В Лондоне Пике-Уикс приобрел определенную репутацию – сегодня его называли бы функциональным алкоголиком, худо-бедно справляющимся с работой (причины запоев никто не обсуждал). В Мадриде врачи предписали ему сократить рабочий день, высыпаться и постараться обойтись без ночного пьянства. Эрик обещал. Но вскоре посыпались докладные: засиживается до 6:00, садится в авто и несколько кварталов едет задним ходом – «в стельку пьяный», как говорилось в одной служебной записке. На службе не умел толком шифровать телеграммы и все жаловался, что командировки в Барселону – это перебор. Сослуживцы по-прежнему находили Пике-Уикса обаятельным малым, любили его так же, как и его агенты, которых он когда-то завербовал, и спускали ему все с рук. Но, как заметил один ревизор, «стало совершенно очевидно, что присутствие Пике-Уикса… не только не помогает работе, но отнимает уйму времени у всех подряд». Пике-Уикс продержался в Испании полгода и вернулся в Англию без назначения. Не все жертвы войны попадают в официальные сводки.
Между тем Ларошфуко наведался на старые учебные базы, повидался с командирами. Те знали, что он побывал в застенках, и не рассчитывали увидеть его живым – они были уверены, что Робер разделил участь 75 000 других бойцов Сопротивления, замученных немцами. «Для них я был все равно что привидение», – вспоминал он. Воскресение надо было отметить. И весть о чудесном спасении Ларошфуко облетела ряды британцев. Теперь они всячески чествовали героя: кормили его до отвала, развлекали как могли. Каждый вечер. «Нас зазывали в лучшие дома, – писал Робер. – Дамы сами падали к нам в объятия!»
Карточки пока не отменили, бомбы все еще сыпались с неба, но в те майские дни жизнь в Лондоне била ключом. «В воздухе витала надежда», – говорил Робер. Немцы увязли в Советском Союзе, союзники прорывались из Африки на север. Европейская высадка казалась неизбежной. «Близость долгожданной победы будоражила умы», – вспоминал Ларошфуко.
Он ломал голову, чтó сделать для этой победы. Ненависть к фашистам и стыд за соотечественников-коллаборационистов никуда не делись, и теперь Робер как никогда стремился доказать себе и врагу, что ни лишения, ни пытки его не сломили. В этом он видел дело чести – особенно для человека, чья страна так часто поступалась честью. И – чего греха таить – новое назначение сулило массу удовольствий и приключений. Робер рвался во Францию, ему хотелось быть там в момент высадки союзников.
Однажды его вызвал на беседу майор УСО и огласил задание. Ларошфуко с небольшой группой предстояло заминировать захваченный немцами военный завод под Бордо, в городке Сен-Медар-ан-Жалль. Завод – не самое подходящее слово, это был целый комбинат: три огромных цеха, казармы для офицеров и 5500 рабочих, общая площадь – два с половиной квадратных километра. Завод уже бомбили – 29 и 30 апреля 73 британских самолета сбросили на него 268 тонн бомб, изрядно повредив северо-восточное крыло, котельную и ряд хозпостроек. Пожар долго тушили. Но разрушения не носили тотального характера, и уже через неделю немцы ввели в строй большую часть мощностей. Задачей Ларошфуко было парализовать то, что не успели уничтожить британские бомбы. Миссия требовала времени, но диверсия в Сен-Медаре не была единственной его обязанностью. Предстояло сеять хаос и разрушения по всему юго-западу Франции. Робер должен был вступить в ряды местного Сопротивления, чтобы проникнуть на территорию завода. А уже там – разведать, где лучше закладывать взрывчатку.
Майор посоветовал Ларошфуко освежить в памяти все нюансы подрывного дела.
Глава 15
7 мая два «галифакса» застыли на взлетной полосе под Лондоном. Экипажи спешно грузили в чрево бомбардировщиков три тонны груза: оружие, взрывчатку, рации, передатчики. Ближе к полуночи Ларошфуко и его радист втиснулись в один из самолетов.
Миг – и они взмыли в воздух.
Когда борт лег на курс, пилот обернулся к Роберу и посоветовал вздремнуть. До Бордо было еще часа три, а точка высадки – километрах в 150 южнее. Но Ларошфуко не сомкнул глаз – слишком нервничал.
Бордо был совсем непохож на тихий департамент Йонна: город ходил ходуном и при этом казался менее провинциальным. Да и сам Ларошфуко теперь был другим человеком – он по-прежнему рвался в бой, но теперь отлично сознавал, каким риском это чревато. Новая миссия была опаснее предыдущих. Немцы уже приспособили под свои нужды и запустили большинство цехов «старого» завода в Сен-Медаре – он снабжал французскую армию еще в Первую мировую. И, как прикидывал Робер, с каждым днем производство только росло.
Само слово «Бордо» означало «опасность». Среди бойцов Сопротивления город снискал мрачную славу средоточия нацистского террора. В порту Бордо базировались немецкие субмарины U-boat. Местные агенты СД окопались тут еще в августе 1940-го, раньше, чем в любом другом провинциальном городе, и за четыре года прекрасно изучили местность. Как заметил один из лидеров Сопротивления Альбер Узульяс, Бордо стал «кладбищем лучших бойцов».
Произошло это во многом благодаря Фридриху-Вильгельму Дозе, который руководил всеми немецкими ищейками в регионе. Он координировал шпионаж, контрразведку и охранные мероприятия нацистов на юго-западе Франции. В его ведении находились абвер, фельдполиция[47], а также тайная полиция местных управлений СД. Весной 1944-го Дозе было едва за 30, но на всех сохранившихся фото он лысый и с недовольной гримасой, как будто служебное рвение состарило его раньше срока. Дозе прекрасно говорил по-французски и щеголял в безупречных костюмах. Он в одиночку разгромил крупнейшую ячейку Сопротивления в Бордо – группу «Ученый». «Этот тип умел добиваться результата, – признавал позже один из полицейских чинов города. – Но был изрядной сволочью».
Самолет приближался к Бордо. Вскоре под крылом замелькали осушенные болота, на которых раскинулся город. Даже ландшафт здесь играл против резистантов: окрестные холмы заглушали радиосигналы, посылаемые в Лондон. Потому десанты наподобие нынешнего высаживали в лесах южнее Бордо, на полянах, известных лишь местным. Ларошфуко предстояло приземлиться южнее, в соседнем департаменте Ланды близ городка Мюгрон, среди виноградников, сосновых рощ и 15 000 спящих обывателей.
Самолет спикировал, почти задевая кроны, – до земли было каких-то 150 м. Пилот приметил на поляне цепочку огней – сигнал местных бойцов Сопротивления – и вышел с ними на связь. Железная птица сделала круг. Робер застыл у люка, не сводя глаз с красной лампочки напротив. Он ждал, когда она сменится зеленой, – прямо как тогда, в Йонне.
Есть!
Ларошфуко терпеть не мог прыжки, но и на этот раз приземлился без проблем. А вот радист подвернул ногу. Из леса выступили около десяти бойцов – поприветствовать гостей и помочь сложить парашюты. С неба плавно опускались черные контейнеры размером с человека – боеприпасы, взрывчатка, рации. В каждом – 180 кг груза, не меньше: контейнеры пришлось разбирать несколько часов.
Закончив, Робер с бойцами из здешнего отряда Сопротивления под названием «Леон Ландский» отбыли на велосипедах. Радиста забрал грузовик. Все направлялись к одному из укрытий группы.
Группу «Леон Ландский» возглавлял некто Леонс Дюссарра, 40-летний меткий стрелок (он даже преподавал в элитном военном учебном заведении Сен-Сир). Однако он был не военным, а владельцем скобяной лавки. Овдовел, женился во второй раз и обзавелся четырьмя детьми. В Сопротивление он влился поздно, не подозревая, что его компаньон Леон Барай – шеф местного отделения ГВО, или Гражданской и военной организации (Organisation civile et militaire, OCM), общефранцузской подпольной сети. В 1943 г. смертельно больной Барай открылся Дюссарра и попросил продолжить борьбу, когда его не станет.
То, что в одночасье превратило веселого лавочника в макизара, произошло сразу после похорон друга, в сентябре того же года. Андре Гранклеман, глава бордоского отделения ГВО, был перевербован немцами и вполне открыто рассказывал о своем предательстве. Нацисты, говорил он, меньшее зло по сравнению с коммунистами – вот кто истинные враги Франции. Гранклеман явился к Дюссарра в лавку и потребовал сдать оружие ландской ГВО. В случае отказа на улице его дожидается сам Фридрих-Вильгельм Дозе.
Лавочник и глазом не моргнув отрезал: нет. Он будет верен памяти покойного друга. Что было дальше, доподлинно неизвестно. То ли Дюссарра ускользнул от ареста, то ли Гранклеман в приступе раздвоения личности и по старой памяти выпустил беглеца через черный ход. В любом случае этот побег стал для него путем в подполье – ведь теперь гестапо знало его в лицо. Отказавшись сдать оружие, Дюссарра обрек себя на борьбу и теперь должен был пустить его в ход. Укрыв семью, он с головой погрузился в партизанские будни и принялся осваивать темную науку диверсий.
Дюссарра хорошо знал департамент Ланды и нравы местных жителей, так что этот опыт ему очень пригодился. Сказались чутье и организационные навыки коммерсанта: тайком встречаясь со своими контактами, он начал выстраивать структуру организации, поставив в основание пирамиды свою собственную группу. Чтобы вести войну, нужно оружие, и Леонс Дюссарра, подключив все свое обаяние, убедил людей снабжать его всем необходимым. А дальше он развернул бурную деятельность, начав проводить операции за пределами Ланд и сотрудничая с крупными отрядами Сопротивления, которые базировались севернее, в Бордо. Вскоре ячейка Дюссарра перегнала по численности былую команду Барая: 700 человек весной 1944 г., 5000 – к концу лета. Организация росла и постепенно менялась – Дюссарра добывал все больше оружия, снабжал им бойцов, планировал диверсии. Новое дело – организация отрядов Сопротивления и управление ими – стало его новым призванием. Со временем называть эти отряды «отделением ГВО» уже не поворачивался язык. Поэтому бойцы выбрали для своей организации название «Леон Ландский» – как дань памяти прежнему предводителю.