Я почти уверена, что в глазах отца мелькает улыбка. Я слабо улыбаюсь в ответ и киваю.
– И символ Лихости на другом.
Стеклянное здание над Ямой отражает солнечный свет мне в глаза. Я стою у двери, держась за ручку, чтобы не упасть. Почти приехали.
– Когда я скажу прыгать – прыгайте как можно дальше.
– Прыгать? – переспрашивает Калеб. – До земли семь этажей, Трис.
– На крышу, – уточняю я.
При виде его изумленного лица я поясняю:
– Потому это и называется проверкой храбрости.
Половина храбрости заключается в угле зрения. Когда я делала это впервые, это был один из самых трудных поступков в моей жизни. Теперь готовиться к прыжку с движущегося поезда легче легкого, потому что за последние несколько недель я совершила больше трудных поступков, чем большинство людей – за всю жизнь. И все же ни один из них не сравнится с тем, что мне предстоит сделать в лагере Лихости. Если я выживу, то, несомненно, совершу еще более трудные поступки, например научусь жить без фракции, что всегда казалось мне невозможным.
– Папа, пора. – Я отхожу в сторону, чтобы пропустить его к краю.
Если они с Маркусом прыгнут первыми, я смогу подгадать время, чтобы им выпало самое короткое расстояние. Надеюсь, мы с Калебом сможем прыгнуть достаточно далеко, ведь мы моложе. Я должна пойти на этот риск.
Рельсы поворачивают, выстраиваются вдоль края крыши, и я кричу:
– Прыгай!
Отец сгибает колени и бросается вперед. Я не жду результата. Просто толкаю Маркуса и кричу:
– Прыгай!
Отец приземляется на крышу, так близко к краю, что я ахаю. Он сидит на гравии, и я выталкиваю Калеба вперед. Он стоит на краю вагона и прыгает, не дожидаясь моего приказа. Я отхожу на несколько шагов, чтобы разбежаться, и выпрыгиваю из вагона в тот самый миг, когда поезд достигает конца крыши.
Мгновение я вишу в воздухе, затем мои ноги врезаются в бетон, и я перекатываюсь на бок, подальше от края. Колени болят, и удар сотрясает все тело, отчего плечо начинает пульсировать. Я сажусь, тяжело дыша, и смотрю через крышу. Калеб и отец стоят на краю, держа Маркуса за руки. Он не справился, но и еще не упал.
Где-то внутри меня злобный голосок скандирует: «Падай, падай, падай».
Но он не падает. Отец и Калеб затаскивают его на крышу. Я встаю, смахивая гравий со штанов. Меня всецело занимает то, что предстоит дальше. Одно дело – попросить спрыгнуть с поезда, но с крыши?
– Сейчас вы поймете, почему я спросила про страх высоты.
Сказав это, я подхожу к краю крыши. Я слышу за спиной их шаркающие шаги и ступаю на бортик. Ветер дует снизу, задирая футболку. Я смотрю на дыру в земле, в семи этажах подо мной, и закрываю глаза, подставляя лицо ветру.
– Внизу натянута сеть.
Я смотрю на них через плечо. Они выглядят озадаченными. Они еще не поняли, что я прошу сделать.
– Не думайте, – добавляю я. – Просто прыгайте.
Я отворачиваюсь и в тот же миг выгибаюсь назад, теряя равновесие. Я падаю как камень, с закрытыми глазами, вытянув руку, чтобы чувствовать ветер. Расслабляю мышцы, насколько возможно, прежде чем удариться о сеть, которая врезается мне в плечо, словно бетонная плита. Стискиваю зубы, перекатываюсь на бок, хватаясь за столб, который поддерживает сеть, и перекидываю ногу через край. Приземляюсь на колени на платформу, перед глазами все плывет от слез.
Калеб взвизгивает, когда сеть принимает его тело, и выпрямляется. Я не без труда встаю.
– Калеб! – сиплю я. – Сюда!
Тяжело дыша, Калеб ползет к краю сети и переваливается через него, плюхаясь на платформу. Морщась, он поднимается на ноги и смотрит на меня с открытым ртом.
– Сколько раз… ты… это делала? – спрашивает он, задыхаясь.
– Теперь – два.
Он качает головой.
Когда отец падает в сеть, Калеб помогает ему выбраться. Оказавшись на платформе, отец наклоняется, и его выворачивает через край. Я спускаюсь по лестнице и, оказавшись внизу, слышу, как Маркус со стоном приземляется в сеть.
В пещере пусто, коридоры уходят в темноту.
Судя по словам Жанин, в лагере Лихости никого не осталось, кроме солдат, которых она послала назад охранять компьютеры. Если мы найдем солдат-лихачей, то найдем и компьютеры. Я оборачиваюсь. Маркус стоит на платформе, белый как мел, но невредимый.
– Так вот он какой, лагерь Лихости, – замечает Маркус.
– Да, – подтверждаю я. – И что?
– Не думал, что когда-нибудь его увижу. – Он проводит рукой по стене. – Не надо быть такой колючей, Беатрис.
Я раньше не замечала, какие ледяные у него глаза.
– У тебя есть план, Беатрис? – спрашивает отец.
– Да.
Это правда. У меня есть план, хотя я не знаю, когда успела его придумать. Я также не уверена, сработает ли он. Можно рассчитывать на несколько моментов: в лагере мало лихачей, Лихачи отнюдь не славятся коварством, и я сделаю все, чтобы их остановить.
Мы идем по коридору, ведущему к Яме. Через каждые десять футов коридор пересекают полосы света. Когда мы входим в первую полосу, я слышу выстрел и падаю. Должно быть, нас заметили. Я ползу к следующему темному участку. Искра выстрела вспыхнула на другой стороне комнаты, у двери, которая ведет в Яму.
– Все целы? – спрашиваю я.
– Да, – отвечает отец.
– Тогда оставайтесь здесь.
Я бегу к стене комнаты. Лампы выступают из стены, так что под каждой лежит узкая полоса тени. Я достаточно маленькая, чтобы спрятаться в ней, если повернусь боком. Я прокрадусь вдоль стены и ошарашу охранника, стреляющего в нас, прежде чем он успеет всадить пулю мне в голову. Возможно.
Я благодарна Лихости в том числе за готовность, которая избавляет меня от страха.
– Кто бы там ни был, – кричит голос, – бросайте оружие, руки вверх!
Я поворачиваюсь и прижимаюсь спиной к каменной стене. Я быстро перемещаюсь в сторону, переступая ногами крест-накрест, и щурюсь сквозь полумрак. Новый выстрел разрывает тишину. Я достигаю последней лампы и мгновение стою в тени, дожидаясь, когда глаза привыкнут.
Я не могу победить в драке, но если буду двигаться достаточно быстро, мне не придется драться. Неслышными шагами я иду к охраннику у двери. В нескольких ярдах от него я осознаю, что мне знакомы эти темные волосы, которые всегда блестят, даже в относительной темноте, и длинный нос с узкой переносицей.
Это Питер.
Холодок скользит по коже, гладит сердце, проваливается в желудок.
Его лицо напряжено – он не сомнамбула. Он оглядывается, но его глаза сканируют воздух надо мной и вокруг меня. Судя по его молчанию, он не намерен вести переговоры. Он убьет нас, не задавая вопросов.
Я облизываю губы, пробегаю несколько последних шагов и бью основанием ладони ему в нос. Он кричит, закрывая лицо обеими руками. Мое тело сотрясается от нервной энергии, и, пока он щурится, я пинаю его в пах. Он падает на колени, с грохотом роняя пистолет. Я подбираю оружие и приставляю дуло к его макушке.
– Почему ты не спишь? – требовательно спрашиваю я.
Он поднимает голову, и я взвожу курок, выгнув бровь.
– Лидеры Лихости… они оценили мои записи и освободили меня от симуляции, – отвечает он.
– Потому что рассудили, что ты и так достаточно кровожаден и запросто убьешь пару сотен человек, находясь в сознании, – замечаю я. – Звучит разумно.
– Я не… кровожаден!
– Впервые вижу настолько лживого правдолюба. – Я постукиваю пистолетом по его черепу. – Где компьютеры, которые контролируют симуляцию, Питер?
– Ты меня не застрелишь.
– Меня часто переоценивают, – тихо говорю я. – Думают, раз я маленькая, или девушка, или Сухарь, значит, не могу быть жестокой. Но это ошибка.
Я перевожу пистолет на три дюйма влево и стреляю ему в плечо.
Его вопли наполняют коридор. Кровь хлещет из раны, и он снова вопит, прижав лоб к полу. Я снова приставляю пистолет к его голове, не обращая внимания на укол вины в груди.
– Теперь, когда ты понял свою ошибку, я дам тебе еще один шанс рассказать то, что мне нужно, прежде чем я выстрелю куда похуже.
Еще один момент, на который можно рассчитывать: Питер эгоистичен.
Он поворачивает голову и пристально смотрит на меня сверкающим глазом. Он закусил нижнюю губу и неровно выдыхает. И вдыхает. И выдыхает.
– Они слушают, – выплевывает он. – Если ты меня не убьешь, они убьют. Я скажу, но только если ты заберешь меня отсюда.
– Что?
– Забери меня… аах… с собой, – морщится он.
Я не верю собственным ушам.
– Ты хочешь, чтобы я забрала с собой тебя, человека, который пытался меня убить?
– Да, – стонет он. – Если хочешь узнать то, что хочешь.
Кажется, будто у меня есть выбор, но на самом деле нет. Каждую минуту, которую я таращусь на Питера и вспоминаю ночные кошмары с его участием и вред, который он мне причинил, очередной десяток альтруистов погибает в тисках безмозглой армии Лихости.
– Ладно. – Я чуть не давлюсь этим словом. – Ладно.
Я слышу за спиной шаги и оборачиваюсь, крепко держа пистолет. Отец и остальные идут к нам.
Отец снимает рубашку. Под ней надета серая футболка. Он приседает на корточки рядом с Питером и туго перевязывает его плечо. Промокая кровь, текущую по руке Питера, он поднимает взгляд на меня и спрашивает:
– Разве нельзя было обойтись без стрельбы?
Я не отвечаю.
– Иногда боль – во благо, – спокойно замечает Маркус.
Я мысленно вижу, как он стоит перед Тобиасом с ремнем в руке, и слышу эхо его голоса. «Это для твоего же блага». Несколько секунд я не свожу с него глаз. Он действительно в это верит? Это похоже на слова лихача.
– Нам пора, – говорю я. – Вставай, Питер.
– Ты хочешь, чтобы он шел? – возмущается Калеб. – С ума сошла?
– Разве я прострелила ему ногу? Нет. Он идет с нами. Куда мы идем, Питер?
Калеб помогает Питеру подняться.
– В стеклянное здание, – морщится он. – Восьмой этаж.
Он проходит в дверь первым.
Я окунаюсь в рев реки и голубоватое мерцание Ямы, которую никогда еще не видела такой пустой. Я осматриваю стены в поисках признаков жизни, но не вижу ни движения, ни фигур, затаившихся в темноте. С пистолетом в руке я иду к тропинке, которая ведет к стеклянному потолку. От пустоты меня пробирает дрожь. Пустота напоминает о бескрайнем поле в моих кошмарах с воронами.