Эта взаимная слежка – попытка то выслужиться перед немцами, то отвести подозрения от себя, а то и просто насолить неугодному соседу – угнетала французов почище гестапо. Как верно заметил историк Генри Чарльз Ли, «не придумать более изощренного способа поработить целый народ, парализовать его разум и низвести до слепого повиновения». Даже дети ощущали леденящий ужас всеобщей цензуры. Йолен, младшая сестра Робера де Ларошфуко, которой в 1942 г. было 13 лет, позже вспоминала: «Я помню, как все молчали, молчали, молчали…» Но Робер просто не мог так жить. «При каждой встрече, – рассказывал он позже, – мы с друзьями бесконечно говорили о том, как вышвырнуть немцев, как исправить положение, как продолжать борьбу».
К лету 1942-го, когда Роберу было почти 19, немецкие офицеры, расквартированные в замке Ларошфуко, съехали так же внезапно, как появились. Они покинули Вильнёв без объяснений и отправились неизвестно куда. Это лишь укрепило решимость Робера. Он по-прежнему жадно ловил речи Шарля де Голля, восторгаясь такими тирадами: «Убийство немцев французами и француженками – дело совершенно оправданное и естественное. Не хотят погибать от наших рук – не надо было приносить войну в наш дом».
Как-то в двери замка постучал почтальон из Суассона и попросил встречи с Консуэло. Разговор сильно ее встревожил. Едва почтальон ушел, она кинулась на поиски сына. Оказалось, почтальон откладывал в сторону письма, адресованные тайной полиции, забирал их домой и вскрывал конверты над паром, чтобы узнать, на кого пишут доносы. Если имя было ему незнакомо, он сжигал письмо. А если знал, то предупреждал его семью… И тут Консуэло протянула Роберу листок бумаги, испещренный каракулями. Анонимный автор обвинял Робера в пособничестве де Голлю, неприятии коллаборационизма и, главное, в терроризме.
Страх и ярость обожгли юношу. Кто мог написать это письмо? Почему? Но ломать голову было бессмысленно. Главное другое: в Суассоне Роберу больше не безопасно. Если кто-то ненавидит его настолько, что готов продать нацистам, то где гарантия, что этот недоброжелатель – единственный? И где гарантия, что не всплывет еще одно письмо, которое попадет в руки другого, более робкого, почтальона, а от него – к нацистам? Робер долго обсуждал это с матерью, хотя и без слов было ясно, что делать.
Надо бежать.
Глава 4
Первым делом Робер отправился в Париж, надеясь найти того, кто сможет наконец-то переправить его в Лондон, к де Голлю и его «Свободной Франции». Порасспросив приятелей, Робер вышел на одного из участников Сопротивления и рассказал ему о своем страстном желании попасть в Лондон, присоединиться к де Голлю и бороться с нацистами. Не мог бы новый парижский знакомый посодействовать ему в этом?
Его собеседник на мгновение задумался.
– Приходите через две недели, – ответил он, – и я скажу вам, чтó смогу сделать.
Когда назначенный срок истек, Робер вновь встретился с ним. Немцы патрулировали побережье Франции, отделенное от Англии проливом, поэтому лучше всего было отправиться на юг, в Испанию, которая осталась в стороне от войны и сохраняла нейтралитет. Если бы Ларошфуко удалось добраться туда, а затем до британского посольства, скажем, в Мадриде, он смог бы найти способ перебраться в Лондон.
Робер был благодарен, почти счастлив, но один вопрос не давал ему покоя. Прежде чем пересечь границу с другим государством, ему предстояло миновать демаркационную линию, разделявшую оккупированную и свободную зоны Франции. Как он мог сделать это под своим настоящим именем? Парижанин заверил, что поможет раздобыть проездные документы и фальшивые бумаги для Ларошфуко. Но это, в свою очередь, вызывало у него новые вопросы. Если многие французы пробираются в Лондон через Испанию, если этот путь считается самым надежным для резистантов[19] – вдруг о нем уже узнали и немцы?
Возможно, ответил парижанин. Но на войне любой шаг сопряжен с риском. Он позвонит своему другу в правительстве Виши, который тайно работает на Сопротивление, – может быть, тот сумеет найти для Робера менее известный южный маршрут. Робер кивнул и попросил собеседника связаться с другом-вишистом.
Был поднят и вопрос о поддельных документах. Возможно, лучше иметь при себе два комплекта. С двумя именами отследить его продвижение на юг будет гораздо сложнее. Конечно, если Робер попадет в лапы к немцам хотя бы с одним поддельным паспортом, он почти наверняка окажется в тюрьме. Насколько можно судить, Ларошфуко решил пойти на этот риск: согласно французским военным архивам, он остановился на двух именах – Робер-Жан Рено и Рене Лалье. Первое было вариацией на тему его настоящего имени – Робер Жан-Мари. А второе он просто придумал: «Это был "позывной", nom de guerre, взятый с потолка», – вспоминал он позже. Второе тоже было легко запомнить – по инициалам.
Для путешествия на юг, в Виши, он взял имя Рене Лалье. На фото в поддельном удостоверении Ларошфуко был запечатлен в элегантной тройке, с волнистыми черными волосами, уложенными в помпадур. Уголки его губ приподнимала едва заметная улыбка, словно он едва сдерживал смех, наслаждаясь этим обманом.
На демаркационной линии нацистские приспешники в серых мундирах, за которые французы дали им прозвище «серые мыши», дотошно изучили документы Ларошфуко – имя Рене Лалье, набранное крупным шрифтом, черно-белое фото под ним. Датой рождения значилось 28 августа 1925 г. – почти на два года позже настоящего дня рождения Ларошфуко. Местом жительства был указан департамент Уаза, располагавшийся сразу к западу от родного департамента Ларошфуко, Эны. «Серая мышь» скрупулезно изучила бумагу, после чего вернула ее Роберу. Путь был свободен.
Он сел на поезд до Виши, но, сойдя на перрон, вдруг ощутил, как его захлестывает волна паники. Он засомневался, не было ли безумием являться сюда, в логово коллаборационистов. Казалось, все вокруг смотрят на него с подозрением; даже автомобили и дома выглядели «враждебно», как он позже напишет. Он постарался подавить подступавший к горлу страх и придать себе непринужденный вид, будто он здесь свой. Но это была непростая задача. «Я старался быть как можно менее заметным», – вспоминал он, описывая, как скользил в тени улиц, избегая встречаться с кем-либо взглядом.
Он остановился в отеле: номер снял его парижский знакомый. План состоял в том, чтобы встретиться с вишистом прямо в вестибюле, но теперь, очутившись в своем номере, Ларошфуко вдруг осознал всю абсурдность затеи. Встречаться с чиновником Виши? В вишистском отеле? Не безумие ли это? «Я с подозрением относился ко всему и ко всем», – писал он позднее.
И все же в назначенный час он сумел собраться с духом и спуститься в вестибюль. Он сразу заметил правительственного чиновника, описанного парижанином. Они обменялись приветствиями. Робер старался не обращать внимания на мурашки, пробежавшие по коже. Собеседники присели, и чиновник завел непринужденный разговор, перемежая его банальными вопросами и замечаниями. Он явно пытался прощупать почву, и Робер начал понемногу успокаиваться – чиновник оказался «на редкость любезен», как он позже отметит.
Впрочем, играть этот спектакль бесконечно они не могли. Посланник Виши сообщил Ларошфуко, что вскоре группа отправится в Перпиньян – город на юго-востоке Франции, рядом с испанской границей. У чиновника был там друг, с которым Роберу предстояло встретиться и который помог бы ему пересечь границу.
Адрес этого человека в Перпиньяне он сообщил Роберу, но не позволил записать: его нужно было заучить наизусть. «Я начал постигать эти правила конспирации, – напишет потом Робер, – которые были так необходимы для моей затеи, но прежде совершенно несвойственны моему характеру». Вишист сказал, что по прибытии друг из Перпиньяна, в свою очередь, сведет Робера с контрабандистами, которые тайно переправляют в Испанию других агентов или сбитых британских летчиков. Решение о том, как именно Ларошфуко доберется до безопасного места – скажем, до британского посольства, – оставалось за этими проводниками. Распрощавшись и пожелав друг другу удачи, собеседники разошлись, и Робер проводил чиновника взглядом, пока тот не скрылся за дверями вестибюля.
Судя по всему, эта встреча подбодрила Робера: позже он опишет путешествие в Перпиньян как «очень приятное», лишенное параноидальной атмосферы Виши. По указанному адресу в Перпиньяне дверь Ларошфуко открыл мужчина лет тридцати. Он поприветствовал Робера с подчеркнутой учтивостью, явно будучи в курсе его планов. Этот человек, как и его коллега из Виши, оказался госслужащим, втайне ожидавшим падения режима Петена. Он настоял, чтобы Ларошфуко чувствовал себя как дома, и предупредил, что до следующей попытки перейти границу может пройти немало времени.
Так что Робер остался на ночь, а потом задержался еще на семь суток: новый знакомый и его друзья-контрабандисты предпочитали переправлять бойцов Сопротивления небольшими группами, постепенно собирая их. На восьмую ночь перпиньянец сообщил Роберу, что контрабандисты собираются переправить двух британских летчиков, жаждущих любой ценой попасть в Испанию. Роберу предстояло пересечь границу вместе с этими англичанами.
Вскоре Робер и человек из Перпиньяна отправились на встречу с англичанами и контрабандистами, которые должны были переправить их через границу. Оккупация и нехватка нефти во Франции – нацисты требовали от французов больше нефти, чем производила сама Германия, – к 1942 г. вынудили большинство французов отказаться от своих автомобилей и жить так, словно на дворе вновь XIX в. «Расстояния, – писал один наблюдатель, – вдруг стали измерять шагами, человеческими или лошадиными». Те, кто не избавился от машины, часто переоборудовали ее так, чтобы установленный сзади цилиндрический насос, похожий на паровозную трубу, мог превращать уголь или древесные опилки в топливо вместо бензина.
Именно такой агрегат и был у перпиньянца: ветхий автобус с так называемым газогенераторным баком, возвышавшимся над кузовом. Они с Ларошфуко петляли по узким дорогам, змеившимся у подножия Пиренеев, пока не добрались до скромной деревушки в 20 км от Перпиньяна. Припарковав автобус, провожатый кивнул на густой лес вокруг и сказал, что дальше они пойдут пешком.