Позднее британские офицеры из Патриотической школы будут уверять, что не прибегали к пыткам, предпочитая иные «методы» развязывания языков. Одних заставляли часами стоять и до одури пересказывать мельчайшие подробности своего прибытия; других – проделывать то же самое, сидя на стуле с жесткой спинкой. Бывало, беженцев поили английским чаем и не позволяли отлучиться: не изменятся ли их показания, когда переполненный мочевой пузырь взмолится о пощаде? Порой кандидатов допрашивали от рассвета до заката или от заката до рассвета. А иногда два агента разыгрывали классический спектакль «злой и добрый следователь».
Ларошфуко помнил, как после многочасовых изнурительных сессий он выходил передохнуть и общался с «двумя десятками таких же беглецов из разных европейских стран, угодивших в ту же переделку». Люди, которых он тут видел, были частью 30-тысячной армии беженцев, прошедших за годы войны через Патриотическую школу: политики, военные, отчаянные авантюристы. Все они, выброшенные волной на английский берег, спали теперь в бараках и, сгорбившись на узких скамьях – наследии сиротского приюта, некогда располагавшегося в этих стенах, – покорно ждали своего часа пыток.
В Лондонском приемном центре Ларошфуко провел восемь дней. В итоге один из дознавателей, владеющий французским, признался, что наслышан о семействе Ларошфуко и его родословной, и вскоре они с Робером уже болтали, как старые приятели. Поскольку британские спецслужбы кишели аристократами, тамошние шпионы живо прониклись симпатией к французу из «приличной» семьи. Вскоре у них не осталось сомнений: перед ними, конечно же, не немецкий агент. Робера отпустили с миром.
У ворот его встретил некий джентльмен. Он улыбался так, как это делают подростки, чтобы притвориться взрослыми, – одними губами, не показывая зубов: можно было подумать, что он пытается придать такой улыбкой некую важность своей субтильной фигуре. Его звали Эрик Пике-Уикс, и он занимал высокий пост в той самой новорожденной спецслужбе, о которой посол Хор обмолвился в беседе с Ларошфуко. Его утонченные, почти неземные черты лица контрастировали с жестким, закаленным морскими странствиями характером. Он старел изящно: тонкая сетка морщин вокруг глаз и рта придавала ему ту значительность, которой не хватало его улыбке. Костюм сидел на нем безукоризненно.
Пике-Уикс и Ларошфуко неспешно прогуливались по лондонским улочкам. Робер жадно вдыхал свежий весенний воздух, наконец-то избавившись от параноидальных мыслей, терзавших его последние месяцы. А Пике-Уикс тем временем увлеченно рассказывал о своей жизни и о том, чем Роберу предстоит ему помочь.
Мать Пике-Уикса была француженкой. Фамилия, которую многие британцы произносили как «Пикит», на самом деле звучала как «Пике» и досталась ему от матери, Алисы Мерсье-Пике, уроженки портового города Кале. Сам он родился в Колчестере, а учился и в Англии, и во Франции. Затем, в середине 1930-х гг., окончил университет Барселоны, где преподавали, конечно, на испанском, – и это сделало его трехъязычным. Он нашел работу, как ни странно, на Филиппинах, на острове Себу, где стал консульским агентом Франции. Оттуда перебрался в парижский офис многонациональной корпорации Borax, которая занималась добычей полезных ископаемых по всему миру. В Париже Пике-Уикс был управляющим директором Borax Français, хотя в душе грезил о карьере шпиона.
Когда Британия объявила войну Германии, Пике-Уикса определили в Королевские фузилеры Иннискиллинга – пехотный полк, дислоцированный в Северной Ирландии. Там он изнывал от скуки. Вероятно, он даже пытался устроиться в МИ-5, британскую службу безопасности, отвечавшую за противодействие внутренним угрозам. Во всяком случае, на него там было заведено досье. Агентство характеризовало Пике-Уикса как «авантюриста», который однажды пустил в ход свое армейское удостоверение, чтобы раздобыть виски в отеле «Александра» близ Гайд-парка. Бармену он заявил, что вот-вот поступит на службу в МИ-5. В досье также отмечалось, что до войны Пике-Уикс симпатизировал нацистам, но отказаться от его услуг решили вовсе не поэтому. «Был сочтен непригодным для разведывательной работы ввиду своего неосмотрительного поведения», – гласил вердикт.
В июле 1940 г. Пике-Уиксом заинтересовалась другая, куда более прославленная, спецслужба – МИ-6. Там решили, что, несмотря на свою неуравновешенность, этот умный и одаренный человек, владеющий к тому же португальским и итальянским, мог бы принести немалую пользу Британии. Впрочем, и здесь озаботились его несдержанностью и предпочли дистанцироваться. Один из агентов МИ-6 даже бросил, что у Пике-Уикса «кишка тонка для настоящего авантюриста».
Возможно, Пике-Уикс так и прозябал бы в Северной Ирландии, ютясь в стенах бывшей пивоварни, где «трудно было почувствовать себя на… настоящей войне», как напишет он позже, – если бы не новая спецслужба, отчаянно нуждавшаяся в толковых агентах.
Новая глава в жизни Пике-Уикса началась однажды апрельской ночью 1941 г., в 3:00. Его заставили нести ночное дежурство в Белфасте – в наказание за то, что на учениях он слишком оторвался от своего взвода. Вдруг зазвонил телефон. Пике-Уикс не спешил снимать трубку, но трель не умолкала, и он нехотя ответил.
– Скажите, пожалуйста, служит ли у вас Пике-Уикс? – спросили на другом конце провода.
Пике-Уикс решил, что его разыгрывает кто-то из сослуживцев.
– Я и есть этот засранец, – ответил он.
Возмущенное сопение собеседника подсказало Пике-Уиксу, что он имеет дело с важной персоной. Осознав свою оплошность, он в ужасе бросил трубку.
Вскоре телефон зазвонил снова.
– Полк Иннискиллинг на проводе, – объявил Пике-Уикс, решив сменить тактику.
– Служит ли у вас второй лейтенант Пике-Уикс? – спросил тот же голос, но уже с нескрываемой досадой.
– Да, сэр.
– Я уже беседовал с кем-то по этой линии несколько минут назад. Мне показалось…
Пике-Уикс поспешил перебить собеседника, представившись дежурным офицером.
– Пике-Уикс сейчас наверняка спит, – доложил он. – Разбудить его, сэр?
– Разумеется, нет, в такой-то час, – осадил его звонивший, который оказался полковником из командования военного округа Северной Ирландии. – Передайте ему, что он должен явиться в военное министерство в пятницу, четвертого числа, к 15:00.
Военное министерство находилось в Лондоне, а четвертое число приходилось на завтра.
Утром Пике-Уикс отправился к начальству за разъяснениями.
– Боюсь, вам больше не придется отбывать дисциплинарное взыскание в качестве ночного дежурного, – сказал командир, скрывая улыбку. – Удачи и до свидания.
Чтобы попасть в Лондон вовремя, Пике-Уиксу предстояло сесть на ближайший пароход, а тот отчаливал так скоро, что бедняга не успевал не то что как следует собрать вещи – даже осознать, зачем, собственно, его вызывают в столицу и почему так спешно.
Явившись по указанному адресу в военное министерство, он тут же попал на прием к одному генералу. Тот сообщил, что британцы открывают новый отдел – не имеющий ничего общего ни с МИ-5, ни с МИ-6, ни с чем-либо ранее существовавшим. «Меня прикомандировали к некоей секретной организации, – вспоминал позже Пике-Уикс, – и вовлекли в события, о которых я прежде и помыслить бы не мог».
Теперь, без малого два года спустя, во время прогулки по Лондону Пике-Уикс дал понять, что не прочь видеть Робера своим подчиненным – агентом того подразделения, которое сам он создал в рамках секретной организации, можно сказать, в одиночку. Подробности и детали будущих миссий он обещал раскрыть по мере того, как Ларошфуко станет проходить подготовку.
– Вот мой адрес, – протянул он визитку.
Как позднее признавался Пике-Уикс, ему «приходилось чрезвычайно тесно общаться с каждым потенциальным агентом». Почувствовав человечность за колючим взглядом шпиона, Ларошфуко проникся ответной приязнью к этому человеку с глуповатой улыбкой – как и почти все французские агенты, чью жизнь направлял и в конечном счете преображал Эрик Пике-Уикс. Поэтому он счел за лучшее быть с ним предельно честным и признался, что сначала хотел бы разыскать де Голля и спросить у него совета, стоит ли вступать в ряды новой британской спецслужбы, призванной спасти Францию.
Роберу было невдомек, насколько тесно Пике-Уикс сотрудничает с возглавляемой де Голлем «Сражающейся Францией». К его немалому изумлению, собеседник не только горячо одобрил эту встречу, но и подробно объяснил, как добраться до штаб-квартиры де Голля на Карлтон-Гарденс.
– Если вам удастся с ним увидеться, – напутствовал Пике-Уикс, – задайте все вопросы, какие сочтете нужным, а затем заходите ко мне.
Это неожиданное проявление душевного родства окончательно успокоило Ларошфуко, почти убедив его примкнуть к британцам.
Дом № 4 по Карлтон-Гарденс притулился меж двух кварталов безупречных особняков с террасами. (Как выглядит этот дом, я видел во время своего визита в Лондон.) Их белокаменные фасады взирали на Сент-Джеймсский парк – старейший из восьми королевских парков Лондона. Эти ряды четырехэтажных зданий, сооруженные в начале XIX в. по указу Георга IV и спроектированные Джоном Нэшем, носили общее название Карлтон-Хаус-Террас. На протяжении многих лет здесь обитал цвет лондонского общества – графы, лорды и даже Луи Наполеон, квартировавший тут в 1839 г.
В домах № 7–9 до самого начала Второй мировой располагалось немецкое посольство. В 1941 г. во время бомбежки один из снарядов угодил в крышу дома № 2, разворотив ее: дыра так и осталась зиять до самого конца войны. А дом № 4 приютил штаб-квартиру голлистской «Сражающейся Франции». Чтобы понять, кто здесь обитает, не нужно было и на табличку смотреть. У входа, увенчанного лотарингским крестом – старинным символом крестовых походов, а ныне эмблемой Сопротивления, – замер французский солдат в полном обмундировании, в каске и с винтовкой наперевес.
Робер явился на аудиенцию, назначенную британцами, чтобы встретиться с одним из адъютантов де Голля. Назвавшись, он упомянул свой прославленный род – и это, по его словам, «вероятно, ускорило дело». В расписании де Голля ежедневно предусматривалось время для личных встреч с соотечественниками-беженцами, и Роберу тут же сообщили, что генерал готов принять его во второй половине дня. У него перехватило дыхание.