ексашке Меншикову.
– Лексашка, брат, чего разлегся-то? – еще за пару шагов начал говорить Петр. – Ты же у нас герой. Азов-то мы взяли! Слышишь? Если бы не твои орлы, то мы бы так и стояли под стенами османской крепости. А воины твои с тем чудным именем морпехи есть знатные солдаты. Сброя, пистоли тоже зело добрые. Корабль броненосной тако ж видел. Нешто все твои придумки? А…
Тут Петр, наконец, разглядел лежавшего и с трудом сдержался, чтобы не отшатнуться. Его знакомец выглядел так, что краше только в гроб кладут. Его диковинные темно-зеленые порты, черные сапоги были густо покрыты засохшей бурой кровью, источавшей тяжелый запах. Когда-то ярко блестевшая кираса сейчас была покрыта вмятинами, черной гарью. Но страшнее всего было лицо Алексашки. Кое-как омытое от крови, оно казалось перекошенным, совершенно незнакомым. Его длинные волосы окровавленными колтунами закрывали левую часть лица. Справа, почти с самой макушки, свисал лоскут кожи, открывавший вид на тошнотворное буро-черное месиво.
– Как же так… Чего поперед солдат-то полез? Эх… Твое командирское дело не поперед переть, а позади приказы приказывать, – печально пробормотал Петр. – Думаешь, мне по нраву быть позади всех? Я тоже ведь хочу османа прищучить. Слышишь?
Петр с удивлением смотрел на тело. Он никак не мог понять, как же могло такое случиться. Лексашка, юнец, немногим старше его самого, подарил им османскую крепость и закончил вот так бесславно и страшно.
– Оставь его в покое, государь. В беспамятстве уж с утрева. Турок в няво из пистоля прямо в голову стрельнул. Попы, сволочи, уже отпевать удумали. Гутарят, мол, даже лекаря звать не потребно… Отходит командир. Господь решил его к себе забрать. Видно, там на небесах тоже буча намечается и в господней армии хорошие воины зело потребны. Будет таперича командир Сатану и в хвост и в гриву лупить, пока тот афедрон свой не покажет, – угрюмо пробурчали из-за спины Петра; оказалось, к нему подошел тот самый морпех, что недавно метелил священника. – Не уберегли, государь. С дурости своей, не уберегли. Я же должен был спину яго крыть. Это в меня тот проклятый осман должен был стрельнуть. В меня должен был стрельнуть.
Морпех от души приложился к вытащенному откуда-то кувшину и тут же скривился, занюхивая рукавом.
– Такого людину не уберегли… – с дикой тоской в голосе забормотал он себе под нос. – Як же так? Он же мне за старшого братку. От дыбы спас. Доверие оказал. Отнесся ко мне не как к псу подзаборному, а со всем уважением, по-человечески. К делу приставил. – Морпех еще раз пригубил содержимого кувшина. – Человечище. Настоящий…
Хмурый Петр, не говоря ни слова, взял у него кувшин и тоже сделал большой глоток. Правда, содержимое оказалось отнюдь не слабеньким вином, а чем-то адски обжигающим горло. У царя моментально зашумело в голове.
– Я же тогда, в Разбойном приказе, думал, что отбегался. Как на духу скажу, государь. Сидел в темнице и вспоминал молитвы, что матушка мне в детстве читала. А командир мне поверил. Не позволил сгинуть в безвестности, – тяжело вздохнув, он бросил горький взгляд в сторону лежанки. – Вот какая людина была. А попам, государь, не верь. Напраслину они на него возводят. Никогда командир сатанинским делом не занимался. Я-то верно знаю. Всегда при нем был… Он кажному убогому и сирому с помощью шел. Никому не отказывал. Кому грошик даст, кому одежонку справит, а кому на прокорм хлеба с рыбой в котомку положит. Добр не в меру был. Прозорлив еще. Не каждый старец али монах-пустынник бывает таким. – Морпех чуть понизил голос, словно готовился поведать какую-то великую тайну. – Он, государь, великие беды и великие радости прозревает… Бывало, подзовет меня к себе и начнет рассказывать, что Русь-матушку ожидает. Говорит, не знаешь ты, боярыч, что наступает особливое время тяжких испытаний. Сейчас кажный, кто смел и верен государю, сможет великую пользу принести и обрести большой почет…
Шепот его постепенно становился еле различимым. Уже почти затихнув, парень вновь воспрянул.
– И про тебя, государь, он много сказывал… Разное… только все и не упомнить, – боярыч начал с силой растирать лицо, словно это должно было помочь ему вспомнить. – Командир рассказывал… Вспомнил! Сын у тебя должон вскорости народиться! Наследник! Алексеем вроде должны его наречь.
С таких речей царское лицо перекосило от гнева. «Какой-то шпынь безродный посмел при нем такие речи вести! Плетет невесть что! На царя…»
В этот момент с улицы начали раздаваться радостные крики. Несколько раз кто-то пальнул в воздух. Вопли не прекращались, а становились все громче. Их подхватывали все новые и новые люди.
– Государь, государь! Радостная весть! Где государь? От государыни-матушки благая весть! Государь! Государь! Наследник народился! – шум накатывался волной, приобретающей мощные грохочущие звуки. – Православные люди, у государства Российского наследник народился!
Петр с дикими от удивления глазами уставился сначала на резко замолчавшего морпеха, а потом на лежавшее на лежанке тело. На его ошалелом лице с выпученными глазами был буквально нарисован только один вопрос «как?».
В палатку, наконец, ворвался один из приближенных царя, восторженно вопя:
– Государь! Государь! Благая весть! Сын у тебя родился! Наследник!
Увидев Петра, молодой дворянин тут же бросился на колени и начал со слезами обнимать его ноги. Рыдая, он нисколько не лукавил. Рождение наследника державы было великой радостью для подданного, так как обещало спокойную передачу власти.
– Как батюшку твово, государь, нарекли. Алексеем, что значит защитник. Новый воин народился, – никак не мог остановиться молодой мужчина, не отпуская ног царя. – Надежа государева…
Петр же, больше напоминавший каменную статую, никак не реагировал на его слова. Он все никак не мог прийти в себя, снова и снова думая о случившемся. «Господи, что это такое? Откуда он это узнал? Если праздность Евдокии многим была известна, то имя же даже я не знал! Кто же ты такой, Алексашка Меншиков? Откуда у тебя сие знание? О моем сыне, о всяких диковинах?»
Тот самый морпех, что с самого начала вместе с ним находился в шатре, вдруг нарушил молчание. Он подошел к Петру и с фанатичным блеском в глазах уставился на него.
– Тапереча понял, государь? Командир все наперед знает. Правду я сказывал. Он ведь не только про наследника нам рассказывал, – в голосе парня слышалась такая истовая уверенность в своего командира, что у царя в душе даже зашевелилось что-то напоминающее зависть. – Еще говорил, что скоро ты со шведом будешь ратиться. Мол, Карлус, король шведский, одержит над нами зело сильную викторию, а все твои иноземные генералы к нему сбегут. Все пушки вражина схватит. Тебе же потом придется колокола с церквы снимать и из сей бронзы пушки лить. Только сказал потом командир, что шведа мы обязательно победим. Разобьем всех его генералов, сожжем его флот и возьмем его крепости. Сам же Карлус побежит он нас, как побитый пес, весь пораненный. Рассказывал про гетмана Мазепу, что предаст тебя, как Иуда за тридцать сребреников… А до шведа, сказал командир, отправишься ты в Великое посольство по заморским странам, чтобы союзников для нашей державы искать. Только молвил он, что нечего было тебе по тем углам шляться. Не было, нет и не будет от тех стран для нас помощи. Мы всегда будем только на себя, армию и флот надеяться. Мол, нужно было самому здесь готовиться к войне, а в разные страны отправить великое множество гонцов с грошами для прикорма разных розмыслов. Великая нужда в нашей державе в таких ремесленных людишках…
Во время этих откровений ничего не понимающий придворный, который вбежал с вестью о рождении наследника, начал вставать с колен. Он уже не улыбался, а с каким-то испугом слушал странные пророчества о скорой войне со Швецией, одним из сильнейших королевств на материке. Его взгляд метался с Петра на морпеха и обратно.
– Сказывал командир и недобрую весть для тебя, государь, – хорошо набравшийся вина морпех начал нести невесть что. – Сказал, что упустишь ты свово сыновца. Пока делами государственными занят будешь и на бранях пропадать, окрутят его чужие людишки. Наговорят они ему, что не люб он тебе и зла желаешь. Оттого, как старше станет, начнет он тебя лютой ненавистью ненавидеть. Восхочет к ляхам и хранцузам сбежать за военной помощью, чтобы ратиться с тобой за российский трон.
Бедняга придворный от речей с откровенной хулой на государя прямо на глазах сползал на пол. В конце концов глаза его закатились, и он растянулся во весь рост. Правда, никто в шатре на это не обратил никакого внимания.
– Неужели Всевышний послал нам провидца? – потрясенно прошептал Петр, не в силах поверить в услышанное. – Господи, нешто ты явил нам сию великую милость?!
Глубоко внутри царя, несмотря на все его непростое и противоречивое отношение к Церкви, остававшегося глубоко верующим человеком, что-то шевельнулось. Воспитанный на рассказах многочисленных бабок и кормилиц о христианских святых, которые силой веры совершали удивительные вещи, он готов был поверить и в чудо пророчества. Тем более только что, прямо на его глазах, одно из предсказаний таинственным образом сбылось.
– Это же какая польза для Отечества! Мы смогем всех иуд заранее ловить. Кто только задумает к супротивнику перейти, мы уже знать будем. – Петр, верный своему милитаристскому практицизму, тут же начал примерять провидческие способности Меншикова к военному делу. – Тако ж мы и про кажное сражение ведать будем: про инфантерию, про артиллерию, про корабли.
Царь вдруг начал ходить из угла в угол, словно загнанный в клетку дикий зверь. Его переполняли мысли о новом будущем страны, которая забудет о своем варварском прошлом и станет великой державой. В его видениях тысячи солдат в необычных кирасах и шлемах лихо штурмовали крепости и города, бомбардиры стреляли по вражеской коннице взрывающимися пороховыми стрелами, покрытые непробиваемым железом корабли под Андреевским флагом таранили многопушечные английские и шведские фрегаты. Хищная улыбка играла на его губах, в предвкушении сжимались кулаки. Он ясно видел это будущее. Оставалось только сделать несколько шагов, чтобы оно обрело физическую реальность.