рег, даже те, что стояли на переоборудовании или переоснащении в доках. Одних торпедных катеров набрал с сотню, около пятидесяти малых и средних сторожевиков. Тральщики и разную мелочь вроде буксиров не забывал. Хорошо так прибарахлился. Все склады подчистил. Вот только ко времени назначения я не успел. Светать начало, когда закончил. Так что полетел в Архангельск. Там меня уже ждали, было утро, и моё появление над городом обнаружили сразу. Два истребителя сопровождали к аэродрому. Комитет по встрече принял хорошо, сначала накормили от пуза приличным завтраком, а потом уже приступили к тому, что планировали. Тут как раз адмирал Кузнецов на транспортном самолёте прилетел, познакомились лично. Именно ему я и передал списки со всеми трофеями, вызвав у него шок. Скажем так, флота у немцев уже не было от слова «совсем», ну кроме части подводных лодок или тех кораблей, что были слишком далеко. Всё забрал, с большими и солидными запасами. Адмирал быстро раскидал, что тут оставить, а что во Владивосток. Похоже, там планировалось мощный флот организовывать, раз «Тирпиц» туда направляли, с одним тяжёлым крейсером и двумя лёгкими, ну и несколькими эсминцами – нужно показать Японии, готовой вот-вот напасть, что флот у нас есть. Моряков пока нет, их отзывали с фронтов, а корабли теперь есть. Всё остальное будет тут, я так понимаю, Северный флот будет самым мощным в Союзе. Про Черноморский почему-то и не вспоминали.
Большую часть – линкоры, «карманные линкоры» и эсминцы – я оставил в Архангельске или в других местах, где были организованы базы снабжения. Организовывал, конечно же, я, вываливая на берегу все те запасы, что успел набрать. В общем, закончил ближе к обеду, слишком много работы было. Потом прихватил Кузнецова со свитой и полетел во Владивосток, там завис до вечера – закончил, уже когда наступила темнота. Передал я, естественно, не всё, один вспомогательный крейсер оставил, одно судно поддержки из четырёх наличных для подводных лодок со всеми запасами. Одну «девятку» и одну «семёрку» из подлодок. Кроме них новейший эсминец-лидер, год ему всего, пару малых сторожевиков, пару больших, бронекатера и пару торпедных катеров. Хорошие скорости они развивают, также оставил для них солидные запасы. Остальное всё отдал. Кстати, пока по бухтам работал, то посещал аэродромы береговой авиации. Их я со всем аэродромным оснащением тоже передал. Оставил в Архангельске, почти две дивизии можно сформировать, Владивостоку ничего не достанется.
Вернувшись, в очередной раз снял сонливость – спать некогда – и сразу отправился на место прорыва. Полетел на катере. Меня там уже ждали, опоздал почти на сутки, за что извинился, но прибыль нашему флоту всё искупала. Так что вызвал танк и сразу же двинул вперёд. Немцы сначала не прочухали, что происходит: наши на месте сидят, в окопах, ожидают результат, им запрещено выдвигаться вперёд, пока я тройной сигнал красными ракетами не дам, а на них прёт один танк и, что странно, не подрывается на минах. Как я понял, мои действия на Невском пятачке немецким командованием было оценены очень даже высоко, поэтому, когда немцы разобрались, кто на них прёт и так точно бьёт, что передовые окопы почти полностью очистил по километру в обе стороны, сразу стали отводить войска и вызвали поддержку артиллерии и авиации. Только вот поздно было, я у них на загривке висел, а артиллерию накрывал своим тяжёлым миномётом, они у меня как на ладони были – на ладони экрана РЛС. Ну, а за мной ползли саперы, что снимали мины. Только они за мной следовали под прикрытием пулемётчиков. Такова была договорённость с командирами местных подразделений. Там генерал командовал, командир одного из стрелковых корпусов РККА.
Всю ночь шли бои, я трижды возвращался к своим, которые так окопы и не покидали, что с этой стороны кольца, что с той, и пополнял боезапас, проводя обслуживание. Когда, наконец, солидные площади были освобождены и кроме моего танка тут ничего и никого целого не осталось, хотя трофеи и были, я дал сигнал, и вперёд двинулись войска Ленинградского и Волховского фронтов. Они быстро преодолели зачищенные территории и всё-таки встретились. Радости и слёз хватало. Сколько бились – и наконец прорвана блокада! Потом мы уже стали совместно откидывать немцев подальше, и делали это до обеда следующего дня. Размеры прорыва были впечатляющие, кольцо разорвано на протяжении почти сотни километров, немцы и финны понесли огромные потери, фактически два корпуса потеряли и несколько полков сверху. Это достаточно точно было подсчитано. Ремонтные бригады начали восстанавливать железнодорожное сообщение – рельсы, насыпи пострадали во время боёв, – тут уже был глубокий тыл, а я вернулся в Ленинград и сразу ушёл в свою каюту. Больше не могу убирать сонливость, нужен натуральный здоровый сон. Меня лишь на минутку тормознули, попросили отключить зенитки, чтобы Судоплатов улетел. Ну, я их отключил и ушёл спать, предупредив, чтобы не будили, этот сон очень важен, я должен проснуться сам. Да и не думаю, что удастся меня добудиться. Бывало уже такое, вырублюсь, и сутки сплю, хоть дрова мной коли. Это последствия использования магии по удалению желания спать. Похоже на последствия магического истощения, только слабее. Я такой штукой не особо любил пользоваться, но тут нужно было. И вот после всех проведённых операций я со спокойной душой лёг спать.
Дёрнувшись, поморщился, сел и потёр лоб. Что это меня так разбудило? Где-то вдали снова загрохотало, и стала слышна работа метронома. Вон оно что, понятно.
– Это ещё что такое? – зевая, пробормотал я, протирая лицо обеими ладонями. Так остатки сна легко прогнать.
Посмотрев на рабочей стол нейрокома, определил, что проспал почти двое суток. Часа не хватило. То, что моё состояние отслеживают, было сразу заметно, дверь открыта, там маячил знакомый матрос из команды крейсера, с карабином на плече, охранял. А когда я пошевелился и сел, тот куда-то исчез, только и слышен был дробный перестук ботинок по палубе. А чуть позже, когда я стал делать лёгкую зарядку, слегка озадаченный поведением моряка – не успел спросонья его за завтраком отправить, – как послышалось движение множества людей. Зашедший в мою двухместную каюту, которую я не делил ни с кем, жил в одну харю, адмирал, снял фуражку, пригладил левой рукой волосы и сел на свободную койку.
– Долго спал, – сказал он.
– Да нет, нормально. Это откаты после применения некоторых специфичных магических амулетов. Третий раз ими пользуюсь, но так долго никогда, поэтому и отсыпался дольше. Что-то случилось?
– Можно и так сказать, – посмотрев на свиту, что толпилась в коридоре, кивнул адмирал. – Авиации, что ты нашим полкам доставил, практически не осталось. Из пятидесяти «мессершмитов» осталось двенадцать, да и то сильно побитые, их сейчас техники латают, остальные были или сбиты в боях, или уничтожены на аэродромах.
– О, как? – удивился я. – А мои?..
А-а-а, я всё понял, только что в меню вошёл. Отключив зенитки, чтобы выпустить самолёт, я их не активировал, спал уже. Понятно. Небо чистое, немцы проверили это эпизодическими вылетами, подтянули авиацию и решили взять в воздухе реванш.
– Всё так и было, два авиационных корпуса сюда перекинули. Почти восемьсот самолётов. Первый день ещё держались, до города единицы прорывались. А потом, когда наша оборона ослабла, вся надежда была на зенитки, благо мы серьёзно усилились за счёт твоих немецких трофеев. Почти триста зениток нам доставил.
– И боеприпаса немало.
– Это да. От немецкого корпуса едва двести самолётов осталось, но налёты они не прекращают и по зениткам тоже сбрасывают свои «подарочки». Много у нас потерь среди них. Меньше тридцати процентов от состава трёхдневной давности осталось… В общем, сегодня они разве что по головам не ходят. А истребителей уже нет. Авиация Волховского фронта эпизодически появляется.
– Понятно. Я уже связался с зенитками, они запись вели этих дней. Успел просмотреть. Впечатляет. Кстати, активировать я их не могу, в воздухе висят три самолёта, пара истребителей и разведчик на максимальной высоте крутится. Ваши?
– Кто там из наших есть? – уточнил адмирал у свиты.
Возникла суета, но быстро прозвучал ответ от командующего авиацией Балтийского флота:
– Наших там нет. Немцы.
– Всё, их уже нет. А так сами виноваты, не хрен в закрытую зону транспортники гонять и оборону отключать, вот и получили урок. Потери-то большие?
Адмирал молча кивнул, похоже, потери реально серьёзные. Я же, лихо сбросив ответственность за налёты немецкий авиации на город и пригороды на других, задал самый животрепещущий вопрос:
– А завтракать будем? Есть очень хочется.
– У нас уже обед прошёл, но покормим.
Мы отправились в кают-компанию, где меня накормили. Пока я завтракал, мне рассказали, как пытались разбудить, но я лишь посылал всех лесом. Чё-то я этого не помню. Однако мне по бумаге зачитали все те перлы, что я выдавал, и был вынужден признать, что это моё, похоже, действительно было. Вызывали корабельного врача, тот тоже ничего сделать не смог. Под конец начштаба, что и рассказывал последние новости, добавил:
– Нас слегка потрепало, тральщик один на дно Невы ушёл, прямое попадание, да ещё несколько кораблей от близких разрывов пострадали, ремонт идёт, но оба ваши склада…
– А что мои склады? – тут же насторожился я и вошёл в управление зенитками.
Эту информацию я не просматривал, меня больше налёты интересовали. Блин, зенитки целы, а вот склады… Один в решето, управляющий комп уцелел и уже вёл ремонт, а второй сгорел – прямое попадание.
– Мы только половину вывезти успели, когда серии бомб склад накрыли, – продолжал рассказывать контр-адмирал, начальник штаба, пока я просматривал записи зениток.
– Бл… Если ещё какая падла скажет, что к Ленинграду нужно транспортник пропустить, лично тушку этого козла буду в небо запускать, чтобы он собой немецкие самолёты сбивал. Всё, зенитки работают по небу до конца моего присутствия в вашем мире. Я надеюсь, всё понятно сказал?