ный зашнурованным тонким кожаным ремешком.
– А теперь уши развесьте и слушайте! Это мяч! Его можно держать руками, кидать товарищам по команде или бить ногой. Главное – закинуть мяч в ворота чужой команды и не дать забросить в ваши. – Я махнул рукой в сторону уже заготовленных перекладин, стоявших примерно в полусотне метров друг от друга. – Можно пихаться, пинаться и лягаться. Только не до смертоубийства. Коли свист услышите, то немедленно прекращайте играть. Тех, кто хорошо проявит себя, запишем в морские пехотинцы. Ну, с Богом… Начнет ваша и ваша команда.
С грехом пополам отобранные первые две команды, десяток лбов в рубахах и десяток без рубах, побрели к находящемуся невдалеке полю. Следом шел я, боярыч, Абрашка и Пали со своим пергаментом и пером. За нами уже перли оставшиеся, с нескрываемым интересом обсуждавшие мою причуду. Я только диву давался, слушая доносившиеся до меня голоса.
– Не дал Господь умишка, как есть, не дал. Юродивый же он, братцы. Гляньте, как вертелся на бочке… Про мыктробы разны балакал. Братцы, гляньте, нет у мине их. Нетути! Могу даже порты снять, коли не верите!
– Батюшки, свят, свят, свят… Бабка одна, ведунья, намедни сказывала, что грядут времена антихристовы. Все станут платья носить немецкие, в игры бесовские играть…
– Ты, Мыкита, только не спи. Как вон те одолевать начнут, сразу же напирай…
– Что, рожа ты бесовская?! Эти же еле ноги волочат! У меня жонка и то шустрее будет. Куда им викторию одержать. Это кто дурень?! Я дурень?! Да я тебя, соплю вонючую…
– Алтын ставлю! Алтын на шайку Мордатого! Он их одной левой…
– Говорю тобе, за паренька этога держаться надо. Со всех ног в энти морпехи беги. Чуйка у меня, аки у дикого зверя. Чую, нет в нем гнильцы.
Я даже приосанился от таких слов; к сожалению, голос этот стих.
– Дави их, братцы! Дави, чудь белесую!
Я махнул чьей-то серой рубахой, давая сигнал к началу первой игры… Боже, что тут началось! Обе команды, не придумав ничего лучшего, поперли друг на друга в лучших традициях кулачных боев. Корявая стенка сшиблась с еще более корявой стенкой! С воплями, ором и криками из образовавшейся кучи-малы начали вылетать тела. Кто-то тут же вставал и с проклятиями лез снова в самую гущу, кто-то с кряхтением и стонами отползал в сторонку.
– Регби, мать его! Поиграть решил… Может, лучше партеечку в шахматы? – прошипел я сквозь зубы. – Не дай бог, еще до дубин доберутся…
Как на грех, какой-то мужичок с разбитой рожей вырвался из битвы и побежал в сторону ограды, из которой сразу же начал выдирать здоровенный дрын. Желание поквитаться с обидчиками у него не просто читалось на лице, а вопило. К счастью, кто-то из зрителей угомонил его, еще добавив по роже.
– Не-е-ет, надо с этим заканчивать. Придется, по ходу, по одному набирать в морпехи, – разочарованно пробормотал я. – Жаль.
Я уже приготовился свистнуть, как меня отвлек странный шум за моей спиной. Со стороны города кто-то несся в нашу сторону, издавая громкие вопли. Показалось, даже шум игры стал на пару тоном тише.
– А-а-а! Православные! Ратуйте! С кремля войско сбирается! С царем! – орущий мужичок со всего маху влетел в толпу, сбив кого-то с ног. – Людишки тама говорят, что черный люд бунтовать удумал. Мол, припасы и огненное зелье сбирают.
Гонца подняли с земли и потащили ко мне. Он же не переставал кричать, вертя головой.
– Цельное войско сбирается. Сам немец Гордон наказ от царя получил, никакой жалости не имать и всех бунтовщиков из пушек и фузей расстреливать. Кто же покорность иметь будет, того немедля заковать в кандалы и отправить в Сибирь.
Моя челюсть самым натуральным образом упала от этой совершенно дикой белиберды, в которую просто невозможно было поверить. Однако удивительным было то, что все вокруг в нее верили. Ненависть, страх и паника читались в глазах. Кто-то уже ломанулся из толпы к пристани, где были привязаны лодки. Другие тянули из-за пазух ножи и кистени.
– Вот вам крест, вот вам крест, нет лжи в моих речах. Самолично видел, как по улице бежал капитан Преображенского полка в одних портках. Тревогу объявили. Всех сбирать в Гостином дворе будут. Потом уж и к нам пожалуют.
Мои и те, кто стояли ближе, тут же вопросительно уставились на меня. Следом на мне скрестились взгляды и остальных. «Мать моя женщина… Что вообще происходит в этом сумасшедшем доме? Кто-нибудь может мне ответить на этот вопрос? У Петра крыша, что ли, поехала?» Я растерянно смотрел на бурлящую толпу, из которой то и дело раздавались самые разные вопли: бежать, прятаться, поджечь город и пристань, сражаться и вешать богатеев.
«Неужели Петя и его остальные приняли нашу сходку за начало бунта?» От этой мысли у меня холодок побежал по спине. Несмотря на всю фантастичность этого предположения, дело обстояло именно таким образом…
Едва люди с городского дна начали стекаться к причалу, по городу поползли разные слухи о волнениях среди работных людей. Ближе к рассвету, когда на пристани уже толпилось четыре-пять сотен людей, тональность слухов начала кардинально меняться. Заговорили уже не о простых волнениях, а о полноценном бунте. Какие-то люди на улицах в полный голос кричали о разграбленных военных складах, украденном порохе, пострелянных солдатах, перешедших на сторону бунтовщиков десятке офицеров во главе с целым полковником. С каждым новым часом слухи обрастали все более и более фантастическими подробностями. В полдень разговоры уже пошли о том, что бунтовщики отправили гонцов с изменническими грамотками к шведскому королю Карлосу. Мол, в этих грамотках они просили Карлоса взять Архангельск под свою руку.
Эта мешанина из самых разных слухов, волной распространявшихся в городе, подпитывалась полным незнанием реальной ситуации и отсутствием какой-либо реакции со стороны официальной власти. Царь Петр в этот самый момент изволил крепко почивать, еще толком не протрезвев после очередной ночной гулянки со своими офицерами. В невменяемом состоянии были и его ближайшие сподвижники. Единственный среди них не пивший Лефорт лежал с коликами в животе, не в силах двинуть ни рукой ни ногой. Ему сейчас вообще было ни до чего.
Когда же слухи дошли до богатой части города и к Гостиному двору потянулись набитые скарбом экипажи, зашевелились городские власти. Делегация из бургомистра и его подчиненных начала ломиться в дверь бальной залы, где спал царь Петр. С горем пополам, используя помощь слуг и камердинеров, им удалось достучаться до юного царя… и вывалить на его опухшую с похмелья голову всю массу непроверенных слухов и страхов. Один только бог знает, какие демоны в этот момент завертелись внутри Петра, с дикой ненавистью воспринимавшего даже малейший намек на протест. Он пинками поднял своих офицеров. Приказал трубить тревогу по армии и ставить в ружье всех, кого только можно…
Знать обо всем этом наверняка я, конечно, не мог. Однако догадывался, что, скорее всего, события будут происходить именно так. Собственно, несложно было предугадать и действия юного царя. Со времен стрелецкого мятежа Петр с особой, прямо животной жестокостью расправлялся с любыми народными выступлениями. По его приказу войска истребляли бунтовщиков, невзирая на пол и возраст. Скорее всего, здесь он поступит точно так же…
– Командир, – обеспокоенно позвал меня боярыч, за спиной которого стояли растерянные люди. – Разумеешь, двинет царь войска? Мы же не бунтуем. Можа, обойдется?
Я печально усмехнулся. К сожалению, вот именно в таких случаях судьба не дает осечек. Обязательно дело будет развиваться по наиболее худшему сценарию. В этот момент, словно в подтверждение моих слов, со стороны города донесся тревожный звук горна. Следом раздался мощный пушечный раскат.
– Вот тебе и обошлось, – буркнул я, закрывая глаза от солнца и пристально всматриваясь в ту сторону. – Давай-ка, парни, держитесь рядом со мной. Боюсь, скоро здесь может быть жарко… Или эти затопчут, или те расстреляют.
Наверху на дороге показались первые всадники, которые тут же замерли. Судя по разноцветным плюмажам и перьям на головных уборах, за нами сейчас наблюдали командиры. Видимо, тоже пытались понять, что происходит.
Завидев военных, толпа у пристани забурлила еще сильнее. От причала уже отчаливали первые лодки, люди на которых гребли со всей силы. Оставшиеся на берегу с яростью штурмовали парочку купеческих кораблей, команда которых не успела отчалить. Основная же масса металась из стороны в сторону, не зная, что делать. «Еще минут десять – пятнадцать, и добрый Петр отдаст приказ смешать здесь все с землей… Попал… Что же делать? Остается, похоже, лишь муравью хвост приделать… Или героически встать к стенке вот этого барака и проорать что-нибудь красивое и героическое. Или запеть, в конце концов, Марсельезу. В фильмах про революцию это смотрелось красиво. Помнится, в детстве я даже плакал. Можно даже гимн Союза пропеть. Думаю, тоже красиво получится. Правда, этого никто не оценит». Я даже криво усмехнулся, представив себе эти картины с расстрелом и песней из будущего. «Интересно, а если запеть „Боже, царя храни…“, лучше будет или нет?» От этой мысли я едва не присел. Это было так безумно, что могло сработать! Что может быть лучше, чем верноподданническое пение сотен и сотен людей на коленях? «Это же бомба! Атомная!»
Резко развернувшись к цыгану, я схватил его за грудки.
– Пали, свистун ты наш разлюбезный, свистни-ка так, как никогда не свистел раньше! Что зенки на меня лупишь? Не спятил я. Надо, Пали! Для дела надо! – в возбуждении говорил я, вновь взбираясь на свою бочку. – Давай, давай!
И тот дал. Это был просто королевский свист. Свист – всем свистам свист! Думаю, он только чудом на ультразвук не перешел. Этот свист перекрыл и звуки горна, и раскаты пушечных выстрелов, и панические крики людей, и шум прибоя. На какое-то мгновение пристань замерла, головы сотен людей повернулись в мою сторону. Я вдобавок энергично замахал руками, привлекая к себе внимание.
– Ну?! Полные портки наложили? Испугались государевых полков? Ха-ха-ха, – с чувством собственного превосходства и непробиваемой уверенности рассмеялся я. – Хотите жить, слушайте сюда! Царя Петра в обман ввели. Кто-то из лукавых придворных простого народа боится… Слушайте! Надо, чтобы государь узнал про этот обман. Пусть видит и слышит, что мы никакие не бунтовщики!