Чтобы проникнуть на завод, Ларошфуко предстояло для начала выдать себя за одного из трех рабочих. Пьер, разгружавший на фабрике грузовики, больше других смахивал на Робера: примерно такого же роста, с темными волосами, зачесанными назад. Но главным в его наружности были очки – массивные, в черной оправе, скрывающие черты лица. Стал ли Робер вылитым Пьером, нацепив его знаменитый аксессуар? Не совсем. Но ни на кого другого он теперь точно не походил. Пьер вручил Роберу свой заводской пропуск – документы обменивали раз в два месяца из соображений безопасности, – а сам Робер с товарищами проделали нудную, но привычную операцию: изготовили поддельное удостоверение, перенеся фото Робера с его документов на карточку Пьера. Наконец дело было сделано. Не подкопаешься.
Встал вопрос: как пронести взрывчатку мимо немецкой охраны? Прийти к согласию не удавалось довольно долго, пока кому-то не пришло в голову спрятать ее в провианте, а точнее – в круглых булках, которые рабочие обычно прихватывали с собой на обед.
Подпольщики замесили тесто на пробу. Когда булки подрумянились, они срезали верхушки, осторожно вынули мякиш и забили пустоты взрывчаткой – граммов по восемьсот на булку. Затем водрузили «крышки» на место и придирчиво осмотрели. Со стороны – вуаля! – все выглядело как самый обычный обед.
В понедельник Ларошфуко поднялся рано и оделся. Большинство заводчан ходили в джинсах и кепках. Массивные очки Пьера довершали маскарад. Обряжаясь в чужую одежду, Робер немного тревожился – достаточно ли надежна личина? Собственно, эти опасения грызли всех. Бойцы из «Жоржа» из предосторожности решили явиться на завод порознь – чтобы в случае провала Ларошфуко не утянул за собой остальных.
Робер тряхнул головой, отгоняя дурные мысли, вскочил на велосипед и покатил к заводу. В сумке через плечо – буханка с начинкой. Ларошфуко прибыл на место в одиночестве в 7:45 – за 15 минут до открытия проходной. Приметил двух «жоржистов», которые топтались неподалеку, но виду не подал. Рабочие выстроились в очередь. Ровно в 8:00 она заколыхалась вперед.
Ларошфуко, как он напишет позже, продвигался к воротам, осознавая всю «щекотливость» своего положения. Он закинул на плечо сумку с «обедом», как и все вокруг. Постарался изобразить на лице скуку. Шаг влево, шаг вправо, отрешенный взгляд поверх голов. Шаг вправо, шаг влево, не поддавайся панике.
Вскоре перед ним остался всего один человек – и вот немец уже просит его предъявить документы. Ларошфуко, призвав на помощь всю силу воли, протянул пропуск твердой рукой.
Немец скользнул взглядом по карточке, потом по лицу Робера. Сонный, равнодушный – а может, просто устал. Вернул пропуск и кивнул следующему.
Все оказалось просто. Ларошфуко переступил порог завода, еле сдерживая волнение.
В его обязанности входило разгружать грузовики, прибывшие на территорию завода накануне вечером, и разносить коробки и ящики по всему комплексу. Идеальное задание для диверсанта. Робер бродил по цехам, отмечая для себя каждый закоулок, сверяя мысленную карту с планами, которые изучал накануне. Склад горючего – здесь, прессы и система очистки – там. Он разглядывал, по его собственным словам, «самые уязвимые места» завода. Присматривался и к немцам. Это были в основном немолодые и ко всему безразличные вояки.
В начале оккупации нацисты наняли французскую фирму OPA для надзора за комплексом в Сен-Медаре и двумя соседними заводами. Немцы требовали от OPA присылать опытные кадры, но фирма, словно в пику оккупантам, набрала бывших заключенных и проституток. Сознательно или нет, OPA допустила, что соратники Робера из «Жоржа» и другие подпольщики составляли пятую часть персонала. Выработка хромала: рабочие едва осиливали треть, а то и четверть военных заказов – таких долгожданных для немцев. Однако репрессий почти не было. Нацистов больше заботила безопасность завода, и в этом они преуспели. Ни бунтов, ни диверсий, даже вялая работа – своего рода скрытый саботаж – списывалась на ветхость оборудования. К 1944-му немцы, похоже, решили: пускай работают в полноги, зато на виду, а не устраивают заговоры в другом месте. Трудятся на нас – и ладно. Поэтому оккупанты и мирились с жалкими 16 тоннами продукции. Более того, нельзя исключить, что этот результат даже впечатлял немцев, учитывая, каких трудов стоило восстановить завод после британских бомбардировок.
Немцы особо не усердствовали с надзором, и в понедельник вечером Ларошфуко покинул проходную с ощущением, что может обследовать завод беспрепятственно и так, как его душе угодно. Поэтому Робер решил положиться не только на буханки. На неделе он и его товарищи проделали дыры в каблуках ботинок; на то, чтобы их начинить, ушло еще с полкило взрывчатки. Потекли дни, и работа вошла в колею. Приходи на завод спозаранку, вразвалочку шагай через проходную, делай вид, что трудишься на немцев. А пока никто не смотрит – сними верхушку каравая или дотянись до каблука и перепрячь взрывчатку в укромный уголок. Тревога, конечно, грызла Робера, в какой бы закоулок завода он ни пошел, но в целом работа была не то чтобы трудной – даже веселой. Даже если обедать приходилось одними горбушками. По вечерам в убежище, празднуя очередной удачный обман, подпольщики всегда распивали бутылочку шнапса. «А после шнапса мы выдвигались в город», – вспоминал Ларошфуко. Ему еще не исполнилось 21, он был занят делом всей жизни – и ощущал себя до безумия живым. Он еще покажет немцам, он еще покарает их, он еще оставит свой след в этой войне! Через неделю Роберу и двум «жоржистам» удалось пронести на завод около 20 кг взрывчатки.
Диверсию назначили на четверг. Роберу предстояло отработать полную смену, а в 18:30, за полчаса до закрытия завода, привести в действие первый взрыватель у склада горючего, установив часовую задержку. Затаиться на территории, пока комплекс не закроют в 19:00. После разместить детонаторы по периметру – все на полчаса. Чтобы суметь выбраться с территории, он загодя сложил ящики горкой под высоким окном, выходившим на внутренний двор. Вскарабкаться по коробкам, распахнуть окно и спрыгнуть. Двор опоясывала стена метров шесть высотой. По ту сторону будут ждать бойцы из «Жоржа» – они сбросят веревку. Роберу нужно будет ухватиться, перемахнуть через стену и удрать до начала фейерверка.
Наконец пришел назначенный день. Робер весь извелся в ожидании миссии. Хотя предвкушение и бодрило, он чувствовал себя опустошенным. Дергался, не мог сосредоточиться – как будто выпил слишком много кофе. Но сложнее всего было скрывать свое взвинченное состояние.
В 18:30 он подобрался к складу горючего. Никто не видел Робера, и он затаился в тени. В мгновение ока ему удалось собрать первый заряд и разместить его так, чтобы рвануло не наружу, а внутрь, в сторону цистерн. Ларошфуко установил детонатор с задержкой на час и незаметно ретировался.
Ближе к 19:00 Ларошфуко прокрался в укромный закуток. Его не было видно, но сам он мог разглядеть, как двое немцев совершают последний в этот день обход. Наконец взвыла сирена. Рабочие повалили к проходной. Охранники заперли ворота и ушли. Робер выбрался из укрытия.
Каждый диверсант – художник: он чует свою цель нутром, орудует подручным материалом, оставляет свой неповторимый след, как отпечатки пальцев. Роберу предстояло заминировать восемь точек внутри завода: водопровод, кабельные каналы и прочее. Он задумал синхронизировать взрывы в цехах и срабатывание детонатора на складе метрах в ста от них. Одновременные диверсии – самые эффективные. И вот Робер принялся за дело. Закладывал взрывчатку в намеченных местах. Соединял заряды детонирующим шнуром – стоит поджечь, и огонь побежит со скоростью почти 7000 м в секунду. Затем вставлял в каждую бомбу запал, который будет гореть ровно до 19:30 – момента, когда рванет топливный склад.
Когда Ларошфуко закончил с минированием, оставалось минут десять до назначенного часа. Он метнулся к ящикам, заранее сложенным под спасительным окном, и вскарабкался по импровизированной лесенке. Выглянул во двор, что темнел внизу. Живо выбил стекла, вынес оконную раму. Влез на подоконник и сиганул.
Робер упал наземь, но не покалечился. По спине пробежали мурашки. Странное, но вполне объяснимое чувство – ты можешь погибнуть. Ларошфуко подбежал к стене, и тут же прямо у него перед носом заплясала веревка – и обвисла до земли. «Никогда в жизни, – вспоминал позже Робер, – ни до, ни после я не взбирался на шестиметровую стену с такой скоростью». По ту сторону он рухнул в объятия одного из «жоржистов».
Соратники приготовили для Робера велосипед. Вся компания яростно крутила педали. Отъехав на порядочное расстояние, диверсанты сбавили ход, а потом и вовсе остановились. Ожидание было томительным.
Затем прогремел мощный взрыв – земля пошла ходуном. Вслед за ним – второй, не менее оглушительный. Ребята переглянулись: обалдеть! И вдруг, будто озорные мальчишки, вскочили на велосипеды и наперегонки помчались к убежищу.
Добравшись, они смеялись, обнимались, вспоминали подробности операции. Альбан Борд закатил пир на всю ночь – еда, вино, веселье. Робер поначалу приналег на угощение, но скоро понял, что сил на загул нет. «Я чувствовал лишь чудовищную усталость, – вспоминал он. – Мечтал только о сне».
Укладываясь, Ларошфуко вдруг вспомнил: надо бы отчитаться перед Лондоном. Он ненадолго оторвал радиста от празднования. Вдвоем они составили короткую депешу – на случай, если немцы отслеживают эфир: «Операция прошла успешно».
Ответ был и того лаконичнее: «Поздравляем».
Робер, по собственному признанию, «рухнул на соломенный тюфяк и мгновенно отключился».
Глава 17
Наутро после миссии Робер продрал глаза. В голове стучало и гудело, как с похмелья. Но звуки триумфа – те оглушительные взрывы – все еще гремели в нем. Успех бурлил в крови живительным кофеином, сметая дурноту. «Жоржисты»-рабочие обследовали цеха и доложили о разрушениях: водопровод и кабельные каналы снесло, в зданиях все выгорело. Согласно данным двух британских отчетов, производство стояло две недели – вдвое дольше, чем после бомбежек Королевских ВВС. А если вспомнить, что диверсия обошлась без ужасов, которые сеяли ковровые налеты (когда французы бежали в укрытия с кастрюлями на головах, а фермеры после находили останки своей скотины на ветвях