— Нам надо идти.
Она бежит к концу коридора, и я спешу за ней. Мы находимся в подвале Центра Отреченния. Мама работала здесь, сколько я себя помню, поэтому я не удивляюсь, когда она беспрепятственно ведет меня темными коридорами до сырой лестницы и выводит наружу.
Скольких Бесстрашных охранников она перестреляла, пока не нашла меня?
— Как ты узнала, где меня искать? — спрашиваю я.
— Я следила за поездами с того самого момента, как началась атака, — отвечает она, оглядываясь на меня через плечо. — Я не знала, что буду делать, когда найду тебя. Но единственное, чего я хотела, — спасти тебя.
Мое горло перехватывает.
— Но я предела вас. Ушла.
— Ты моя дочь. Фракции меня не волнуют. — Она качает головой. — Ты только посмотри, куда они нас привели. Люди не могут быть всегда только хорошими, рано или поздно плохие вещи возвращаются, и все начинается сначала.
Она останавливается на перекрестке. Я знаю, что сейчас не время для разговоров. Но есть кое-что, что мне необходимо понять.
— Мам, как ты узнала про Дивергент? — спрашиваю я.
— Про что? Почему…
Она открывает магазин пистолета. Посмотрев, сколько пуль осталось, мама вынимает несколько из кармана и перезаряжает оружие. Я узнаю это выражение лица, такое же, как когда она вставляет нитку в иголку.
— Я знаю, потому что я одна из них, — говорит она, вставляя пули на место. — Со мной ничего не случилось, потому что моя мама была одним из Бесстрашных лидеров. В День Выбора она сказала мне оставить нашу фракцию и найти более безопасную. Я выбрала Отречение. — Она убирает оставшуюся пулю в карман и распрямляется. — Но я хотела, чтобы ты сделала свой выбор самостоятельно.
— Не понимаю, чем мы так сильно угрожаем лидерам?
— Каждая фракция обязывает своих членов думать и действовать определенным образом. И большинство людей так и делает. Для большинства не составляет труда научиться определенному образу мышления и оставаться такими всегда. — Она прикасается к моему неповрежденному плечу и улыбается. — Но наши умы могут разойтись в десятках различных направлений. Мы не можем ограничиться одним способом мышления, и это пугает наших лидеров. Это означает, что нас нельзя контролировать. И это означает, что, что бы они ни делали, мы всегда будем для них проблемой.
Я чувствую, словно кто-то вдохнул свежего воздуха мне в легкие. Я Отреченная. Я Бесстрашная. Я Девиргент. И меня нельзя контролировать.
— А вот и они, — говорит мама, глядя за угол. Я оглядываюсь и вижу несколько Бесстрашных с оружием, двигающихся в одном ритме и направляющихся к нам. Мама оборачивается. Далеко за нами другая группа Бесстрашных так же ритмично бежит по улице в нашу сторону.
Она хватает меня за руку и смотрит мне в глаза. Я наблюдаю за ее длинными ресницами, пока она моргает. Хотела бы я, чтобы у меня было хоть что-то от нее в моем маленьком некрасивом лице. Но, по крайней мере, у меня есть что-то от нее в моем мозгу.
— Беги к своему отцу и брату. По аллее направо, вниз и в подвал. Сначала постучи дважды, затем трижды, а потом шесть раз.
Она берет мои щеки в ладони. Руки у нее холодные с грубой кожей.
— Я собираюсь отвлечь их. А ты должна бежать, так быстро, как только сможешь.
— Нет. — Я качаю головой. — Я никуда не пойду без тебя.
Мама улыбается.
— Ты храбрая, Беатрис. Я люблю тебя.
Я чувствую ее губы у себя на лбу, а затем она выбегает на середину улицы. Она поднимает свой пистолет над головой и трижды стреляет в воздух. Бесстрашные начинают бежать.
Я несусь через улицу в переулок. Пока я бегу, я оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто из Бесстрашных не гонится за мной. Но моя мама окружена охранниками, и они слишком сосредоточены на ней, чтобы обратить внимание на меня.
Я чуть не сворачиваю себе голову, когда слышу их выстрелы. Мои ноги сбиваются и останавливаются. Мама застывает, ее спина выгибается. Кровь хлещет из раны на животе, окрашивая рубашку в малиновый цвет. Пятно крови расплывается и по плечу.
Я моргаю, пытаясь избавиться от красных пятен у себя перед глазами. Я снова моргаю и вижу ее улыбку, когда она собирает мои волосы.
Сначала она падает на колени, опираясь руками по обе стороны от себя, а затем боком на тротуар, словно тряпичная кукла. Она лежит неподвижно и бездыханно. Я зажимаю рот рукой и кричу в ладонь. Мои щеки горячие и мокрые от слез, я даже не почувствовала, когда начала плакать.
Кровь во мне желает вернуться, она принадлежит ей, но в голове я слышу, как она говорит мне, чтобы я бежала. Что я храбрая. Боль пронзает меня, как будто все, что у меня было, исчезло, весь мой мир теперь разрушен. Тротуар царапает мои колени. Если я лягу сейчас, все будет кончено. Может быть, Эрик был прав, что, выбрав смерть, человек собирается исследовать новое, неизведанное место.
Я чувствую, как Тобиас убирает мои волосы назад перед первым моделированием. Я слышу, как он говорит мне быть храброй. Я слышу, как моя мама говорит мне быть храброй.
Бесстрашные солдаты поворачиваются, как будто их заставляют двигаться мои мысли. Каким-то образом я встаю и начинаю бежать.
Я храбрая.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Три Бесстрашных солдата преследуют меня. Они бегут в одном ритме, и их шаги гулко раздаются по аллее. Один из них стреляет, и я бросаюсь вниз, оцарапывая ладони о землю. Пуля ударяется о кирпичную стену справа от меня и части кирпича разлетаются вокруг.
Я бросаюсь за угол и вставляю пулю в магазин пистолета. Они убили мою мать. Я направляю оружие в сторону аллеи и, не глядя, стреляю. На самом деле, это сделали не они, но это неважно… не может быть важным, это просто, как сама смерть.
Теперь уже слышны шаги только одного человека. Я держу пистолет двумя руками и стою в конце аллеи, целясь в солдата Бесстрашных. Мой палец нажимает на курок, но не так сильно, чтобы выстрелить.
Мужчина, бегущий ко мне, на самом деле не мужчина. Это парень. Парень с растрепанными волосами и складкой между бровей. Уилл. С пустыми, бессмысленными глазами. Но все еще Уилл. Он прекращает бежать, замечая меня. Через мгновение я вижу его палец на курке. И я стреляю. Мои глаза закрыты. Я не могу дышать. Пуля попадает ему в голову. Я знаю это, потому что именно туда я целилась. Зажмуриваясь, я разворачиваюсь и, спотыкаясь, выбегаю из аллеи.
Северная и Фэрфилд. Я должна взглянуть на табличку с названием улицы, чтобы понять, где я, но я не могу прочитать ее, все вокруг размыто. Я моргаю несколько раз. Я стою всего в нескольких метрах от здания, в котором находится то, что осталось от моей семьи.
Я опускаюсь на колени у двери. Тобиас сказал бы, что очень глупо с моей стороны издавать хоть какой-то шум. Это может привлечь солдат из Бесстрашия. Я прижимаюсь лбом к стене и кричу. Через несколько секунд я зажимаю рот рукой, чтобы заглушить звук, и кричу снова, крик превращается в рыдание.
Пистолет ударяется о землю. Я все еще вижу Уилла. Он улыбается в моей памяти. Его губы. Прямые зубы. Свет в глазах. Смех, поддразнивание. В моей памяти он более живой, чем я сейчас. Это было… Или он, или я. Я выбрала себя. Но теперь я такая же мертвая.
Я стучу в дверь — дважды, затем трижды, потом шесть раз — так, как говорила мне мама. Я вытираю слезы с лица. Это первый раз, когда я увижу отца с тех пор, как оставила его, и я не хочу чтобы он увидел меня сломленной и рыдающей.
Двери открываются, в дверном проеме стоит Калеб. Его вид шокирует меня. Он смотрит на меня несколько секунд, а затем резко обнимает меня, его рука давит на рану на моем плече. Я закусываю губу, чтобы не закричать, но у меня все равно вырывается стон, и Калеб отступает назад.
— Беатрис. О Боже, ты ранена?
— Давай зайдем внутрь, — слабо говорю я.
Он проводит пальцем под своими глазами, вытирая влагу. Дверь за нами закрывается. В комнате тускло, но я вижу знакомые лица бывших соседей и одноклассников, коллег моего отца. Моего отца, который уставился на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Маркуса. Его вид приносит боль… Тобиас… Нет. Я не буду этого делать, не буду думать о нем.
— Как ты узнала об этом месте? — спрашивает Калеб. — Мама тебя нашла?
Я киваю. О маме я думать тоже не хочу.
— Мое плечо, — говорю я.
Теперь, когда я в безопасности, адреналин, который заставлял меня двигаться, исчезает, и боль усиливается. Я опускаюсь на колени. Вода капает с моей одежды на цементный пол. Рыдания поднимаются во мне, отчаянно нуждающиеся в выходе, но я душу их на корню.
Женщина по имени Тесса, которая жила вниз по улице от нас, выкатывает откуда-то больничную койку. Она была замужем за членом совета, но я не вижу его здесь. Наверное, он мертв. Кто-то переносит лампу из одного угла в другой, и теперь у нас есть свет. Калеб достает аптечку, и Сьюзен приносит мне бутылку воды. Нет лучшего места для нуждающегося в помощи, чем комната, полная Отреченных.
Я смотрю на Калеба. Он снова носит серый. Тот образ, который я видела у него в корпусе Эрудитов, теперь похож на сон. Мой отец подходит ко мне, перекидывает мою руку через свое плечо и помогает пересечь комнату.
— Почему ты мокрая? — спрашивает Калеб.
— Они пытались меня утопить, — отвечаю я. — А почему ты здесь?
— Я сделал то, что ты сказала… что сказала мама. Я исследовал сыворотку моделирования и выяснил, что Джанин ведет работу над созданием передатчиков дальнего действия для сыворотки, таким образом, ее сигнал мог простираться дальше, это привело меня к информации об Эрудиции и Бесстрашии… так или иначе, я выбыл из инициации, когда понял, что происходит. Я бы тебя предупредил, но было уже поздно, — говорит он. — Я теперь афракционер.
— Нет, — твердо говорит отец. — Ты с нами.
Я встаю коленями на койку, и Калеб отрезает кусок моей рубашки на плече медицинскими ножницами. Он откидывает лоскут и замечает сначала мою татуировку Отреченной на правом плече, а затем и трех птиц на ключице. И Калеб, и отец смотрят на оба рисунка с одинаково шокированными выражениями лиц, но ничего не говорят.