[3]?
Он взрывается хохотом от своей собственной шутки, и Молли с Дрю присоединяются к нему. Молли смеется отвратительно, все время фыркая и тряся плечами, а Дрю тихонько, потому что, похоже, он страдает от боли.
— Нам всем внушает страх твое невероятное остроумие, — произносит Уилл.
— Ага, ты уверен, что не принадлежишь Эрудиции, Питер? — добавляет Кристина. — Я слышала, что они не возражают против маменькиных сынков.
Четыре, стоящий в дверном проеме, начинает говорить прежде, чем Питер успевает ответить:
— Мне придется слушать ваши препирательства на протяжении всего пути до забора?
Все затихают, и Четыре поворачивается обратно к двери состава. Он держится за поручни с обеих сторон, его руки широко расставлены, и он наклоняется вперед, так, что его тело, по большей части, вне поезда, хотя ноги остаются внутри. Ветер прижимает его рубашку к груди.
Я стараюсь смотреть не на него, а на то, мимо чего мы проезжаем: моря, обломков заброшенных зданий, которые становятся меньше, когда мы оставляем их позади. Но примерно каждую пару секунд мои глаза возвращаются к Четыре. Я не знаю, что я ожидаю увидеть, или что хочу увидеть… или чего не хочу. Это получается непроизвольно.
Я спрашиваю Кристину:
— Как думаешь, что там? — Я киваю на дверной проем. — В смысле, за забором?
Она пожимает плечами.
— Фермы, наверное.
— Да, но я имею в виду… за фермами. От чего мы защищаем город?
Она таинственно шевелит пальцами около моего лица.
— От монстров!
Я закатываю глаза.
— У нас даже не было охраны у забора пять лет назад, — говорит Уилл. — Помните, как охранники из Бесстрашных патрулировали секцию афракционеров?
— Да, — отвечаю я. А еще я помню, что мой отец был среди тех, кто голосовал за то, чтобы убрать Бесстрашных с территории афракционеров в городе. Он говорил, что за бедными нет необходимости присматривать, они нуждаются только в помощи, и мы можем им помочь. Но мне лучше не упоминать об этом здесь и сейчас.
Это одна из многих вещей, которые Эрудиты бросают нам в лицо в качестве доказательств некомпетентности Отреченных.
— Да, — говорит он. — Полагаю, ты часто их видела.
— Почему ты так думаешь? — спрашиваю я немного резко. Я не хочу, чтобы меня ассоциировали с афракционерами.
— Потому что вы вынуждены были проезжать мимо сектора афракционеров, когда отправлялись в школу, разве нет?
— Ты что, запоминал карту города просто забавы ради? — спрашивает Кристина.
— Ну, да, — отвечает Уилл, выглядя озадаченным. — А вы разве нет?
Поезд тормозит, издавая резкий визг, и все мы накреняемся вперед, когда он замедляется. Я благодарна этому движению, оно разряжает обстановку. Обветшалые здания исчезли, их сменили желтые поля и железнодорожные пути.
Поезд останавливается под навесом. Я спускаюсь на траву, держась за поручень, чтобы не упасть. Передо мной витиеватый железный забор с колючей проволокой наверху. Когда я прохожу немного вперед, я замечаю, что он продолжается дальше, чем я могу видеть, скрываясь за горизонтом. За забором деревья. Большинство из них мертвы, но есть и зеленые. С другой стороны забора на мили вокруг растянулась вооруженная охрана Бесстрашных.
— Идите за мной, — говорит Четыре.
Я шагаю возле Кристины. Я не хочу признаться в этом даже себе, но мне спокойнее рядом с ней. Если Питер начнет издеваться надо мной, она встанет на мою защиту. Я ругаю себя за такую трусость. Нападки Питера не должны меня задевать, мне необходимо сосредоточиться на том, чтобы стать лучше в сражениях, а не думать, как плохо у меня получилось вчера. И я должна быть готова и способна защитить себя самостоятельно, а не полагаться на других людей, которые сделают это за меня.
Четыре отводит нас к воротам, распахнутым на ширину дома, и открывающим вид на широкую дорогу, которая ведет в город. Когда я в детстве приезжала сюда со своей семьей, мы добирались на автобусе до ферм Дружелюбия, где проводили целый день все в поту, собирая помидоры. Мой желудок сворачивается.
— Если в конце посвящения вы не войдете в пятерку лучших, то, скорее всего, окажетесь здесь, — говорит Четыре, подходя к воротам. — В качестве охранников периметра. Есть, конечно, надежда на повышение, но совсем крошечная. Вам позволят патрулирование за пределами ферм Дружелюбия, но…
— А зачем вообще нужны охранники? — спрашивает Уилл.
Четыре пожимает плечами.
— Полагаю, ты узнаешь, если окажешься в их числе. Как я уже сказал, по большей части те, кто в молодости охранял забор, так и охраняют забор. Если тебе станет легче, некоторые из них настаивают на том, что это не так плохо, как кажется.
— Ну да. По крайней мере, им не приходится водить автобусы или убирать за другими людьми мусор, как афракционерам, — шепчет Кристина мне в ухо.
— Какой рейтинг был у тебя? — спрашивает Питер Четыре.
Я не ожидаю от Четыре ответа, но он невозмутимо смотрит на Питера и говорит:
— Я был первым.
— И ты выбрал это? — Темно-зеленые глаза Питера широко распахнуты. Я бы могла подумать, что они невинны, если бы не знала, какой он ужасный человек. — Почему ты не выбрал работу в правительстве?
— Я не хотел, — ровным голосом отвечает Четыре.
Я вспоминаю, что он говорил в первый день о работе в диспетчерской, где Бесстрашные следят за безопасностью города. Но мне нелегко представить его там, в окружении компьютеров. По мне, так он принадлежит тренировочной комнате.
Мы изучали работы фракций в школе. У Бесстрашных небольшой выбор. Мы можем патрулировать забор или работать над охраной нашего города. Мы можем обслуживать других Бесстрашных, нанося татуировки или изготавливая оружие, а иногда и сражаясь друг с другом для развлечения. Еще мы можем работать на лидеров Бесстрашных. Это звучит, как самый лучший вариант для меня. Единственная проблема — мой рейтинг ужасен. И я могу стать афракционером уже к концу первого этапа.
Мы останавливаемся рядом с воротами. Несколько охранников Бесстрашных смотрят в нашу сторону. Но большинство слишком заняты открытием дверей, которые в два раза выше их и в несколько раз шире, чтобы пропустить грузовик.
На голове водителя шляпа, на лице борода и улыбка. Он останавливается прямо у ворот и выходит из кабины. Задняя часть грузовика открыта, и там, среди ящиков, сидит несколько Дружелюбных.
Я присматриваюсь к ящикам: в них лежат яблоки.
— Беатрис? — спрашивает парень из Дружелюбных. Я рывком поворачиваю голову на звук своего имени. Один из Дружелюбных стоит в задней части грузовика. Кудрявый блондин со знакомым мне носом: широким на конце и узкий у переносицы.
Роберт.
Я пытаюсь вспомнить его на Церемонии Выбора, но в голове лишь звук моего сердца. Кто еще перешел? Сьюзен? Еще какие-нибудь Отреченные? Если у Отречения проблемы, то это наша вина… Роберта, Калеба и моя. Моя. Я прогоняю эту мысль из головы.
Роберт прыгает с грузовика. Он одет в серую футболку и голубые джинсы. После секундного колебания он идет ко мне и заключает меня в объятья. Я напрягаюсь. Только Дружелюбные обнимают друг друга в знак приветствия. Я не шевелюсь, пока он не отпускает меня. Его улыбка исчезает, когда он смотрит на меня снова.
— Беатрис, что с тобой случилось? Что с твоим лицом?
— Просто тренировка. Ничего особенного.
— Беатрис? — спрашивает гнусавый голос рядом со мной. Молли скрещивает руки на груди и смеется. — Это твое настоящее имя, Стифф?
Я смотрю на нее.
— А от чего, по-твоему, сокращение «Трис»?
— Ой, даже не знаю… от «слабачка»? — Она наигранно задумчиво касается своего подбородка. Если бы ее подбородок был больше, он мог бы уравновесить огромный нос, но он слабо выражен и почти сливается с шеей. — А, нет, извини, оно не начинается с «Трис». Ошибочка.
— Нет смысла ругаться, — тихо говорит Роберт. — Я Роберт, а ты?..
— Кое-кто, кого совершенно не волнует, как тебя зовут. Почему бы тебе не вернуться обратно в грузовик? Нам запрещено брататься с членами других фракций.
— Почему бы тебе просто не отойти от нас?
— Ой, и правда. Не хочу вставать между тобой и твоим парнем, — говорит она, отходя и улыбаясь.
Роберт смотрит на меня печально.
— Не похоже на то, что они очень милые люди.
— Некоторые из них такие.
— Знаешь, ты можешь вернуться домой. Я уверен, Отреченные сделают исключение для тебя.
— С чего ты решил, что я хочу домой? — спрашиваю я, мои щеки пылают. — Думаешь, я не могу справиться с этим?
— Нет, я имел в виду не это, — качает он головой. — Дело не в том, что ты не можешь, просто ты не должна. Ты должна быть счастливой.
— Это то, что я выбрала. Именно это. — Я смотрю Роберту за спину. Бесстрашные охранники, похоже, закончили исследовать грузовик. Бородатый мужчина залезает обратно в кабину и закрывает за собой дверь. — Кроме того, Роберт, цель моей жизни не просто… быть счастливой.
— А не было бы проще, если бы она была такой? — спрашивает он.
Прежде чем я успеваю ответить, он касается моего плеча и отходит к грузовику. Девушка в кузове держит банджо на коленях. Она начинает бренчать, пока Роберт поднимается. Как только он оказывается внутри, грузовик трогается с места, унося с собой звуки ее игры и голоса.
Роберт поворачивается ко мне, и вновь я вижу в своем воображении другой вариант возможной жизни. Я вижу себя, сидящей в кузове грузовика, подпевающей этой девушке, хотя до этого я никогда не пела, смеющейся над собой, непопадающей в ноты, лазающей по деревьям за яблоками… всегда в мире, всегда в безопасности.
Бесстрашные охранники закрывают за собой ворота, запираясь снаружи. Я закусываю губу. Зачем им охранять ворота снаружи, а не внутри? Больше похоже на то, что они не хотят не впустить кого-то, они хотят удержать нас внутри. Я выбрасываю эту мысль с головы. Это глупо.
Спустя мгновение Четыре отходит от забора, у которого он разговаривал с Бесстрашной женщиной-стражем с ружьем на плече.