Лишь несколько лет прожил Михаил Васильевич после этой борьбы.
За несколько дней до смерти видел он во сне старца Серафима. Старец дал ему в руки хлеб, говоря: «Хлебец этот тебе. Кушай, сколько угодно, а остальное раздай тем, кто нас знает». Затем старец сказал: «Жди меня, я за тобой приду скоро; благовестят, ступай к обедне, мы там вместе помолимся!» А Анне Михайловне старец, в предречении ее вдовства, сказал: «А ты, матушка, походи здесь еще одна!» Помолясь с Мантуровым на клиросе церкви, старец сказал ему: «Потерпим еще, батюшка, потерпим еще немного!» — и тут сон кончился.
7 июля 1858 года, накануне праздника Казанской иконы, Мантуров заказал обедню в построенной им Рождественской церкви и приобщился; после обедни он стал повторять церковнице некоторые распоряжения отца Серафима относительно этой церкви, что удивило сестер. Вернувшись домой и напившись чая, Михаил Васильевич прошел в сад и, почувствовав сильную усталость, присел на скамейку, и тут же безболезненно предал Богу свою чистую, праведную душу.
С виду Мантуров был очень приятен: у него, как и у сестры его, было открытое, круглое лицо. Нрав его был веселый, простой. Он был чрезвычайно добр и безгранично искренен.
О том, какое впечатление он производил на светских людей, можно судить из письма пензенского помещика, сына знаменитого военного историографа генерала Михайловского-Данилевского, семья которого издавна имела отношение к Дивееву.
«Михаил Васильевич скончался, — пишет он. — Два или три раза видел я его, но беседа с ним была мне очень впечатлительна. Нельзя ли собрать какие-нибудь хоть краткие, но верные сведения о его жизни: о подвиге бедности Бога ради, о излечении его отцом Серафимом и, наконец, о его блаженной кончине? Я напечатал бы эти сведения в одном из журналов. Право, оно было бы: во 1-х, полезно для ближних, ибо, может, кто из читателей, прочтя о простоте жизни его, и опомнился бы, и во 2-х, главное, было бы многопорочному и греховному миру напоминанием, что есть люди, пренебрегшие благами мира, и что все-таки свет их не забыл».
Пишущему эти строки приходилось посещать Дивеев.
Не в дальнем расстоянии от могил Дивеевской первоначальницы Агафии Симеоновны Мельгуновой и Елены Васильевны Мантуровой лежит, с левой стороны Рождественской церкви, Михаил Васильевич. Простая деревянная доска с крестом из черного дуба покрывает его могилу; на стене церкви против могилы прибита икона его ангела Михаила Архистратига.
Так покоится он у храма, созданного ценою его самоотвержения, его покорности старцу и великой его жертвы.
И сколько дум, когда видишь эти две могилы сестры и брата, теснится в голове! Лишив себя радостей жизни, с верою, что воздаст им Господь в вечном Царстве, не ликуют ли они теперь оба вместе с дивным учителем своим, призывая и нас к той же жизни духа, к той же силе и исключительности веры!
Под духовным руководством отца Серафима находилась крестьянская семья Мелюковых, из деревни Погибловой Ардатовского уезда Нижегородской губернии. Семью эту составляли: брат Иван Семенович и две сестры, Прасковья и Марья Семеновны.
Старшая из них жила в Дивеевской общине, а младшая, Мария, в ноябре 1823 года «увязалась» за сестрой из деревни в Дивеев.
Когда 13-летняя Мария увидала отца Серафима, старец различил в ней будущую великую подвижницу и велел ей остаться в Дивееве.
Это была избранная душа, ангелоподобная видом, несравнимая ни с кем своими свойствами.
Высокая ростом, она имела прекрасное продолговатое лицо, дышавшее свежестью, голубые глаза, светло-русые брови и густые светло-русые волосы.
Поступив в Дивеево, откровица Божия сразу приступила к столь великим подвигам, что превосходила строгостью жизни опытных сестер. Молитва никогда не прекращалась в ней, и только на самые необходимые вопросы она отвечала с небесною кротостью. Вне этого она не вела никогда разговоров.
Старец особенно заботливо относился к ней, в ее молодых годах почитал в ней созревшую для Царствия Божия душу. Насколько повиновалась она всякому слову старца, видно из следующего. Раз ее родная сестра спросила ее о каком-то Саровском монахе, и она удивленно сказала ей:
— А какие видом-то монахи, Параша, бывают: похожи ли на батюшку?
Сестра ответила:
— Ведь ты бываешь в Сарове часто; как же ты не видала монахов, что спрашиваешь?
— Нет, Параша, — кротко отвечала Мария, — ведь я ничего не вижу и не знаю. Батюшка Серафим приказывал мне никогда не глядеть на них, и я так повязываю платок на глаза, чтоб только видеть у себя под ногами дорогу.
Отец Серафим посвящал ее во многое: говорил ей о будущей славе Дивеевской обители, открывал ей духовные великие тайны, прося ее никому о том не рассказывать. И свято хранила она это приказание, как ни упрашивали ее передать, что слыхала она от старца.
Иван Мелюков, брат Прасковьи и Марии, был близок к старцу, ходил часто в Саров и впоследствии кончил там жизнь иноком, а три дочери его были потом в Дивееве.
Дочь его Елена с пяти лет взята была в Дивеево своей теткою Прасковьею. Когда тетка брала ее с собою в Саров, отец Серафим ласкал ребенка и пророчески называл ее «великая госпожа», говоря, что она будет благодетельницей Дивеева. Он даже приказывал иногда сестрам благодарить девочку за ее будущие благодеяния обители.
Она впоследствии, после кончины старца, вышла замуж за горячего и преданнейшего почитателя старца, неоцененного Николая Александровича Мотовилова, и, ставши барынею, не утратила ни привязанности к Дивееву, ни благоговения к памяти старца. Вместе с мужем она благотворила обители, а по смерти его доживает теперь в Дивееве, столь близком ей, свои дни. В обители хранится память о предсказаниях, которые отец Серафим делал ее отцу, Ивану Мелюкову, о судьбе Дивеева. Так, он слыхал от отца Серафима такие слова: «Если кто моих сирот девушек обидит (отец Серафим называл всегда Дивеевских сестер “сиротами”), тот великое получит от Господа наказание. А кто заступится за них и в нужде защитит и поможет, — изольется на того свыше великая милость Божия. Кто даже сердцем вздохнет да пожалеет их, и того Господь наградит».
Вот, что еще говорил Ивану Мелюкову старец: «Счастлив всяк, кто у убогого Серафима в Дивееве пробудет сутки, от утра и до утра, ибо Матерь Божия, Царица Небесная, каждые сутки посещает Дивеев».
По кончине Марии Семеновны старец говорил, что в Царствии Небесном она будет стоять во главе отошедших Дивеевских инокинь.
Марья Семеновна присутствовала при одном необыкновенном молении отца Серафима о Дивееве. Войдя с двумя Дивеевскими инокинями, одной из которых была Мария, в хижину «дальней пустыньки»[11], отец Серафим дал им в руки по зажженной свече, велел стать им по обе стороны Распятия, висевшего там у него на стене, а сам, став перед Распятием, долго, долго молился, велел молиться и им. Конечно, эта молитва во мнении старца имела особое значение.
Кое-что из слышанного от старца Мария Семеновна, с позволения старца, который провидел ее раннюю кончину, передавала другим сестрам. Так, слышала она от старца, что Казанская Дивеевская церковь станет монастырскою, что великая участь ожидает Дивеевскую обитель, что впоследствии Дивеев будет единственная лавра в России.
Еще передавала она слова великого старца: «Убогий Серафим мог бы обогатить вас, но это вам не полезно. В последнее время будет у вас изобилие во всем, но тогда уже будет всему конец».
Всего шесть лет подвизалась Мария в Дивееве.
К сожалению, мало сведений сохранилось о подробностях ее жизни в обители. Главным образом по тому, какого высокого мнения был о ней великий старец Серафим, да по тому обаянию, которое доселе окружает имя ее в Дивееве, можно судить о высокой степени, ею достигнутой.
О причине смерти ее старец впоследствии говорил одной монахине: «Когда в Дивееве строили церковь во имя Рождества Пресвятые Богородицы, то девушки сами носили камешки: кто по два, кто по три; а она наберет пять или шесть камешков-то и, с молитвой на устах, молча возносила свой горящий дух ко Господу. Скоро и преставилась Богу!»
Скончалась она 29 августа 1829 года. Старец в Дивееве предузнал ее кончину, и в час ее сказал с плачем своему соседу по келье отцу Павлу: «Павел, а ведь Мария-то отошла. И так мне ее жаль, так жаль, что, видишь, все плачу».
Старец послал для нее дубовый цельный гроб, утешал ее сестру Прасковью и сказал ей: «Марию я посхимил. Она схимонахиня Марфа. У нее все есть: схима и мантия, и камилавочка моя. Во всем этом положите ее. Не унывайте, — прибавил старец, — ее душа в Царствии Небесном, и весь род ваш по ней спасется».
Послал еще отец Серафим в Дивеево 25 рублей на расходы по погребению, 25 рублей меди, чтоб инокиням и всем, кто ни будет на похоронах, раздать по три копейки; послал на сорокауст колоток свечей, чтоб, не переставая, горели днем и ночью в церкви, ко гробу рублевую свечу желтого воску и для отпевания полпуда 20-копеечных свечей.
На 13-летнюю схимницу возложили те вещи, которые подарил ей отец Серафим. На распущенные волосы одели зеленую бархатную шапочку, в руки дали кожаные четки, сверху надели черную с белыми крестами схиму и длинную мантию.
Всех, приходивших к нему, старец посылал из Сарова в Дивеев на похороны Марии Семеновны. Сестрам Дивеевским, работавшим в лесу у речки Сарова, старец сказал: «Грядите, грядите скорее в Дивеев. Там отошла ко Господу великая раба Божия Мария». Сестры не знали, о какой Марии говорит старец, и очень удивились, найдя Марию Семеновну умершею.
И шедших к нему крестьян старец толпами посылал на похороны, говоря, чтобы девушки приоделись, расчесали волосы и припали ко гробу Марии.
Когда с похорон приехал к старцу брат Марии, Иван Мелюков, то батюшка несколько раз спрашивал его, брат ли он Марии. Потом, пристально взглянув на него, стал чрезвычайно радостен. Его лицо просветлело, как будто от него исходили солнечные лучи, так что нельзя было вынести этого света, и Иван должен был закрыть лицо руками.