что все мы обнажены, я прикрылся одной рукой, организм, скотина, подвёл, среагировав на обнажённые тела, поэтому хмуро бросил женщинам:
– Собирайтесь, скоро поедем.
В спину я услышал неуверенный вопрос:
– Почему ты их всех убил?
Всё так же прикрываясь, организм и не думал расслабляться, из-за чего некоторые женщины порозовели, стреляя в меня глазками, я обернулся и спросил:
– А что, не надо было? Подумайте, что бы они сделали с вами и детьми.
– Всё правильно, – выскочила вперёд та женщина с плечами борца, мать четверых детей. – На что просились, то и получили. Наши мужья воюют, а тут эти хари здоровые по тылам разъезжают, как будто не было никакой мобилизации.
– Так мы и праздновали. Шестеро наших получили повестки, – едва расслышал я. Один из алкашей в повозке уже сидел, держась за голову, и обозревал окрестности.