– Слушай, боярыч, а ты с церковью как? – Я неопределенно махнул рукой, надеясь на его понимание.
– Гм… – Тот сообразил не сразу, о чем я. – Если про веру спрашиваешь, то верую я в Господа нашего Иисуса Христа. Если же про попов, то не любы они мне. С той поры, как игуменья Белорецкого монастыря у нас с матушкой последнее зерно за долги забрала, видеть не могу их жирные рожи. Все тогда у нас выгребли, до единого зернышка. Потом сразу же боярин с закладными явился, – сквозь зубы прошипел парень. – Мы же с матушкой слезно их молили. В ножках у них валялись, просили хоть немного нам зерна оставить. Она же только крестным знамением нас осеняла. Мол, Бог вам поможет зиму пережить…
Скрипя зубами, боярыч с силой протер ладонями лицо.
– А за то, что дал мне рассчитаться с боярином, по гроб жизни буду тебе должен, – добавил он. – С тобой я теперь, командир…
– Добро, боярыч, – проговорил я. – С этими монахами мы разберемся. Дай срок. Подумать только сначала надо… Тебе же на завтра задание есть. – Тот перегнулся через стол и со вниманием уставился на меня. – Возьмешь всех наших. Форму свою наденьте. Почистить все, натереть, чтобы блестело, как у кота… – Парень при этих словах улыбнулся. – Государь дал мне наказ набрать еще сотни две, а то и три охочих людишек. Воевать крымчака и османа будем… Еще там посмотри, чтобы не доходяги были. Испытай, что ли, их. Экзамены там… Черт, о чем это я? Лучше вот как сделаем. Завтра с тобой посмотрим.
Боярыч откинулся спиной к печке, где с недовольным видом и застыл. И, видит бог, я его прекрасно понимал. Разве только глухонемой не слышал о недавних походах на Азов князя Голицына, оставившего в пустынных степях Крыма десятки тысяч погибших русских воинов. Кому хотелось сложить свою голову ни за понюшку табаку?
– Не бойся, боярыч! Теперь воевать будем по-новому… Османы и крымчаки кровушкой знатно умоются, а мы еще с прибытком останемся.
Глава 10. Рождение морпехов
Утро только еще занималось. Солнце медленно-медленно поднималось, редкими лучами проклевываясь через ветки деревьев. До полуденной, сводящей с ума, жары было далеко. Тянуло морской свежестью с пристани, заставляя кутаться в шерстяное одеяло.
Лепота! Я с хрустом потянулся и поудобнее устроился в гамаке. После вчерашнего тяжелого дня хотелось лежать и лежать, ничего не делая и ни о чем не думая. Словно подслушав мои мысли, поднявшийся ветерок начал легонько раскачивать гамак и, тем самым, убаюкивать. Глаза у меня медленно закрылись.
К сожалению, насладиться утренним покоем не дали. Едва я начал засыпать, как с улицы начали доноситься чьи-то голоса. Шкандыбавшие по грязи люди были явно чем-то очень взволнованы. Говорили громко, с экспрессией.
– Пенек ты трухлявый, когда ж я тобе напраслину толковал? Говорю же, что поход за зипунами это али за пушниной на север пойдем. – Через покосившийся тын мне было прекрасно видно говорившего неказистого вида мужичка с редкими волосами на голове и жидкой бороденкой; он кутался в потрепанный зипун и постоянно жестикулировал. – Вона они, вишь?! Вона! А говоришь, постоянно брешу. Хорошенько в зенки гляди.
– Вижу, – прогудел на это второй, выглядевший повнушительнее. – Правду сказал. Богато людишек стоит на пристани. Давненько такого не видывал… Только думка моя, что не за зипунами мы пойдем. Ты посуди. Сам государь охочих людишек сбирает. Разве государю, как татю, вместно за зипунами ходить? Коли вот купчина, али парняга шальной, али шпынь какой безродный сподобится простой люд сбирать, то про зипуны или другое какое добро след вести речь.
Мне стало очень любопытно, что у меня тут под носом происходит. Выбравшись с гамака, подошел к забору, откуда открывался прекрасный вид на пристань Архангельска. «Ух ты, вашу за ногу! Что это еще за сборище? Местные оппозиционеры, что ли? Привет с Запада? Бунт или, того хуже, война?» Протянувшаяся вдоль берега пристань и правда бурлила народом.
– Черт! Чего гадать-то? Спросить надо. – Я перегнулся через заскрипевшую под моим весом оглоблю и закричал вслед удалявшимся незнакомцам: – Православные! Эй! Куда путь держите?
Те тут же остановились и начали крутить головой. Как меня приметили, так шапки снимать не стали. Пробурчали что-то едва различимое, видимо должное означать пожелание доброго здравия, что меня особо не удивило. Народ здесь, как я понял, лихой и тянуться ни перед кем особо не привык. Сюда последние несколько столетий со всей Руси стекались в поисках лучшей доли и замученные самодурами вотчинниками крестьяне с семьями, и бывшие боевые холопы, и беглые, и обычные тати. Последним, вообще, человека зарезать, что высморкаться.
– Говорю, что за толковище там внизу? Не случилось ли какой конфузии?
Те молча хлопали глазами, похоже соображая, что за птица перед ними.
Помогая незнакомцам проснуться, я накинул на плечи камзол поручика. Новый, пошитый всего пару дней назад, с блестящими бронзовыми пуговицами, камзол сразу же придал мне исключительно бравый и серьезный вид.
– Мы эта… господин поручик. – Хлипкий мужичонка оказался сообразительнее своего товарища, который все еще продолжал пялиться на мундир. – Э… Так слух по темноте прошел, шта государевы люди охочих людишек сбирают. Стока всего посулили, шта держися. И денег, и припасов, и одежу, и сброю, – едва не захлебываясь слюной, перечислял оборванец. – У Сеньки Кривого гутарили даже, шта дуван меж собой, как у казаков, дуванить можно будет. Во, житуха!
Признать, от таких новостей я даже опешил. «Петр еще кому-то поручил войска набирать? Кто же это такой шустрый? Я тут еще только чешусь, а меня уже опередили. Черт, а может, какой-нибудь щегол уши грел на этом разговоре, а потом и к Петру подмазался?» Такого рода мысли пахли очень и очень нехорошими последствиями для моего положения. «Какой-нибудь чувачок живо на этой теме поднимется. Мне же потом достанутся от мертвого осла уши! Хрен вам, а не морпехов! Короче, на пристань надо».
– Евстиха, ты про того охвицера кажи! – от тревожных мыслей меня отвлек нетерпеливый голос второго незнакомца.
Быстро почесав через смятую шапку копну грязных волос, первый продолжил свой рассказ:
– Гутарят, господин поручик, охвицер ходит по самым последним дырам города и разному люду про то сказывает. Одежа у него еще чудная очень. Вся в каких-то пятнах, с мешочками пришитыми. Он-то сулил и скарб, и монету… Только, бают люди, шта берут в охочих не всякого. Мол, прежде должон ты какой-то ойзамен казать. А что это за зверь, никто и знать не знает… Уж не барыш ли охвицер так собе просит?! Бог его знает. Пойдем мы, а то и местов не останется.
Услышав про чудную одежду в пятнах и «ойзамен», я сразу же узнал этого странного «охвицера». «Боярыч, боярыч, гусь ты лапчатый! Что ты там такое устроил? Куда тебя понесло? Я же сказал, что надо меня подождать! Или не сказал… Не помню. Вчера еле живой был от усталости. Не дай бог, что-нибудь учудил!»
Бросив еще раз взгляд на растущую толпу у пристани, я побежал в дом. Нельзя было терять ни минуты. По-хорошему, я уже давно должен был быть там и возглавлять всю эту шумиху. «Вдруг государь заявится? Что он там увидит, один бог знает! Короче, бегом! Бегом!»
– Чертов мундир! Как в таком воевать?! Это все пока напялишь на себя, десять раз в плену окажешься! Чулки бабские! – к чулкам и колготам у меня отвращение еще с детского сада осталось. – Штаны, больше похожие на шорты! Ботинки, которыми бошку можно прошибить! Черт! Здесь узко, там дыра и дует…
Наконец головной убор, черная шерстяная треуголка с щегольским золотым галуном по краю, был водружен на голову. В начищенном до блеска бронзовом подносе, поставленном на попа, отразился молоденький, но до ужаса серьезный прапорщик. Ни дать ни взять слуга царю, отец солдатам! Стало быть, я готов! Нет, еще кое-что забыл.
– Куда эта бляха делась? – забурчал я, в нетерпении оглядывая комнату. – Только что ведь видел… Черт, как же я ненавижу собираться в спешке! А! Вот она!
Полагавшийся прапорщику серебряный нагрудный знак с позолоченной каймой, на котором изображались Андреевский крест и корона, висел на печке.
– Точно на этих похож… На немецких фельджандармов с их серебристыми бляхами, – заржал я, когда вновь уставился на свое отражение. – Сейчас бы еще старый добрый шмайссер с десятком магазинов…
К сожалению, на дурачество времени совсем не было. В темпе нацепил шпагу. На протазан, эту двух с половиной метровую дуру, я даже смотреть не стал.
– Вроде все, – выдохнул я, выходя из избы.
Верхом до пристани было рукой подать. Проблема была лишь в дороге, а точнее, в ее полном отсутствии. Той красоты в виде пахнущих смолой и свежим деревом дубовых досок на земле, о которых я читал в какой-то книге про древний Новгород, в Архангельске и в помине не было. Некое подобие каменной брусчатки еще только начали класть на территории Гостиного двора. В остальной части города улицы представляли собой удивительное сочетание ям, рытвин, колеи и следов от лошадей и коров, которые в распутицу превращались в натуральное болото.
– Блин, опять дороги и дураки! И там, и здесь! Ничего не меняется! – Мой коняга с осторожностью вошел в одну из громадных луж. – Не дай бог здесь свалиться. Утону ведь, – в некоторых местах глубина лужи просто физически пугала. – Черт, кажется, там какое-то шевеление начинается!
Толпа у пристани начала бурлить. Наметились какие-то перемещения. Одни группы переходили на место других, вторые – на место третьих. От всего этого попахивало очень нехорошо.
– Ладно, хрен с этими лужами. Грязь не кровь, смыл и забыл, – пробормотал я, пнув своего конька посильнее.
Не знаю, что подумал жеребец о таком обращении, но четвероногий ломанулся по ямам, лужам и буеракам так, что меня едва из седла не выкинуло.
– Блин! Убьешь! Тьфу! – Ошметки грязи летели прямо мне в лицо, забивая глаза и рот. – Что ты по центру прешь?! – Обидевшийся конь, закусив удила, несся по самой грязевой гуще. – На колбасу… на колбасу сдам!