И затем она уходит.
Я стою одна в голубом свете ламп и понимаю:
Она была в корпусе раньше.
Она помнила этот коридор.
Она знает о процессе инициации.
Моя мать была Бесстрашной.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В полдень я возвращаюсь в спальню, пока остальные проводят время со своими семьями, и нахожу Ала, сидящего на кровати и уставившегося на голую стену: в то место, где обычно висит классная доска. Четыре снял ее вчера, ему нужно подсчитать результаты первого этапа.
— Вот ты где! — говорю я. — Твои родители тебя обыскались. Нашли?
Он качает головой. Я сажусь возле него на кровать. Моя нога по ширине лишь половина его, даже сейчас, когда я стала более мускулистой, чем была. Он одет в черные шорты. Колени фиолетово-синие, все в синяках, их пересекает шрам.
— Ты не хочешь видеть их? — спрашиваю я.
— Не хочу, чтобы они спрашивали, как мои дела, — говорит он. — Мне придется рассказать им, они же поймут, если я солгу.
— Ну… — Я изо всех сил пытаюсь придумать, что сказать. — А что с тобой не так?
Ал резко смеется.
— Я проиграл все поединки, кроме того… с Уиллом. Ничего хорошего.
— Это был твой выбор. Разве ты не можешь им это сказать?
Он качает головой.
— Папа всегда хотел, чтобы я попал сюда. То есть, они хотели, чтобы я остался в Искренности, но только потому, что они должны так говорить. Они оба всегда восхищались Бесстрашием. Они не поймут, если я попробую им это объяснить.
— Ох. — Я барабаню пальцами по коленям. А потом смотрю на него. — Так вот, почему ты выбрал Бесстрашие? Из-за родителей?
Ал качает головой.
— Нет. Я полагаю, что это из-за того… Я думаю, что важно защищать людей. Поддерживать их. Как то, что ты сделала для меня. — Он улыбается мне. — Это то, что Бесстрашные должны делать, правильно? Это и значит мужество… Не причинять боль людям без причины.
Я помню, как Четыре говорил мне, что раньше у Бесстрашных приоритет отдавался работе в команде. Какими были Бесстрашные, когда было так? Что бы я изучала, если бы была здесь, когда моя мать была здесь? Быть может, я бы не сломала нос Молли. Или не угрожала бы сестре Уилла. Я ощущаю острый приступ вины.
— Может, станет лучше, когда инициализация закончится?
— Все уже плохо… я могу оказаться последним в рейтинге, — говорит Ал.
— Ну, вечером узнаем.
Мы сидим бок о бок какое-то время. Лучше уж сидеть здесь в тишине, чем в Яме, и наблюдать, как все веселятся со своими семьями.
Мой отец говорил, что иногда лучший способ помочь кому-то — это просто быть рядом. Я чувствую себя лучше, делая что-то, за что, знаю, он стал бы мной гордиться, будто это компенсирует все те вещи, которые я натворила, которыми он гордиться точно бы не стал.
— Знаешь, когда ты рядом, я чувствую себя храбрее, — говорит он. — Будто я могу вписаться сюда, так же, как и ты.
Я собираюсь что-нибудь ответить, когда он кладет руку мне на плечо. Я вдруг замираю, мои щеки пылают. Хотела бы я ошибаться насчет чувств Ала ко мне.
Но я права.
Я не наклоняюсь к нему. Вместо этого я продвигаюсь вперед, так, что его ладонь соскальзывает. Затем я кладу руки себе на колени.
— Трис, я… — начинает он. Его голос напряжен. Я смотрю на него. У него лицо такое же красное, как и, по ощущениям, мое, но он не плачет — просто выглядит смущенным. — Эмм… извини, — говорит он. — Я хотел… эм. Извини.
Жаль, я не могу сказать ему, чтобы он не принимал это на свой счет. Я могу рассказать ему, что мои родители редко держатся за руки, даже в нашем собственном доме, таким образом, я отучила себя от всех жестов привязанности, потому что они воспитывали меня так, чтобы я воспринимала их серьезно.
Может, если бы я рассказала ему, не было бы отзвука боли за его смущенным румянцем. Но это, конечно, личное. Он мой друг, но это все. Что может быть более личным, чем это? Я вдыхаю воздух, а когда выдыхаю, заставляю себя улыбнуться.
— За что извинить? — спрашиваю я, стараясь казаться непринужденной. Я отряхиваю джинсы, хотя на них ни пылинки, и встаю. — Я пойду, — говорю я. Он кивает, не глядя на меня. — С тобой все будет в порядке? — спрашиваю я. — Ну, в смысле, из-за родителей. Не из-за того, что… — я обрываю фразу. Я не знаю, что бы я сказала если бы не остановилась.
— Ага. — Он снова кивает, слишком энергично. — Увидимся позже, Трис.
Я стараюсь выходить из комнаты не слишком быстро. Когда дверь спальни закрывается за мной, я прикасаюсь своего лба и слегка усмехаюсь. Если забыть о неловкости, приятно кому-то нравиться.
Обсуждение посещений наших семей было бы слишком болезненным, таким образом, наш итоговый рейтинг первого этапа — это все, о чем мы можем говорить этим вечером. Каждый раз, когда кто-то поднимает эту тему, я смотрю в одну и ту же точку на другом конце комнаты и игнорирую его.
Мой рейтинг не может быть таким же ужасным, каким он был раньше, особенно после того, как я побила Молли, но я не могу быть настолько хороша, чтобы оказаться в первой десятке по окончанию инициации, особенно, учтивая, что есть еще новички, рожденные в Бесстрашии.
Во время ужина я сижу с Кристиной, Уиллом и Алом за столом в углу. Мы на не вполне комфортном расстоянии от Питера, Дрю и Молли, которые сидят за следующим столом. Когда наша беседа затихает, я слышу каждое сказанное ими слово. Они обсуждают рейтинг. Какая неожиданность.
— Тебе не разрешали заводить домашних животных? — требовательно спрашивает Кристина, похлопывая ладонью по столу. — Почему нет?
— Потому что они бессмысленны, — говорит Уилл, констатируя факт. — Ну, зачем обеспечивать едой и крышей над головой животное, которое только пачкает твою мебель, заставляет дом плохо пахнуть, и, в конечном счете, умирает?
Мы с Алом переглядываемся, как делаем всегда, когда Уилл и Кристина начинают препираться. Но теперь, когда наши глаза встречаются, мы оба быстро отводим их. Я надеюсь, что эта неловкость между нами не продлится долго. Я хочу своего друга назад.
— Дело в том… — Кристина умолкает, склонив голову. — В общем, они прикольные. У меня был бульдог, его звали Чанкер. Однажды мы оставили жареного цыпленка на подоконнике, чтобы охладить, и, когда мама отошла в ванную, он стянул его вниз и съел, кости, кожа — все валялось на полу. Мы так смеялись.
— Да, это, безусловно, изменит мое мнение. Естественно, я хочу жить с животным, которое лопает мою еду и разрушает кухню, — кивает Уилл. — А почему бы тебе не завести собаку после инициации, раз уж у тебя такая ностальгия?
— Потому что… — Улыбка Кристины исчезает, и она тыкает викой лежащий на ее тарелке картофель. — Собаки теперь меня напрягают. После… после теста на способности.
Мы обмениваемся взглядами. Мы все знаем, что не должны говорить о тесте даже сейчас, после того, как выбор сделан, но для них это правило не столь не нарушаемо, как для меня. Сердце в моей груди бьется с сумасшедшей скоростью. Для меня это правило — защита. Благодаря ему я не обязана лгать своим друзьям о результатах. Каждый раз, как я думаю о слове «Дивергент», я слышу предостережение Тори… А теперь и мамино.
Не говори никому. Это опасно.
— Ты имеешь в виду… убийство собаки, правильно? — спрашивает Уилл.
Я совсем забыла. Те, кто имеют предрасположенность к Бесстрашным, в моделировании должны были взять нож и ударить пса, когда он начал нападать. Ничего удивительного, что теперь Кристина не хочет собаку в качестве домашнего любимца.
Я практически прячу ладони в рукава и складываю пальцы в замок.
— Ну, да, — произносит Кристина. — В смысле, все мы через это прошли, верно? — Она сначала смотрит на Ала, а затем на меня. Ее темные глаза сужаются, и она говорит: — Кроме тебя.
— Эм?
— Ты что-то скрываешь, — поясняет она. — Ты нервничаешь.
— Что?
— В Искренности, — говорит Ал, подталкивая меня плечом. Вот оно. Теперь все нормально, — нас учат, как читать язык тела, поэтому мы знаем, когда кто-то врет или скрывает что-то от нас.
— Ох… — Я почесываю шею. — Ну…
— Вот! Опять! — вскрикивает Кристина, указывая на мою руку.
Я ощущаю, как сердце стучит все быстрее и быстрее. Как я смогу и дальше лгать о результатах, если они видят, когда я вру? Надо следить за языком тела. Я опускаю руки и кладу их на колени. Так себя ведут честные люди? В любом случае, про собаку мне врать необязательно.
— Да, я не убивала собаку.
— Как же ты получила в результате Бесстрашие, если не выбрала нож? — Уилл смотрит на меня, прищуриваясь.
Я спокойно смотрю на него в ответ.
— А я и не получила. Мой результат — Отречение.
Это полуправда. Тори записала меня в «Отречение», следовательно, именно оно значится в системе. Любой, кто имеет доступ к информации о тестах, может его увидеть. Я еще пару секунд смотрю ему в глаза. Если я отведу их, это может вызвать подозрение. Затем я пожимаю плечами и накалываю кусок мяса на вилку. Я надеюсь, они мне поверят. Они должны мне поверить.
— Но ты все равно выбрала Бесстрашие? — говорит Кристина. — Почему?
— Я уже говорила тебе, — отвечаю я, ухмыляясь. — Из-за еды.
Она смеется.
— Ребят, вы знали, что Трис никогда не видела гамбургеров до того, как попала сюда?
Она рассказывает историю нашего первого дня, и мое тело расслабляется, хотя внутри я все еще чувствую себя напряженно. Я не должна врать друзьям. Это создает барьеры между нами, а у нас их и так уже предостаточно.
Кристина хватает флаг.
Я отказываю Алу.
После ужина мы идем в сторону спальни, и я с трудом удерживаю себя от того, чтобы начать бежать, потому что, как только мы поднимемся, нам объявят рейтинг. Хочу уже покончить с этим.
У двери в спальню Дрю пихает меня к стене, чтобы пройти. Мое плечо оцарапано, но я не останавливаюсь.
Я слишком низкая, чтобы увидеть что-то сквозь толпу посвященных, собравшихся у задней части комнаты, но, когда я нахожу место, где могу хоть что-нибудь разглядеть, я замечаю на полу доску, развернутую к нам задней частью, прислоненную к ноге Четыре.