Однако дед Ршыун - иное дело. То, что Алексей будет охотником-заготовителем, обсуждению не подлежало. Отец белку в глаз бил, сам дед в охоте мастак, каких поискать. А его, в свою очередь, тоже отец к ремеслу приучал. Династия. Но на дворе стоял двадцатый век, Алексею нужно было учиться. Сегодня без грамоты - куда? Потому имел старый нивх избушку на краю посёлка Верхнего, что в тридцати верстах от Николаевска-на-Амуре. В отличие от соплеменников вёл жизнь скорее оседлую, чем кочевую, а Лёшку гонял в ближнюю во всей округе школу. За семь километров по тайге. Учись, внучок, уму-разуму набирайся.
Так и рос Алексей: утром пробежка на занятия, вечером - кросс по пересечённой местности до дому. Да ещё уроки выучить нужно, да по хозяйству помочь - вдвоём ведь жили. А вот во время каникул уводил дед Ршыун внука в дальние походы, по непролазной, нехоженой тайге, где лишь звериные тропы да редкие охотничьи заимки с обязательным припасом дров и спичек. Учил читать следы обитателей леса, показывал, как прятаться, как к добыче подкрадываться - охотиться учил.
По взглядам нивхов, мир устроен просто, но упорядоченно и справедливо. Охотник бьёт лося, ему нужно питаться и кормить семью. Но и убитый лось уже вписан в великую Книгу Жизни как пропитание, у него нет и не может быть иной судьбы. Порядок в мире поддерживают духи - земли, воды, воздуха, тайги. Они зорко следят, чтобы не пролилась лишняя кровь. Знал бы Ршыун слово «гармония», так бы и называл наверно справедливое это мироустройство. В свою очередь охотник такой же житель леса, как и лоси. Те едят ягель, за ними охотятся волки, волков бьют охотники. Так вращается великое колесо бытия - все обитатели тайги берут у неё что-то, и все что-то отдают. Поэтому духи помогают охотникам, но только пока те следуют справедливому и честному пути, заповеданному предками.
В этом же заключалось и искусство меткого выстрела. «Целиться из ружья, конечно, нужно, - говорил старый Ршыун, - но пулю посылает не палец, нажимающий на спуск. Не глаз ловит цель на мушку - духи направляют руку твою через волю, а воля - полёт пули. Если ты в ладах с миром, не нарушаешь великих законов, не ищешь выгоды для себя одного - можешь вообще закрыть глаза. И стреляй. Попадёшь точно...»
Долго не давалась эта наука Алексею. Ну как же так? Вот - мушка, прицельная планка, вот - цель на мушке. Теперь останови дыхание, замри и пла-а-а-вно так...
Бах! Зверёк порскнул в заснеженный подлесок и был таков.
Дед только смеялся. Иногда отвешивал шутейный подзатыльник. И принимался повторять всё сызнова.
- Вот шумит тайга над головой - слышишь? Духи ветра и духи леса шепчутся между собой. О чём говорят, нам с тобой знать не положено, но слушать можно. Вот ручей журчит, духи воды пересмеиваются. И трава шелестит о чём-то своём, и земля шуршит под ногами не зря. Почувствуй это всё, поладь с этим, стань и травой и ветром. Но главный дух - дух охоты. Тот, что ведёт тебя по правильным тропам на встречу со зверем. Он и убережёт, если надо, и подскажет. Только умей слушать. А в нужный момент - сведёт воедино волю, взгляд, руку и сердце для точного выстрела. Тот, кто голос этого духа не слышит, никогда настоящим охотником не станет.
Так учил старый нивх. Может быть, не такими словами, по-своему объясняя окружающую природу, но смысл получался именно такой.
Шло время. Алексей осилил четыре класса, шёл ему тринадцатый год, но в тридцать третьем ввели семилетнее обязательное образование. Выходило, нужно было учиться дальше. Дед почесал реденькую бородку и заявил, что семилетка, это для тех, кто на завод наладился, или трактор по полям волтузить хочет. Для того чтобы зверя метко бить и четырёх классов хватит. Указы из Москвы до Приамурья добирались долго, порой годами, и дед Ршыун устроил внука в заготовительную артель. Теперь Алексей считался полноправным охотником и ничем другим, кроме добычи пушнины не занимался. И освоил-таки мастерство под руководством мудрого наставника.
Грянул сорок первый год. В июле Алексей аккурат отпраздновал восемнадцатилетние, а в сентябре его вызвали в военкомат. Охота за пушным зверем кончилась, началась охота на людей. Изгина определили в стрелковую дивизию, и в октябре сорок первого он уже бился на Московском направлении. Хорошо запомнился первый бой. Немцы прижали роту огнём. Пулемёты били так, что казалось, чуть приподними голову - причешут бритую солдатскую голову огненной гребёнкой. Насмерть. От разрывов снарядов гудело в висках и звенело в ушах, дышать было нечем. Все охотничьи премудрости вылетели из головы напрочь...
Поэтому во время стрелковой подготовки он добросовестно выполнял наставления инструкторов. Учился вновь: как правильно держать винтовку, как стрелять из положения лёжа или с колена. Как целиться и нажимать на спусковой крючок. Параграфы Уложения по стрелковому делу ложились на приобретённые в тайге навыки, отодвигали в сознании науку деда. Лёжа в промёрзшем снегу Изгин отчаянно рвал затвор, досылая патрон, и посылая пулю за пулей в сторону неприятеля, не слишком-то заботясь о меткости стрельбы. Но это до поры...
Когда ударили орудия, боец вжимался в землю, забыв, кто он есть и как его зовут. И лишь губы шептали обращение к духам земли - помогите, защитите, не дайте погибнуть! А когда ротный крикнул: «В атаку!» - показалось, ноги удержат, не захотят поднимать непослушное тело. И он так и останется на месте - безвольно лежать, уткнувшись лицом в хрусткий снег. Но старшина Егоров, сорокалетний мужик, успевший повоевать ещё в финскую, ухватил за воротник шинели, поднял рывком.
- Вперёд, твою мать!.. Давай, солдат, всем вставать страшно, но валяться тут - позорно! За нашу Советскую Родину!..
И он бросился вместе с другими в атаку - на пулемётные очереди, в огонь и дым, навстречу смерти. Остался жив, только галифе промочил, и схватились они у гульфика ледяной коркой. Никто из бойцов не посмеялся потом. Похлопали по плечу: «Так у всех бывает по первому разу, парень. Не журись».
С тех пор минуло немало времени, с каждым боем Алексей становился спокойнее и увереннее. Тем временем наши войска перешли в контрнаступление, рота уже участвовала в освобождении Подмосковья и Калуги. Потом дивизию перебросили на Южный фронт, и вот он здесь.
Стрелок выбрал себе возвышенное место с хорошим обзором и немного в стороне от окопа. Из трёхлинейки можно вести прицельный огонь на километр с гарантией, этого более чем достаточно. Цели его - командиры подразделений, пулемётчики. Если очень постараться, можно попасть в смотровую щель «четвёрки». При открытой заслонке триплекс не всегда выдерживал прямое попадание пули. Убитый механик-водитель делает бронированную машину на время беспомощной. Тут уже ребята из истребительного отряда постараются. Разбить из противотанкового ружья гусеницы для них милое дело. А пока сам умостился поудобнее, изготовился.
И тут началось. Артподготовка была короткой, но плотной. Снаряды рвались вокруг, вздымая тонны грунта, свист осколков заставлял сердце замирать. Ничего другого, кроме как вжаться в землю и ждать, не оставалось. Ждать и верить, что уцелеешь в этом огненном кошмаре, в этой смертельной свистопляске зазубренного раскалённого металла. Бить врага может только живой боец, а он, Алексей, тем более не имеет право погибнуть - на него рассчитывает командир.
В ушах ещё звенело, и в воздухе плавала густая пыль пополам с дымом. Невыносимо воняло сгоревшей взрывчаткой, но с немецкой стороны уже потянулись, пригибаясь, фигуры в серых мундирах. Немедленно заработали пулемёты, прикрывающие пехоту. До переднего края обороны фрицев было метров четыреста, пули принялись резво взбивать фонтанчики на бруствере наших окопов...
Алексей присмотрелся - одна вспышка почти напротив, вторая левее. Пламя видно хорошо, но всё, что вокруг, скрывается в мареве, плывёт, зыбится. Пулемёты долбят настойчиво, словно адские швейные машинки. И пулемётчики рядом, хотя их и не различить. Но пулю направляет не палец, и даже не глаз. Воля, вот что властно ведёт её к цели. Алексей совместил мушку с трепещущим огоньком напротив, потом прикрыл глаза. Он чувствовал, как «ходит», чуть смещается ствол винтовки: вправо-влево, вверх-вниз. Палец выбрал свободный ход спускового крючка. Стрелок замер. Остановилось не только дыхание, казалось и сердце тоже. Всё тело стало лёгким, нечувствительным, будто чужим.
Легчайшее движение пальца - выстрел! И очередь захлебнулась.
Алексей передёрнул затвор, полетела в сторону горячая гильза.
Сейчас второй номер у пулемёта займёт место первого. Лишь ожила вспышка, Изгин всё повторил вновь. Прикрыть глаза, замереть, отключить все мысли и чувства. Превратиться в бревно у обочины заброшенной дороги. Бревно давным-давно никому ненужное, истлевшее изнутри.
Выстрел.
Передёрнуть затвор. Выстрел. Ещё выстрел.
В следующий миг почувствовал - пора менять дислокацию. Перекатился. Вовремя, там, где только что находился, взлетел фонтан земли и дыма. Из миномётов лупят, гады! С тупым звуком вгрызаются в грунт пули. Снайппер подхватил винтовку, перебежал на несколько метров левее, залёг. Оба пулемёта молчали, зато немцы были уже близко. Бежали во весь рост, стреляя на ходу. Их встречал наш ружейный и пулемётный огонь.
Фуражки офицеров Изгин научился различать давно. Даже в круговерти боя, под свист пуль и близкие разрывы снарядов зорко выхватывал офицеров из числа атакующих. Вот он, командир, ведёт своё подразделение. Распялен в крике рот, бьётся в руках автомат. Алексей перезарядился, вскинул винтовку - выстрел! Человек в фуражке падает ничком, словно споткнулся на бегу. Вперёд выдвигается другой, в каске - заместитель, ефрейтор, или оберфельдфебель. Выстрел!
И снова - определил цель, прикрыл глаза, плавно нажал на спуск. Алексей не сомневался - каждая его пуля находит врага. И этому были основания...
Война многое изменила в бойце. Впитанное от деда Ршыуна мировоззрение пошатнулось, привычный и ясный до тех пор мир обернулся самой чёрной, жестокой и кровавой своей стороной. Люди убивали людей - не ради пропитания, не защищаясь, как случается зимой в тайге, когда столкнёшься со стаей голодных волков, а по приказу командиров. Да, в бою логика простая: если не ты врага, то он тебя, но посылает в бой командир, человек, наделённый таким правом. Под пули гонит страх: за неповиновение - трибунал, клеймо труса и дезертира, расстрел. Только слово «Родина» заставляет душу бойца встрепенуться, помогает оторваться от такой надёжной, спасительной земли, вылезти из окопа и броситься под вражеский огонь.