Я выдержал небольшую паузу, чтобы мои слова дошли до собравшихся людей, и с еще большей энергией продолжил:
– Сейчас все на колени! На колени, дурни! Жизнь, что ли, не дорога? – заорал я не своим голосом. – На колени, волчья сыть!
После некоторой заминки и колебаний кое-кто начал вставать на колени. Через мгновение таких людей уже были десятки, а вскоре почти вся пристань стояла на коленях с обнаженными головами. Многие вдобавок шептали молитвы и крестились.
– Сейчас, как в церковном хоре, споем осанну государю. Громко споем! – с полной уверенностью продолжал говорить я. – Споем так, чтобы до него самого дошло! Повторяйте за мной…
Конечно, я понимал, что никакого стройного пения не получится. Вообще может никакого пения не выйти. Будет какое-нибудь невнятное бормотание, не более того. Однако мне сейчас это виделось единственных выходом.
– «Боже, Царя храни!» – Я попытался кричать мерным речитативом, читая своеобразный средневековый рэп. – «Сильный, державный, царствуй на славу, на славу нам!»
К своей радости, я услышал, как за мной начали повторять. Пусть это было коряво, невпопад и вразнобой! Пусть это было невнятно! Пусть, тысячу раз пусть! Главное – это было.
– «Царствуй на страх врагам, Царь православный! Боже, Царя храни! Славному долги дни дай на земли!»
Я кричал изо всех сил, и толпа за моей спиной вторила мне. Вдруг в какой-то момент что-то начало меняться. Эта чудовищная по фальшивости песня стала звучать как-то иначе. Я не сразу понял, что изменилось. «Это же молитва! Они молятся!» Сотни простых людей не просто пели, они молились. Не случайно российский гимн первое время назывался «Молитвой русских». В нем слова и фразы построены по образу и подобию православных молитв, с которыми люди поднимались с постели поутру, садились за стол, встречали молодых, провожали усопших.
– «Дай на земли! Гордых смирителю, слабых хранителю, всех утешителю – все ниспошли! Перводержавную Русь православную, Боже, храни!»
Сейчас это уже была настоящая молитва. Люди вновь крестились, кто-то отвешивал земные поклоны. Плакали. Невероятная энергетика песни, помноженная на витавшее в воздухе напряжение и страх, превратили гимн в нечто невероятное. Слова и фразы звенели в воздухе, разносясь на версту вокруг.
– «Царство ей стройное, в силе спокойное! Все ж недостойное прочь отжени! Воинство бранное, славой избранное, Боже, храни! Боже, храни!»
Я даже не заметил, как стихли звуки военного горна и прекратилась стрельба из пушек. Погружение в эти звуки было настолько полным, что напоминало медитативный транс. Правда, отвлечься мне все же пришлось.
– …дир! Командир! – Боярыч меня так дернул за штанину, что я едва не слетел с бочки. – Тама до тебя приехали, охвицеры. Спрашивают, что тут у нас такое и где бунтовщики.
В паре десятков шагов от нас, действительно, стояло несколько всадников, показавшихся мне смутно знакомыми. Кажется, я видел их рядом с Петром на одной из гулянок-ассамблей. «А морды лиц, у вас, голуби сизокрылые, охреневшие! По-другому и не сказать… Не ждали такого!»
– Господа, не узнали? Поручик Меншиков Александр Данилович! – молодцевато представился я, всем своим видом излучая спо койствие. – О каких бунтовщиках вы говорите? – Офицеры выглядели так, словно их мешком пристукнули. – Это будущие солдаты. Государь поручил мне набрать особую роту солдат для абордажного боя. Все это происходит по его поручению… Еще мы разучиваем песню в подарок для государя.
Не знаю, что и как они рассказали царю, но вскоре Петр заявился сам. Взбудораженный, с красным лицом, выпученными глазищами, он явно приехал карать. Мы же вновь встретили его гимном.
Глава 11. Грабь награбленное
Боже мой, какие доходяги!» Под этим девизом у меня прошел месяц в новой должности командира особливой морской роты. Среди двух сотен чумазых и заросших по самые брови рыл, которых лишь по недоразумению назвали морскими пехотинцами, пожалуй, не было ни одного бойца с подходящими для меня кондициями. Это были или мордатые здоровяки со свисающим пузом, или анорексичные мужички с впавшими глазами и выпирающими скулами.
– Блин, да вы же копыта отбросите на первой тренировке! – бормотал я на смотре своей роты, медленно прохаживаясь вдоль строя притихших солдат. – Кожа да кости… Бухенвальдские крепыши… Узники Освенцима… Зомби, черт побери…
В какой-то момент от вида моей возмущенной раскрасневшейся физиономии первая шеренга будущих морпехов начала валиться на колени. По строю побежал шепоток, что «боярин зело зол и лается мудреными словами».
– Так ведь голодуем, батюшка, – тут же гнусавым голосом кто-то заголосил из глубины строя. – Хлебушек токмо из лебеды и едаем. Мясца уже с Рождества не видали… Сдюжим мы, батюшка, со службишкой. Не сумлевайся, сдюжим. Нам бы только немного подхарчиться…
Я вновь окинул первую шеренгу взглядом и скривился. «Сдюжите, как же… А по поводу подхарчиться, вообще, мрак. Это же, черт побери, сколько денег нужно, чтобы у вас на ребрах немного мяса завелось?! Блин! Уйма денег! А я гол как сокол!» Проблема отсутствия денег вновь встала передо мной в полный рост и насмешливо показывала длинный язык.
К вечеру я попытался вчерне набросать некое подобие финансового плана по содержанию «особливой государевой роты морских пехотных солдат». Получалось, прямо сказать, неважнецки. «Значит, на одного рядового царь положил мне по 6 рублей в месяц. Мол, на обычного пехотного потребно 10 рублей в месяц, а на твоего еще посмотреть надобно будет, каков он в бою и службе». Моим помощникам он положил по 20 рублей, мне как поручику – целых 40 рублей. Кажется, много получается, если стоимость продуктов посчитать. Курица вон 2 копейки стоит, а кило хлеба – 1 копейку. Лошадь вообще можно за 30 копеек купить. Вроде богачи?! Солдатиков можно каждый день кормить от пуза. Но не так все просто…» Эти астрономические суммы, о которых говорил Петр I, оказались довольно виртуальными. Как шепнул мне по секрету Лефорт, этих сумм можно будет ждать годами и в конце концов не дождаться. Молодой царь еще только-только брал в свои руки бразды правления, а его родственники с большим скрипом и неохотой ему уступали.
– Короче, опять все придется делать на свои гроши, – усевшись на сеновале, вдали от всех, недовольно ворчал я. – А как срок придет, добрый Петя спросит про морскую пехоту. Мол, как там дела? Как солдатики? Обуты, одеты, сыты? А у меня тут дырка от бублика! Блин, где деньги взять? Денег нет, а вы держитесь. Как?! Война на носу! Не справлюсь, мне дадут пинка. Тогда придется вообще забыть о поисках проклятого портала и надеждах возвратиться домой!
В процессе раздумий мне несколько раз пришлось слезать с сеновала и идти за пивом. На сухую категорически не думалось. К сожалению, с пивом тоже особо не ладилось. В голову с безумной настойчивостью лезли мысли о каких-то фантастических способах заработка.
– Может, чудодейственные пилюли для мужской силы смастрячить и продавать? Мела, что ли, кругом мало? С руками ведь оторвут, – после первого же глотка тягучего пива выдал я. – Или какие-нибудь любовные капли? Страдающих Ромео полно ведь в любое время. Думаю, воды в речке для такого с трудом хватит. Хотя, если подумать, то идея не очень хорошая. За такое можно ведь и от Церкви схлопотать по загривку. Эти рассусоливать не будут, мгновенно объявят сатанистом. Потом не отмоешься…
За первым глотком пошел второй, третий. Душистое пиво оказалось тяжелым и поразительно хмельным, сразу же туманя голову.
– Что бы еще такое изобрести и продать? Зубную щетку? Есть вроде уже какая-то палочка со свиной щетиной. Мыло? Тоже есть его аналог, да и возиться с ним долго и муторно. – Погрузившись с макушкой в душистое сено, я буравил глазами худую крышу. – Ручку, карандаш, скрепку? Кому они сейчас нужны? Десятку человек в Москве… Черт, по ходу, не заработать мне изобретательством.
Тут я вспомнил судьбу некоторых русских гениальных мастеров-изобретателей, с которыми судьба на родине обошлась очень и очень неласково. Изобретатель электрической дуговой сварки Н.Н. Бенардос умер в одиночестве и нищете, создатель двигателя И. Ползунов жил в бедности, выдающийся конструктор И.П. Кулибин после своей смерти оставил лишь несколько старых вещей.
– Что-то пиво совсем не помогает. – Я с сомнением поглядел на кувшин, на дне которого еще что-то соблазнительно плескалось. – Тогда замутить что-нибудь с оружием? Соорудить какую-нибудь вундервафлю? Огнемет, разные гранаты, химическое оружие из горчичных зерен или извести? Нет. Нельзя. Такое продавать нельзя, потому что самому пригодится. Может, тогда клад какой-нибудь найти? Блин, какой к черту клад? Атлантида Платона? Сокровища Тутанхамона? Золото скифов? Может, поискать библиотеку Ивана Грозного? Черт, идеи какие-то все маразматические…
В конце концов я даже вспомнил о знаменитом сыне турецкого подданного и идейном борце за денежные знаки – Остапе-Сулеймане-Берта-Мария-Бендер-бея и его способах относительно честного отъема денег.
– Бендер хитроумный мошенник. Потяну ли я такую роль? Тут двужильным надо быть, уметь гениально перевоплощаться. Наконец, у меня катастрофически мало времени, чтобы придумывать и воплощать в жизнь гениальные схемы обмана людей, – бормотал я, обнимая опустевший кувшин. – Надо смотреть правде в глаза – такого я не потяну. Пусть Россия ждет приезда Казановы. Хотя мошенников будет много и до него… Похоже, ничего лучше грабежа я все равно не придумаю.
Откинув кувшин в сторону, я поднялся. Судьба вновь толкала меня на путь то ли Робин Гуда, то ли Вильгельма Телля, то ли раннего Сталина. Пока я, пошатываясь, спускался с сеновала, мысль о таком заработке денег казалась мне все более и более привлекательной. «…Ведь для благого же дела. Для армии брать будем. Кругом много толстосумов, которых можно попросить поделиться. Наконец, не горбом же своим они заработали богатства?! Никто ведь честный люд трогать не собирается…» С каждой минутой у меня в голове все полнее складывалась, пусть и наивная, но зато