Спросонья я еще тяжело соображал, поэтому не сразу понял, куда ветер дует.
– Вот же он, братцы! Здесь виновник сей славной виктории! – Один из дворян вытянул в мою сторону руку. – Пусть сам все расскажет! Лексашка Меншиков, давай! – По спине тут же кто-то хлопнул, видимо приглашая все рассказать. – И государь просит…
Я повернул голову в сторону Петра. «Точно! Лыбится! Салютует мне бокалом с вином. Придется, видно, байки травить… Черт! Башка никак не проходит! А куда деваться?»
В рассказ я, конечно, припустил немало туману. Как же без него? Не рассказывать же, что все дело было в военной хитрости и голом расчете. Могут не понять. Сейчас в цене была решительность, воинская доблесть, напор и личное мужество.
– Ай да Лексашка, ай да молодец! – То и дело меня прерывали восторженные возгласы соседей, тянувшихся ко мне со своими бокалами; видно, каждому хотелось показать расположение герою. – Славная виктория! – во все горло орали они. – Славная виктория!
Словом, к концу моей истории я уже ощутимо набрался. Прежнюю мою настороженность, немногословность и опасение сболтнуть чего-нибудь лишнего напрочь смыло крепким испанским вином. Последнее сразу же дало о себе знать, развязав мне язык.
– А солдат сих надлежит звать морской пехотой! С нею запросто можно брать на абордаж корабль и даже крепости с моря захватывать, – делился я своим видением морского боя будущего. – С моими молодцами да с полусотней преображенцев можно было даже Архангельск взять. Пока все бы почивали, мы бы у губернатора уже чаи распивали…
От таких откровений в зале тут же воцарилась мертвая тишина. Даже самые откровенные пьяницы позакрывали рты.
– А что? Город, собственно, голый! Форт на холме земляной, пушки в нем старые. Их пока зарядишь, полдня пройдет. Стрельцы по избам живут, на службе в потолок плюют. – Меня уже несло по водам крепкого испанского вина в далекую даль. – Взять такой город пара пустяков… Вообще, о морской пехоте нужно уже сейчас думать! На носу война за Азов-крепость! А у нас конь не валялся! Как Азов прикажете брать?! Людишек обученных нет! Без флота и морской пехоты мы к нему и подойти не сможем!
С вытянутых лиц, сидевших за столом, в этот момент можно было картину писать о вселенском удивлении. Застывшие в их глазах вопросы просто кричали о себе! О чем это он? Какая еще война за Азов?! У нас же мир с османами и крымчаками! Столь же удивленным был и сам Петр, который план о новой военной кампании с османами еще держал в тайне.
– Нужно с суши и реки взять город в осаду так, чтобы ни одна мышь не проскочила. Потом выбрать ночку потемнее и вдарить с моря, – продолжал я. – Только сих морпехов одевать и вооружать надо по-иному. Разумею я так… Вместо нательной рубахи пошить им полотняную белую рубаху с темными полосками. Чтобы все видели, эти солдаты с ворогом на море воюют. Вместо длинных фузей потребно им дать пистоли. По три или четыре штуки, чтобы ими удобнее при абордаже стрелять было. Еще гранаты нужны с малым пороховым зарядом. Вместо сабель и палашей морпехам топорики дать нужно…
Несло меня так, что опытные слаломисты, испытывавшие свою силу и нервы на горных ручьях, умерли бы от зависти. Собственно, много ли надо вина подростку пятнадцати – шестнадцати лет? Алкоголю было совершенно наплевать, что я выглядел физически крепким и мог бы дать фору юноше семнадцати лет.
– Главное же, морпехам нужно много и упорно тренироваться. Ведь как говорил… Кто уж там говорил? Кто-то из великих… А, генералиссимус Суворов! Больше пота – меньше крови! Морские пехотинцы должны уметь брать на абордаж любой корабль – галеру, фрегат или даже огромный галеон… Еще, забыл совсем! Каждый плавать должен уметь…
Потом от абордажа кораблей я резко перешел к взятию крепости, макет которой тут же начал строить из посуды на столе. Высокие фарфоровые кувшины стали башнями крепости, большое перевернутое блюдо – донжоном, а упавшие стаканы и кубки – стенами.
– Любую крепость взять можно без особых потерь. Всегда есть какое-то уязвимое место. – Перед моим затуманенным алкоголем взором скакунами пронеслись картинки из голливудских фильмов, где сотни чумазых рыцарей брали штурмом средневековые крепости и города. – Можно колодец с водой отравить, русло перекопать и реку направить прямо под стену, пороховую мину под башней заложить, поджечь городские склады с зерном, подкупить городскую стражу. А что? Помнится, другой великий говорил, что любой город возьмет осел, нагруженный мешком с золотом. Вон, османы большие любители до взяток. Надо лишь понять, кому заплатить…
Дальнейшее я помнил уже смутно. Подростковый организм, словно сложная автоматическая система в аварийной ситуации, начал вырубать одну физиологическую систему за другой. Сначала пропал слух, зрение. Потом содержимое желудка настойчиво попросилось наружу. В конце концов отказал вестибулярный аппарат, и я рухнул на пол.
Утром я проснулся довольно поздно и, что удивительно, в постели. Судя по ярким лучам солнца, настойчиво пробивавшимся через бледный бычий пузырь на окне, время близилось скорее к полудню. С большим трудом удалось заставить себя встать.
– Блин, отпраздновал победу, – пробормотал я и тут же пожалел об этом, едва не задохнувшись от подступившей к горлу тошноты.
Значительно лучше стало после внушительного глотка воды. Выпив целую кружку, я стал приходить в себя.
– Ничего толком не помню… Мундир на мне, кошель с мелочью тоже. Значит, на пиру я все-таки был. Лицо вроде не разбито, – за неимением зеркала, пальцами я ощупал нос, щеки, уши. – Черт, а что я помню, вообще?
После недолгого усиленного раздумья, выяснилось, что помнил я не так уж и мало. В памяти сохранились яркие картины скачущего по залу полного человека в парчовом камзоле, гогочущих гостей и разбросанной по паркету еды. Я прекрасно помнил свое убежище между стеной и печкой, где мне удалось немного прикорнуть. Провалы в памяти начались с того момента, когда меня усадили за пиршественный стол. Всплывали лишь одни мало связные обрывки образов, где я яростно кому-то что-то рассказывал. Запомнились странные завалы на столе из кувшинов, бокалов и кубков.
– Я ведь о чем-то рассказывал… – холодея от неприятного предчувствия, бормотал я. – Не помню. Блин, не дай бог, что-нибудь лишнее ляпнул! Чего же говорил? – почесывание затылка, к сожалению, памяти мне не вернуло. – Тормоз я, тормоз!
Кляня себя, я подошел к двери и дернул ее за ручку. Яркие лучи солнца тут же ослепили меня. В глазах заиграли белые зайчики. Пришлось даже схватиться за косяк, чтобы не свалиться.
– Лексей! Лексей! – из света донеслись громкие радостные крики. – Вылез, наконец, из своей берлоги. Ну, горазд же ты спать! Косолапый, как есть.
Не успел я протереть глаза, как меня облапили с такой силой, что ребра затрещали. В нос ударили ядреные запахи мужского пота, браги и табака.
– Качать тебя за твои слова надобно! Слышите, братцы? – Сзади кто-то поддакнул. – Качать Меншикова! Качать его!
Черт! Охнул я, когда меня в четыре руки начали подбрасывать вверх. Раз! Еще раз! Еще раз! Желудок снова отозвался неприятным чувством, грозя испортить все веселье.
– Правильно вчера сказал! Так ведь, братцы?
Наконец меня отпустили, и я смог рассмотреть своего почитателя, высокого преображенца, исполинских пропорций, сиявшего, как начищенный пятак.
– Давно пора крымчака и османа за волосатое вымя пощупать! Хватит нашу кровушку пить! Куды им супротив нас! Даешь Азов!
Лозунг «Даешь Азов» гремел еще секунд двадцать, приводя меня в совершенно очумелое состояние. «Азов? Даешь Азов? А при чем тут я? Петр же вроде должен был готовить поход на Азов? Черт! Черт! Что же я вчера наболтал? Блин! Царь же за такое бошку оторвет!» Мысленно застонав от вырисовывавшейся опасной перспективы, я опустил голову.
– Лексей! – наоравшись, ко мне снова подошел тот здоровяк-преображенец. – Слухай, а мне-то можно в энти самые морпехи вступить? Уж похлопотай тама, чтобы меня, Мишку Пантелеймонова сына, туды взяли. Пойми, Лексей, тошно мне тута. Раздолье мне нужно. Ворогов бить хочу. Сделай милость, похлопочи. – Наклонившись ко мне, он заговорщически подмигнул. – Я же потом со всем вежеством подойду…
Эта его просьба меня вообще чуть не доконала. Вдруг захотелось поднять голову и на манер лесного серого хищника тоскливо завыть. «Черт! Черт! Что же такое вчера было? Я что, концерт по заявкам трудящихся вчера давал? Блин, наобещал…»
С тяжелым вздохом я несколько раз кивнул смотревшему на меня с надеждой преображенцу. Главным сейчас для меня было, чтобы он отстал. Проводив глазами преображенца и его товарищей, я направился к входу в Гостиный двор. Там надеялся узнать, что такого удивительного успел наболтать.
Однако прямо на пороге меня перехватил какой-то «немец», который показался смутно знакомым. Этого мужика с жестким волевым лицом, словно вырубленным из камня, я часто видел рядом со своим бывшим хозяином, Лефортом. «Он тоже вроде у Петра служит… Как уж его зовут-то? Имя у него еще какое-то ирландское. О, Патрик! Точно! Патрик Гордон! Ему-то от меня что нужно? Неужели и ему чего-то наобещал?» Генерал Гордон был явно недоволен.
– Вы есть, Алекс, или большой смельчак, или большой глупец, – вот так, сразу в лоб начал генерал. – Обещать взять крепость Азов парой сотней зольдат есть безумие. Вы не понимайт этого? – Его глубоко посаженные глаза пристально меня разглядывали, словно пытались понять, а не болен ли я сумасшествием. – Я быть там два раза вместе с его высочеством князем Голицыным. Ты даже не понимайт, что тебя там ждет! Слышать меня?
Я же в ответ ни слова не говорил, прекрасно понимая всю их бесполезность. Сейчас следовало просто молчать и слушать.
– Ты должен отговорить царь Петр от похода. Русская армия не готов. Нужно еще два или три года. Ты понимайт меня? Скажи царь Петр про это. Марш, марш, пока не поздно.
В здание Гостиного двора я входил с обреченным видом, самому себе напоминающего приговоренного к казни преступника. Кто знает, что там меня ждет? Плаха, веревка или каторга? Кажется, я даже глаза чуть прикрыл, когда дверь со скрипом распахнулась.