– Ближе! Ближе! Во! Маневр влево!
– Осторожно действуют, издалека…
Рядом с кабиной пронесся убийственный вихрь огня, а вслед за ним в развороте промелькнули «худые» фюзеляжи истребителей.
– Маневр вправо!
Басовито застучал люковый пулемет, и вдруг «арочка» резко задрожала: правую плоскость крыла прошила очередь – в дюрале появились зазубрины рваных дыр. Пули пробили фонарь кабины, через его дыры врывался шипящий воздух. А гитлеровцы заходили еще раз. Судоплатов часто дышал, сердце колотилось, от напряжения подступала усталость. Прорвемся?..
– Слушай, Эф-три! Как там у тебя?
– Патроны кончаются, командир!
– Продержись! До фронта еще каких-то полста километров!
Справа и слева от самолета мелькнули огненные злые молнии, и «арочка» задрожала от новых попаданий. На правой плоскости крыла появились большие дыры, а из разбитого мотора вырвались языки пламени.
– Командир! Горим! Крыло разбито, хлещет бензин!
– Не отвлекайся, Эф-три, бей фашистов!
Збитнев попытался сбить пламя: он убрал газ и заскользил на крыло.
– Ну как? Пламя есть?
– Еще сильнее! Охватило всю плоскость!
Самолет сотрясся, и бомбардир с размаху ударился о прицел, сполз, хлюпая кровью. Прямо над собой Судоплатов увидел желтое брюхо и черные кресты фашистского истребителя: тот подошел вплотную, чтобы добить упрямых русских. Филиных, кряхтя, привстал и, повернув ствол «ШКАСа» в сторону ненавистных крестов, нажал гашетки. Длинная очередь скорострельного пулемета пропорола брюхо врага, тот вспыхнул и стал валиться вниз.
– Экипажу оставить самолет! – приказал Збитнев. – Всем прыгать немедленно! Прыгать всем!
– Прыгаю! – донесся голос Прядкина.
– Срывайте фонарь! Быстрее!
– Бомбардир ранен! Он без сознания!
– Ах ты…
Фонарь приподняло, мощная струя воздуха сорвала его, отводя пламя и дым. Самолет несся к земле под большим углом. Збитнев рванул штурвал на себя. «Ар-2» приподнял нос и вышел из пикирования, понесся над землей. Холм?! Самолет сделал горку – за козырьком кабины блеснула синь небес, и сразу снег в черных проталинах. Чудовищный удар сотряс «Ар-2», с приборной доски брызнули осколки стекла. Грохот и металлический скрежет заглушили все звуки – и тишина. Збитнев вскочил, схватился за борт кабины, хотел выпрыгнуть, но его удержал не отстегнутый шнур шлемофона. Командир оборвал шнур.
– Саша! Саша! Товарищ старший майор!
Судоплатов с кряхтеньем выбрался из самолета и заковылял к передней кабине.
– Саша!
Бомбардир неподвижно лежал на полу.
Костя загрохотал кулаком по дюралевой обшивке кабины.
– Да отзовись же, Саша!
Но тот не шевелился. Судоплатов отвлекся, замечая в небе белый куполок парашюта. Збитнев разбил плексиглас и, обдираясь в кровь, протиснулся в дыру. Филиных застонал, очнулся.
– Сашка!
С помощью Судоплатова и Збитнева бомбардир протиснулся. Спеша и спотыкаясь, летчики и их пассажир побежали прочь. Очень вовремя – раздался оглушительный взрыв, и воздушная волна опрокинула людей в снег. Взорвались бензобаки. Филиных со стоном сунул разбитое лицо в снег – тот порозовел – и медленно выпрямился. Выпрыгнувший Прядкин приземлился буквально в десяти метрах от самолета, да так, что непогашенный купол закинуло на пылавший самолет, и «ПЛ-4» вспыхнул. Мигом освободившись, радист захромал к своим.
– Как вы? Живы?
– Точно не скажу… – простонал Филиных.
– Что сверху видал, Эф-три?
– Линия фронта близко совсем!
– Близко – это сколько?
– Километров десять!
Судоплатов отряхнулся, проверил, в кобуре ли верный «тэтэшник», и скомандовал:
– Подъем, товарищи, и шагом марш.
Сводка Совинформбюро за 25 декабря 1941 года:
«В течение 25 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах.
На ряде участков Западного, Калининского и Юго-Западного фронтов наши войска, ведя бои с противником, продолжали продвигаться вперед и заняли ряд населенных пунктов.
За 24 декабря уничтожено 34 немецких самолета. Наши потери – 11 самолетов.
Наши части, действующие на Калининском фронте, за один день боев освободили от немцев 50 населенных пунктов и захватили 10 вражеских танков, 18 орудий, 68 автомашин, 25 пулеметов и крупный патронный склад».
Глава 29Новый год
Уходить сразу не стали – Судоплатов затеял делать снегоступы. Из пары гибких ветвей получилась основа, которую с помощью парашютных строп и стропореза оплели сеткой, а ремнями все от тех же парашютов прикрепили к ноге. Павел сказал, что лучше нынче потратить час, чтобы потом быстрее шагать, а не проваливаться в снег по колено, выбиваясь из сил. Тем более что парашюты были у троих, хватило и на Прядкина – радист чувствовал себя неловко. Один же выпрыгнул, остальные-то так и летели до самого конца. Судоплатов посоветовал Прядкину не маяться дурью.
Белый парашютный шелк помог замаскироваться – им обмотали обувь, закутались, как в плащи. А вот с оружием было сложнее – у Павла в кобуре лежал «ТТ», а у Збитнева – трофейный «Вальтер». И это все.
– Ничего, – успокоил летчиков Судоплатов, – ближе к передовой полно автоматов, они за ремни подвешены к немцам. С них и снимем. Пошли!
Ходить в снегоступах было непривычно и не слишком удобно, однако без них – гораздо хуже. Зима 41-го года выдалась на редкость суровой, благо Павел не расставался с бурками, а летуны и вовсе были упакованы в унты.
– Главное, чтобы ноги в тепле… Санька, ты как?
– Нормально, – прокряхтел Филиных. – Башка только трещит.
– Ничего, скоро поправишь здоровье…
Стоило выйти из зарослей подлеска и отдышаться, как тут же стали слышны звуки канонады – фронт был недалече. Если верить бомбардиру, находились они южнее Калуги, которую советские войска освободили еще 24 декабря[29]. Погромыхивало изрядно, иной раз над лесом пролетали немецкие самолеты. И вот, под вечер, экипаж «арочки», включая и пассажира, вышел к опушке, с которой открывалось довольно-таки обширное поле, изрытое воронками, отчего оно походило на шкуру снежного барса. Левее, в березовой роще, устроились немецкие артиллеристы – гаубицы бухали редко, но не прекращая огня. На севере, где поле подходило к лесу, вились дымки – там зарывались в землю фашисты. Грелись у огня, проклинали «Генерала Мороза» и на что-то еще надеялись. Да, впереди Красную Армию ждали провалы и окружения, но маховик войны уже потихоньку-помаленьку, большой кровью и крайним напряжением сил, начинал раскручиваться в западном направлении. Гитлер почуял это, потому и приказал держаться до последнего солдата – начни немцы отступать, и через несколько дней фронт распадется. И тогда войне конец. Германии – тоже.
– Фронт – за дальним лесом, – тихо сказал Судоплатов. – Дождемся сумерек и двинем…
Внезапно засвистел снаряд, и секунду спустя вздыбились земля и снег совсем рядом с немецкой батареей. Второй снаряд лег точнее – и посыпалось…
– Наверное, – прокричал Збитнев, – у наших где-то тут корректировщик!
Павел кивнул.
– Пошли в обход, пока по немцам бьют! Только не высовываться!
Смешно задирая ноги в снегоступах, четверка двинулась по лесу, огибая поле. Первая встреча с немцами произошла чисто случайно – некий рядовой Вермахта сходил до ветру. Облегчившись, он повернулся и помер – Судоплатов всадил ему нож в печень. Винтовку Павел перекинул радисту, гранатами-«колотушками» вооружил Филиных.
– Ганс! – позвали из-за деревьев. – Долго ты там еще?
– Иду! – отозвался Павел на немецком.
– Живее давай…
Судоплатов жестом показал товарищам, чтобы убрали труп, а сам направился за «камрадом». «Камрад» был вооружен «Шмайссером», это и решило его судьбу. Да и негоже было оставлять в живых немца – не дождется Ганса, пойдет искать, найдет, тревогу поднимет… «Камрад» и сам оправлялся – повесив автомат на сучок, он подсмыкивал штаны, расстегнув шинель, под которой прятался свитер грубой вязки. Наверняка добытый с бою у русской старушки.
Судоплатов возник рядом с немцем без шума. Тот даже удивиться не успел, а нож уже входил ему в сердце, направленный правой рукой. Левой ладонью Павел нажимал на рукоять, чтобы лезвие не скользнуло по ребрам. Обтерев нож о свитер, Судоплатов схватил «МП-40», снял с мертвяка запасные магазины и оттащил в сугроб, наскоро забросав снегом. Покойся с миром…
Догнав друзей, Павел присоединился ко всей честной компании, и вчетвером они вышли к передовой. Из леса открывались окопы, зигзагом прочерчивавшие пологий склон возвышенности, свободной от леса. Изрытый взрывами снарядов и бомб, склон был усеян телами в серых шинелях. Две сгоревшие «тридцатьчетверки» клонили пушки к земле, поодаль темнели три подбитых «тройки».
– Ждем, – шепнул Судоплатов.
Ждать оставалось недолго – солнце село, наваливался сумрак, тени смыкались в темноту. Со стороны немецких окопов не доносилось ни звука, но доверять тишине не хотелось – доверчивым достаются первые пули. Прядкина заметно колотило.
– Мерзнешь, волчий хвост? – ухмыльнулся Филиных.
– Нервы не в порядке, – буркнул радист.
– Ти-хо!
Канонада замолкала, лишь далеко на востоке слышались взрывы. Войска брали паузу, чтобы забыться коротким сном, чтобы не отдохнуть даже, а просто переждать ночь. Расставшись со снегоступами, Судоплатов пополз к окопам и спрыгнул в траншею, наступив на что-то мягкое. На труп в немецкой форме. Неподалеку лежал еще один «зольдатик». Еле слышный шорох заставил Павла вжаться в нишу, вырубленную в студеной земле – из-за поворота вынырнуло белое привидение, боец в маскхалате. Споткнувшись, он отпустил матерок шепотом, и Судоплатову полегчало – свои! Еще бы не прикончили ненароком… Когда разведчик оказался рядом, Павел молниеносным движением блокировал его руку, приставляя пистолет и негромко, но резко скомандовав:
– Свои! Не дергаться!
Боец, конечно же, дернулся – и застонал от боли в заломленной руке.