Тут кто-то шепнул: в отель вошел немец. Робер оглядел мигом помрачневшие лица и покинул зал.
В следующий раз Йолен увидела брата уже после окончания войны.
Врач диагностировал у Робера чесотку. Выписал рецепт и велел пока воздержаться от нагрузок. Следуя наказу матери, Ларошфуко позвонил кузену. Габриэль де Мортмар согласился приютить его через неделю. Несколько дней Робер метался между гостиными Мюратов, Гоцев и бабушкиным особняком на авеню де ла Мотт-Пике, куда приходили повидаться родители.
Разъезжать вот так было опасно. Французская милиция, национальное ополчение под началом Жозефа Дарнана (тот был героем Первой мировой, присягнул на верность Гитлеру и укомплектовал свою банду 30 000 отъявленных негодяев), с января 44-го начала сотрудничать с СД. Неделя шла за неделей, аресты множились. Только в марте милиция и их немецкие «коллеги» задержали 10 000 французов. Годом ранее нацистам понадобилось три месяца, чтобы выйти на эту цифру. У каждого был знакомый, бесследно сгинувший в застенках. Робер был не единственным из клана Ларошфуко. Его дальний дядя Бернар и тетка Ивонна состояли в столичной группе Сопротивления «Проспер». В 43-м немцы вытянули под пытками сведения у нескольких бойцов – и накрыли всю организацию. Бернара де Ларошфуко отправили в концлагерь Флоссенбюрг, где он и погиб. Ивонна (она тоже работала на УСО) пережила войну, испытав на себе зверства нацистских медиков в Равенсбрюке. Восемь инъекций яда в правый глаз – он ослеп, инъекции в ухо – оно оглохло. Для получения сыворотки ее заразили тифом… Потом бросили в барак, где узников не кормили. Одно из последних лагерных воспоминаний Ивонны – как она из последних сил отбивалась от такой же полумертвой арестантки, которая от голода пыталась ее сожрать.
И все же, невзирая на опасности, разгуливать по весеннему Парижу было до странности цивилизованным, почти… чувственным занятием. По соседству с отелем «Вандель», в Гранд-опера, шли шесть балетных постановок и оперы Глюка, Вагнера, Верди, Гуно, Берлиоза, Рихарда Штрауса. В «Опера-Комик» давали две оперы Пуччини («Тоска» и «Богема»), две – Бизе («Кармен» и «Искатели жемчуга»), две – Массне («Манон» и «Вертер»), а еще «Пеллеас и Мелизанда» Дебюсси. В 44 театрах шли пьесы и мюзиклы, процветали кабаре и ночные клубы, кинотеатры, рестораны. В марте на боксерской выставке чествовали пятидесятилетие экс-чемпиона Франции Жоржа Карпантье, в свое время выходившего на ринг против самого Джека Демпси, легенды американского бокса. В первом ряду сидел немецкий тяжеловес Макс Шмелинг.
Ларошфуко удивленно моргал за стеклами очков, поглаживая бутафорскую бороду: скорее всего, происходящее несколько сбивало его с толку. Вопреки удушью оккупации (или, может быть, назло ему), ночной Париж бурлил – и наплевать на комендантский час, начинавшийся с 22:00[46]. Робер испытывал странное чувство, оказавшись в Париже – городе, обещавшем легкомысленные развлечения, за которыми могла таиться абсолютно реальная угроза. Однако он гнал от себя эти мысли – и просто бегал с вечеринки на вечеринку.
Иная атмосфера царила в Сен-Врене, куда Ларошфуко приехал неделю спустя. Загородное имение его кузена Габриэля де Мортмара было премиленькое, однако находилось в глуши – минут сорок пять от Парижа. Габриэль радушно приветил Робера, но на людях держался с ним отстраненно. Маленьким детям объяснил, что нанял поденщика. Домочадцам велел звать его просто «мсье». Наедине же наказал Ларошфуко отсыпаться и отъедаться. Для видимости Робер подравнивал живую изгородь. Еще в Париже он связался с одним из бойцов Сопротивления – а тот передал весточку лондонскому командованию RF. Пробыв в Сен-Врене около недели, Ларошфуко получил приказ возвращаться в столицу. Причина не уточнялась. Робер поблагодарил Мортмаров за гостеприимство и отбыл.
Вернуться в Лондон будет непросто, он это понимал. «Первый квартал 1944 г. стал катастрофой в плане снабжения агентов и групп УСО по всей Европе, особенно во Франции», – напишет позже один историк. Погода не располагала к полетам, немногие самолеты добирались до французских берегов. Бойцы, ждавшие груз, чувствовали себя брошенными на произвол судьбы.
Кое-кто начал пробираться морем, причем УСО с самого начала – несколькими годами ранее – планировало так забрасывать агентов в оккупированную Францию. Но неожиданный, хотя и достаточно относительный, успех «лунных десантов» – выброски людей и грузов на парашютах глубокой ночью – затмил морские операции с их чудовищно сложной логистикой: быстроходные суда, укромные бухты… Впрочем, рейды через Ла-Манш не совсем сбросили со счетов. За время войны только на северном и западном побережьях Франции союзники провели около 120 морских вылазок.
Позже Ларошфуко напишет, что его планировали тайком переправить в Лондон на подлодке. Но сверхсекретные британские архивы, раскрытые много лет спустя, не содержат упоминаний о субмаринах, всплывавших у французского побережья в апреле 1944-го. Зато в тех же документах говорится о трех миссиях по эвакуации агентов французского Сопротивления на моторных канонерках – юрких и верткиx посудинах, по которым непросто было попасть из немецких орудий. В целом сведения по одной из этих операций сходятся с версией событий, которую Робер обнародует десятилетия спустя. В те дни все тонуло в густом тумане войны.
«Процедура напомнила мне переход в Испанию», – вспоминал Ларошфуко. Нужно было связаться с бойцом парижского подполья, а тот обещал вывести на другого соратника на побережье. На этот раз, если верить британским записям, – в Бег-ан-Фри близ Гимаэка, что северо-восточнее Морле в Бретани на северо-западе Франции. Загвоздка была в том, что эти края вплотную примыкали к «запретной» зоне. Так называли прибрежные города и веси, упиравшиеся в пресловутый Атлантический вал – систему укреплений, воздвигнутую немцами против вторжения союзников. 5000 км минных полей, укрепленных артпозиций, бетонных заграждений, бункеров и колючей проволоки. Соваться туда было строго запрещено. Но кого это останавливало?
Робер уехал из Парижа на поезде и добрался до маленького городка неподалеку от западного побережья. Дальше – 18 км на велосипеде до деревушки, где его ждал, по словам самого Ларошфуко, боец Сопротивления по имени Жан-Жак. Они успели коротко переброситься парой фраз – и снова отправились в путь, по-прежнему на велосипедах, по грунтовым дорогам и тропинкам, ночуя в гостиницах, где простые французы, вроде Андре Буи, шепотом сообщали, чтÓ им известно о позициях нацистов.
Получив свежие данные, Робер и Жан-Жак добрались до укрытия в лесу примерно в километре от моря. Там их уже ждала горстка людей. У них имелась надувная лодчонка, на которой предстояло, улучив момент, когда берег будет чист от немцев, отгрести подальше и пересесть на моторную канонерку, идущую в Англию. Связь с большим судном планировалось поддерживать при помощи световых сигналов. Ответная вспышка с моря на приветственный луч фонарика означала, что можно выдвигаться. Если же ответа нет, миссию придется отложить до завтра.
Безлунной ночью группа в условленный час – под утро, между 2:00 и 3:00, – вышла на берег и просигналила. Но море молчало. Пришлось вернуться в лесной лагерь и смириться с тем, что необходимо будет какое-то время побыть здесь. Урывками спали, в остальное время внимательно следили за горизонтом.
На следующую ночь, 15 апреля, беглецы вновь подали сигнал фонариком. И – о чудо! – получили ответ. Надувная лодка уже плескалась на волнах, бойцы «что было сил гребли прочь от берега», как писал Ларошфуко. Море было на удивление спокойным. Еще одна вспышка с моря указала курс на судно, идущее в Англию. Все было рассчитано тютелька в тютельку: ни окриков, ни катеров противника. Через пару минут группа была на борту судна его величества.
Согласно британским архивам, в ту ночь за людьми вышли два судна: моторные канонерки 502 и 718. Помимо эвакуации, им предстояло высадить на французский берег шестерых агентов УСО. Забрав на борт группу Ларошфуко, канонерки взяли курс на север, к Англии и свободе. Судя по документам, суда приняли в общей сложности два десятка человек – бойцов Сопротивления и летчиков Королевских ВВС.
«Внезапная смена декораций», – вспоминал потом Ларошфуко. Капитан и экипаж радушно встретили гостей. Не прошло и минуты, как подоспел матрос с подносом. На нем дымились кружки со смесью чая и виски. «Мы с восторгом осушили их за здоровье Англии и ее короля, предвкушая, как через несколько часов ступим на британскую землю», – вспоминал Робер.
Но тут корабли попали под шквальный огонь немцев. В тесном трюме нечем было дышать, а пули лупили по бортам. «Никогда в жизни мне не было так страшно, – признавался потом Робер. – Под конец я почти уверился, что живым из этой передряги не выберусь». К счастью, британцам удалось оторваться от преследователей – причем настолько лихо, что даже не пришлось открывать ответный огонь. Постепенно пальба стихла. Но, увы, не обошлось без потерь: одна из канонерок недосчиталась молодого матроса.
Суда шли вперед; беглецы оплакивали потерю, но в целом полагали миссию успешной. Три недели минуло с тех пор, как Ларошфуко решился сбежать от немцев. И вот он ступил на землю Англии.
Глава 14
Первым делом британцы отправили их на карантин. Британцы допросили Ларошфуко и других французских агентов – не переметнулись ли они к немцам. Но это была пустая формальность. Вскоре гостей, по словам Робера, приняли по-королевски: виски лилось рекой, он встретил нескольких знакомых инструкторов. Все с упоением слушали его рассказ: диверсии, тюрьма, побег.
Все это особенно понравилось бы одному офицеру, да только Эрика Пике-Уикса, человека с глуповатой улыбкой, завербовавшего Ларошфуко в УСО полтора года назад, уже не было в Лондоне. Стресс, связанный с созданием сети RF, и страшные вести об арестах и пытках завербованных им мужчин и женщин, ставших ему почти родными, подкосили Эрика даже сильнее, чем туберкулез. Его здоровье ухудшалось и от непомерных возлияний, так что в сентябре 1943 г. Пике-Уикса отстранили от активной службы и уволили из УСО. Он рвался обратно – и весной 1944-го ему удалось вернуться. Правда, лишь в качестве «младшего помощника» при британском посольстве в Мадриде: тамошний климат, по мнению начальства, должен был пойти Эрику на пользу.