"Сущая морока! Стоит приехать в отель повидаться с детьми, как люди косо на меня смотрят из-за моей фамилии". Вот я и предложил: "Возьми мой паспорт, чтобы чувствовать себя спокойнее". Морис воспользовался им раз или два, а потом, видимо, уехал по нему в Швейцарию». Во втором интервью граф добавил: «Одна из причин, почему я ему помог, – сильный страх. Я боялся, как бы он руки на себя не наложил».
Многие домочадцы были в ярости, но переубедить Робера не смогли. «Что бы там ни болтали, [Папон] сделал для Франции немало добра», – заявил граф. Сказывались старые, еще довоенные, понятия о стойкости в бою и нерушимом фронтовом братстве.
Швейцарские власти экстрадировали Папона 21 октября 1999 г., и он отбывал наказание в городке Френ недалеко от Парижа – в той самой тюрьме, где во время войны немецкие власти пытали и убивали еврейских участников Сопротивления. Адвокаты Папона обжаловали его приговор в Европейском суде по правам человека в Швейцарии. В 2002 г. решение французского суда было отменено. Папону, которому уже исполнилось 92 года, вернули свободу.
Все эти годы имя самого Ларошфуко не сходило со страниц прессы рядом с именем опального префекта, и его репутация оказалась столь же подмоченной. Даже освобождение Папона не помогло ее отмыть. Во второй раз в жизни Робер почувствовал необходимость защитить свою честь, и единственный способ это сделать – рассказать обо всем, что он совершил. С помощью редактора и при поддержке семьи, смирившейся с его упрямством, граф засел за мемуары La liberté, c'est mon plaisir («Свобода мне в радость» – отсылка к фамильному девизу Ларошфуко). Книга увидела свет в конце 2002 г. Автор уделил делу Папона лишь пару страниц, незатейливо повествуя о детстве Робера и той тайной войне, в которую он оказался втянут.
История вышла поразительная. Но пресса ее проигнорировала, и книга продавалась так себе.
C'est la vie. Ларошфуко разменял девятый десяток. Его подстерегали разочарования пострашнее безразличия мира, который перестал его понимать. Шаг Робера замедлился, появились проблемы с дыханием. Туберкулез, перенесенный в детстве, и многолетнее курение иссушили легкие. Они работали лишь на четверть мощности. А тут еще ухудшилось состояние Бернадетт. С диагнозом «болезнь Альцгеймера» ей все труднее было оставаться рядом с мужем, в настоящем. В июне 2011-го у Робера случился легкий инсульт. Бернадетт, навещая графа в больнице, приходила во все большее замешательство. Из-за респираторных осложнений Ларошфуко задержался в палате, а когда его наконец выписали, жена его уже не узнавала. В ноябре семья поместила ее в пансионат. Робер слонялся по анфиладам Пон-Шеврона в компании сиделок, приставленных к нему ввиду слабого здоровья.
Дочь Констанс жила в нескольких километрах от поместья и часто навещала отца. Из всех четверых детей ее больше прочих интересовала бурная молодость Робера. И граф начал посвящать Констанс в тайны, о которых умолчал даже в мемуарах. Например, признался, что много лет носит вставную челюсть взамен зубов, выбитых немцами в Осере. И что почти каждый день мыслями возвращается к войне.
К весне 2012-го силы почти оставили Ларошфуко. Часто Робер не желал покидать постель. Констанс спросила, не хочет ли он напоследок облегчить душу. Тот согласился. Были тревоги, о которых он ни разу не говорил вслух.
Вся эта лихость, которая принесла ему множество орденов и высшие почести Франции, терзала Робера. «Я убивал людей», – произнес старик. Убивал в упор, порой собственными руками. Смотрел, как умирают солдаты, в конечном счете мало чем отличавшиеся от него самого. Они точно так же сражались за то, во что верили. Возможно, их смерть была необходима. Но, как признался граф дочери, в нем до сих пор не умолкал каждодневный отчаянный шепот вины.
Дочь попыталась утешить отца, но в то же время она его прекрасно понимала. Робер не обсуждал войну, потому что в свое время его собственный отец тоже не обсуждал Первую мировую. Старые понятия о доблести, которые придавали Роберу де Ларошфуко мужества, возвели его в ранг героя, а годы спустя связали с людьми сомнительной репутации, – они же приковали его тяжкой ношей вины, которую граф тащил на себе всю жизнь. Молча, мучительно. Он прожил жизнь достойно, как и мечтал в детстве. Но так и не научился смотреть поверх глубокой пропасти собственного сожаления. Возможно, люди хотели запомнить его храбрость… но под конец Робер решился рассказать о цене этой храбрости.
Казалось бы, ничего такого – поделиться с дочерью своими переживаниями. Однако это, вероятно, был самый мужественный поступок в его жизни. Робер отринул старые представления, обрекавшие его безмолвно страдать. Он впервые позволил себе продемонстрировать уязвимость, оказавшуюся неотъемлемой частью его доблести.
Он умер через несколько дней, 8 мая, в годовщину победы над Германией.
Благодарности
Эта книга не увидела бы свет без моей прекрасной и бесконечно терпеливой жены Сони. Она не просто мирилась с моим сумасшедшим графиком, но и давала мудрые советы, как улучшить рукопись. Люблю тебя, милая.
Хочу поблагодарить моего агента Ларри Вайсмана – за то, что поверил в меня и в успех этого начинания. Ларри и его жена Саша Альпер вдумчиво комментировали первые черновики задолго до того, как рукопись попала к редакторам из HarperCollins. Они уберегли меня от самых досадных промахов. Спасибо Джози Фридман из ICM Partners. Отдельная благодарность Клэр Вахтель, Джонатану Джао и Софии Групмен из HarperCollins за помощь в доведении рукописи до ума. Каждая их правка была стопроцентным попаданием.
Низкий поклон Габриэлле Кесслер и Лиляне Янковой, моим бесценным переводчицам в Париже. Кто-то из них непременно сопровождал меня на интервью (мой французский по-прежнему далек от совершенства). Они корпели рядом, разбирая едва различимые каракули в пропыленных стопках военных отчетов. Без них книга попросту не состоялась бы. Были и другие переводчики, помогавшие, когда Габриэлла или Лиляна оказывались заняты. Например, Петра Кришок – виртуоз своего дела, неутомимо копавшаяся в берлинских архивах. Или Альмут Шенфельд, подменявшая Петру, когда та была занята. Катя Мартинес Гарбайе, раздобывшая ключевую информацию в Испании. Антуан Дэн, проделавший то же самое во Франции. Жак Клеман, который разыскал, а затем перевел важнейшие показания с процесса над Морисом Папоном. Софи Детраз, откопавшая часть военных записей Ларошфуко. Эллисон Шейн, взявшаяся за перевод мемуаров графа, когда мой французский был еще совсем плох. Янник Демустье, сопровождавший меня в первой поездке во Францию. Ученые-историки из Лондона, Франции и Берлина, с которыми я консультировался по вопросам Сопротивления и УСО. Клод Делассель, два дня возивший меня по департаменту Йонна и еще два года терпеливо отвечавший на мои бесконечные расспросы. Мой старый преподаватель Том Эммерсон, живущий в лондонской квартире. Даже когда я покинул прекрасные Национальные архивы британской столицы, Том постоянно интересовался, какие еще документы мне раздобыть. Его дочь Хилари и зять Маркус Томпсон, приютившие меня на неделю.
Спасибо Джейсону Шварцу, Райту Томпсону и Илаю Сэслоу за вычитку рукописи и неоценимые советы (включая те, что я вытягивал из них в ходе бесконечных телефонных разговоров или в личной беседе).
Спасибо Чаду Миллману из ESPN, который подбодрил меня своим «Валяй!», едва я обмолвился о желании взяться за книгу.
И, наконец, я безмерно признателен членам семьи Ларошфуко за все фотографии, письма и мультимедийные материалы, которыми они меня снабдили, и за (подозреваю) утомительную необходимость отвечать на мои нескончаемые дополнительные вопросы. Надеюсь, мне удалось показать Робера таким, каким он был, – воплощением отваги и мужества.
Примечания
Прежде чем перейти к самим примечаниям, нужно отметить несколько моментов. Я расспрашивал многих из ныне здравствующих братьев, сестер, кузенов, племянников и племянниц Робера, но двое из них заслуживают особого упоминания. Их имена не раз встретятся среди ссылок на источники. Во-первых, это Николя де Шонен – негласный летописец семьи и племянник Робера. Во время моей работы над книгой он жил в Вильнёве, родовом поместье Ларошфуко, и любезно приютил меня на несколько дней. Во-вторых, Йолен – мать Николя и младшая сестра Робера. Она поделилась воспоминаниями о тяготах и атмосфере оккупации, а также рассказала, каким человеком был ее брат в юности.
Министерство обороны Франции предоставило в мое распоряжение личное дело Ларошфуко – более трех сотен страниц, большей частью найденных в филиале ведомства в По. Участник Сопротивления, не желавший погибнуть от рук нацистов, не мог оставлять бумажных следов своей подпольной деятельности. Потому военные архивы, дополненные по горячим следам воспоминаниями однополчан, стали для меня бесценным подспорьем. С их помощью я смог детально отследить перемещения Робера, что порой вынуждало меня отступать от хронологии его мемуаров. Очевидно, сам Ларошфуко (прилежностью в учебе не отличавшийся) не опирался на все доступные документы, диктуя книгу. В вопросах конкретных дат и событий я отдавал предпочтение военным архивам как источнику, максимально точно отражающему реальность. Впрочем, и архивы порой грешили разнобоем в деталях – что поделать, человеческая память несовершенна. В таких случаях я пытался трактовать факты, сопоставляя, к примеру, личное дело Ларошфуко с данными по тому или иному отряду Сопротивления. Лишь когда версия событий не вызывала у меня внутренних противоречий, я переносил ее на бумагу.
Изучая материалы в Лондоне, я консультировался у опытных историков Второй мировой и УСО (Управления специальных операций Великобритании). Некоторые сомневались, что Робер и впрямь проходил подготовку в Англии и был агентом УСО. В конце концов, в архивах Управления не было личного дела Ларошфуко. Хотя прямых доказательств его причастности к УСО действительно нет, я убежден: граф был британским агентом. Во-первых, пожар вскоре после войны уничтожил, по словам официального историка УСО, М. Р. Д. Фута, большую часть архива. Более того, в предисловии к своей «Тайной истории УСО» (The Secret History of SOE) Фут пишет, что немало документов было ликвидировано самим британским правительством. «Чистка велась хаотично; многие важные бумаги исчезли». Во-вторых, во французских военных архивах упомянуты секретные лондонские кураторы Робера, в том числе некто под кодовым именем Анри. В-третьих, согласно тем же архивам, осенью 1944-го Ларошфуко обучал соратников по Сопротивлению парашютному делу. Но если бы Робер был всего лишь макизаром, не покидавшим пределов Франции, зачем ему самому осваивать прыжки с парашютом? Чтобы добраться до нового отряда маки, хватило бы велосипеда или автомобиля. Тот факт, что граф не только нау