Но в начале августа Судоплатов разослал секретный приказ по всем отрядам, действовавшим в Белоруссии: резко снизить активность и вплоть до двадцатых чисел отсыпаться, отъедаться, копить силы. Разведчики-диверсанты, как и партизаны, поняли приказ по-своему: наверное, грядет некая крупная операция, и вот там-то мы оторвемся по полной!
Павел не стал разочаровывать товарищей, хотя причина была в ином – он не хотел вспугнуть важных гостей из Берлина. 14 августа в Барановичи должен был прибыть рейхсфюрер СС Гиммлер в компании с начальником своего личного штаба Карлом Вольфом. Упустить такую возможность Судоплатов просто не имел права.
…В штабной землянке было накурено, сизая пелена колыхалась под бревенчатым потолком, медленно вытягиваясь через дверь «на улицу». У Павла в горле першило, но он терпел.
– Гиммлер проследует через Ляховичи в Минск. Его кортеж по дороге мы трогать не будем – пускай немцы успокоятся и решат, что партизаны раскисли в своих болотах. Покончить с Гиммлером нужно будет в Минске. 15 августа, в пятницу. Он выедет в окрестности города, где будет проводиться, как немцы выражаются, «рутинная казнь» партизан и евреев. Произойдет это «мероприятие» утром, а мы должны ночью организовать лежки для снайперов – на чердаках домов поблизости.
– Организуем! – сказал майор Гаврилов, прошедший жесткую проверку и допущенный на базу.
– Да, – кивнул Судоплатов, – но главное заключается не в самом покушении, как таковом. Во-первых, нам надо освободить заключенных. Думаю, что немногие из них выживут после этого, но бучу они поднимут знатную. Это и станет отвлекающим маневром, который позволит нам уйти.
– Согласен, – серьезно кивнул Гаврилов. – Раз уж сдались вы в плен, то извольте искупить свою вину кровью!
– Правильно, – поддержал Трошкин.
Павел опять кивнул.
– Во-вторых… Ася, наши танкисты выходили на связь?
– Да, товарищ Судоплатов! Они все в Налибокской пуще.
– Отлично… Группа Репнина на двух «троечках» и двух «четверках» скрытно выдвинется к Минску в ночь на 15-е. Машины замаскируем, и утром они выйдут на позиции по моему сигналу. Сигнал – «Плюс».
– Плюс, – повторил Трошкин.
– Да. Задача танков – прикрыть отход моей группы. Скорее всего бронетехникой придется пожертвовать – от погони танкам не уйти, а вот экипажи машин уйти должны.
– А «тридцатьчетверки»?
Судоплатов покачал головой.
– «Т-34» остаются в Налибокской пуще до особого распоряжения. В акции будем использовать исключительно трофейную технику, чтобы не вызвать лишних подозрений. Конечно, без накладок не обойдется – мы пока не знаем ни паролей, ничего. Любой патруль фельджандармерии может нас остановить, и это будет проколом. Но не провалом! Акцию необходимо довести до конца в любом случае, поскольку другого шанса нам может и не представиться. Моя группа…
– Я! – поднял руку Трошкин.
– Да куда ж без тебя… Выезжаем на двух «Ганомагах» и «Опеле Блиц».
– А не маловато народу? – усомнился Гаврилов.
– На большее число нам не хватит немецкой формы. Так… Ну, что? Давайте еще раз пройдемся по всем пунктам…
Рассвет 15 августа Судоплатов встретил в дебрях Налибокской пущи. Технику приютил тутошний партизанский отряд.
«Хоть и немчурская, – говаривал командир отряда, – а уход любит. Да и рази виноватая она, что фрицам досталась?»
Павел обошел группу. Экипаж одного из «Ганомагов» был полностью интернациональным: грузин Гурген, дагестанец Расул, белорус Олесь, украинец Панас, москвич Сергей и сибиряк из Забайкалья Иван, сам себя причислявший к гуранам, полукровкам русского и бурятского корней.
– Однако светает, – сказал он.
Судоплатов кивнул.
– Пойдешь со мной, Вань. Ты, говорят, стреляешь метко?
– Ну, как метко… В глаз белке попаду.
– Этого достаточно, – улыбнулся Павел. – Подстрахуешь меня. Если я с первого выстрела Гиммлера не завалю, исправишь мой промах.
– Однако сделаем, товарищ старший майор!
– Народ, подъем!
На рассвете группа двинулась в путь. Танки уже были на месте, их распихали по амбарам, или просто припрятали во дворах – редкие патрульные в упор не замечали боевые машины. Свои же…
По сигналу, бронетехника полным ходом двинется к месту «мероприятия», и общая сумятица сразу будет возведена в степень. Судоплатов не был свидетелем визита Гиммлера «в прошлой жизни», но документов через его руки прошло немало – он знал точно день и час, и даже место, где рейхсфюрер остановится, чтобы полюбоваться расстрелом пленных. Этот момент был запечатлен личным фотографом Гиммлера. Лишь бы реальность не изменилась настолько, что рейхс – фюрер опоздает… Хотя в Барановичи он прибыл в точности, как тогда…
– Подъезжаем, товарищ Судоплатов!
– Понял.
Натянув эсэсовскую фуражку, Павел выпрямился, выглядывая из «Ганомага». Проселок был перекрыт блокпостом – пулеметное гнездо, обложенное мешками с песком, да полосатый шлагбаум. Рядом стоял мотоцикл, и прохаживался немец в форме, в каске и с дурацкой бляхой на груди.
– Расул, – негромко сказал Судоплатов, – сохраняй ту же скорость, не гони и не тормози.
– Понял, товарищ старший майор…
Жандарм встрепенулся, завидя технику, но скучающий оберштурмбаннфюрер, выглядывавший из «Ганомага», успокоил его. «Оберштурмбаннфюрер» Судоплатов лениво салютовал ручкой, и жандарм четко ответил, вскидывая руку в нацистском приветствии. Шлагбаум пополз вверх, и группа проследовала к месту акции. Напротив концлагеря, опутанного колючей проволокой, стояло приземистое здание – писчебумажный склад. Часовых там уже выставили, но разве кто может сравниться с СС?
Павел вышел из бронеавтомобиля и стал распоряжаться, расставляя своих людей. Дозорные, увидев нагловатого оберштурмбаннфюрера в камуфляже и со «Шмайссером» на груди, вытянулись во фрунт.
– Чердак проверен? – строго спросил Судоплатов на немецком, и, не слушая ответ, послал своих.
Вскоре Дуб (австриец-шуцбундовец[22] Добрицгофер, прозванный Дубом за силу и огромный рост) вернулся и доложил на чистейшем хох-дойч, что чердак под контролем. Это означало, что немец там был выставлен, но ему очень не повезло – сломал себе шею. Неловко так повернулся, а тут «Дуб»… В общем, погиб на посту.
Судоплатов осмотрелся. Район был оцеплен, и его «Ганомаги» ничем не выделялись – техники фашисты нагнали немерено, разве что танков не было.
«Будут», – подумал Павел.
Поднявшись на чердак, он прошел к слуховому окну, открывавшемуся в сторону концлагеря. Это был загон для людей, обращенных в скот – аккуратно врытые столбы с натянутой колючей проволокой, вдоль и поперек. Не пролезть. За оградой стояли, сидели, лежали, ходили тысячи полуголых, изможденных людей, опустошенных и опустившихся. Евреи и пленные красноармейцы.
Либеральные писаки в эпоху горбачевской «катастройки» навыдумывали много гнусностей про «разгром РККА в 41-м». К примеру, не думая, публиковали пугающие числа советских военнопленных, не зная или специально «забывая» о маленьком нюансе: гитлеровцы считали военнопленными не только сдавшихся в плен бойцов Красной Армии, но и всех военнообязанных на оккупированной территории.
Павел усмехнулся: все еще ведешь спор с «либерастами»? Не стоит. Можно излечить Квазимодо, сделать его даже симпатичным, но уродов духовных не переделать…
Судоплатов подтянул к себе винтовку. Все тот же «Маузер» с оптикой от «Карл Цейс»… Уже скоро.
Тихо ступая, подошел Расул и доложил:
– Там патруль прицепился, хотел тревогу поднимать. Пришлось их… того…
– Тела спрятали?
– Ага!
– Ладно, будь неподалеку. Дам отмашку, и ты бегом к радисту.
– Это когда «плюс»?
– Да.
– Есть!
Кортеж рейхсфюрера появился неожиданно. Просто толпа немцев, реявшая в отдалении, живо расступилась, вскидывая руки, и вереница лакированных «Хорьхов» и «Майбахов» медленно проехала к комендатуре. Осторожно подняв винтовку, Павел глянул в прицел. Вот он, очкастый и круглолицый, довольный жизнью Генрих Гиммлер. Стрельнуть? Нельзя, далековато, да и свита маячит постоянно. Выстрелишь в Гиммлера, а попадешь в его адъютанта – шустрый Вернер Гротманн так и вился вокруг шефа. А за спиной у главы СС его личный телохранитель, Йозеф Кирмайер. Вон как головой вертит, все высматривает врагов рейха…
Начальник айнзацгруппы по Белоруссии Артур Небе что-то оживленно рассказывал Гиммлеру, тот кивал. Вот он махнул перчатками, зажатыми в руке, и немцы заторопились, распахнули ворота концлагеря, отгоняя прикладами заключенных. Открылась глубокая яма размером с котлован для дома на четыре квартиры.
Первых попавшихся узников фашисты погнали к яме, пинками и ударами винтовок заставляя спрыгнуть в нее и лечь на живот. Тут же десяток палачей открыли огонь, поражая лежавших в голову и шею, а «загонщики» уже подгоняли следующую партию, и несчастные спрыгивали на еще теплые трупы и ложились поверх, вторым слоем… Судоплатов сжал зубы. Надо вытерпеть. Еще чуть-чуть…
Адъютант о чем-то заговорил с Кирмайером, а Гиммлер в это время сделал пару шагов, приближаясь к ограде концлагеря – захотелось ублюдку получше рассмотреть «рутинную казнь». Тут один из палачей выстрелил в стоявшего еврея, обратившего лицо к небу и возносившего молитву. Пуля угодила бедолаге в голову, и капля мозговой жидкости попала Гиммлеру на щеку. Глава СС вытащил платок, а в следующую секунду его вырвало. Павел перестал дышать и мягко, нежно потянул за спуск. Винтовка вздрогнула, как от испуга, а фуражка у рейхсфюрера слетела наземь, вместе с половиной черепа.
– Плюс!
Расул ринулся вниз, а Иван принялся отстреливать фашистов. Первым схлопотал пулю Небе.
– Пошто безоружных убивать? – рычал гуран. – Пошто людей мучить?
– Ваня, уходим!
– Слушаюсь!
Бегом они вырвались во двор, где поднялась неимоверная суета. Немцы бегали, кричали, слышалась стрельба. В закуток, где хоронился «Ганомаг», вбежали уже настоящие эсэсовцы, и «MG-34» заговорили разом, уменьшая поголовье СС. Суматоха резко усилилась, и тут раздался залп из танковых пушек. Снаряды накрыли комендатуру и подняли в воздух один из «Хорьхов».