Дрогнула раз и другой крохотная родинка под левым веком - Катрин решительно шагнула вперёд. Но Беата одним движением оказалась рядом. И всё повторилось вновь - удар, полёт к кровати, солёный вкус крови на языке. Папа-папочка! Ну что же мне делать?! Как жить здесь, в этой треклятой школе?!
Разница заключалась лишь в том, что теперь кулак пришёлся слева, и верхняя губа оказалась разбитой уже с двух сторон. Беата владела ударом с обеих рук одинаково хорошо.
Потянулись дни. Будь на месте Катрин более сведущий человек, сказал бы - казарменные будни. Всё по расписанию: занятия, приём пищи, работы на территории замка в свободное время и обязательное чтение по вечерам. Учёба походила на школьную - арифметика, письмо, история и география. Но были и отличия. Добавился английский язык, притом что русский и немецкий преподавали тоже, невзирая на солидную практику Катрин в том и другом. И что её удивило, здесь уделяли особое внимание физической подготовке. Два раза в день девочек - причём разных возрастов - приводили небольшими группами в спортивный зал, а занятия строились так, чтоб развивать в первую очередь способность нападать и обороняться голыми руками. Вот когда вспомнился парикмахер, и слова Циге, мол, ещё спасибо скажешь. Действительно, с короткой стрижкой бороться было куда удобнее.
Беата, нарочно или случайно, всегда оказывалась в одной группе с Катрин, и скоро стало понятно - ей с полькой не тягаться. Пьес была очень ловкой и сильной, побеждала и сверстниц, и старших девочек. Порой брала своё не силой и ловкостью, хоть и этого ей было не занимать, но коварством и жестокостью. Однако преподаватели не говорили ни слова против, а жаловаться здесь было не принято. И конечно, с особым удовольствием Беата отыгрывалась на соседке по комнате. Здесь, в зале, можно было бить и истязать на законных, так сказать, основаниях - занятия тому и посвящались. И что прикажете делать?
Но и вне занятий было несладко. Пьес гоняла Катрин вместо себя на общественные работы. Вдоль высокой крепостной стены росли столетние дубы и буки. Осенью они засыпали внутренний двор палой листвой, которую следовало убирать. И вообще, уборка территории была полностью на воспитуемых. Да и в помещениях работы хватало. О дежурствах в столовой Катрин уже знала не понаслышке, а нужно было ещё помогать на кухне: чистить картошку, мыть овощи, резать хлеб.
Неожиданно во всех этих тяготах нашёлся и плюс. Благодаря тому, что Катрин выходила вместо соседки на работы, она быстро выучила схему донжона и замка. В северной башне, вернее в подножии её, располагался спортзал, в западной проходили школьные занятия. В восточную и южную воспитанниц не пускали ни под каким видом. Там кипела какая-то своя, тайная и загадочная жизнь.
Строения поменьше, как и предполагалось, оказались складами одежды и провизии длительного хранения - консервов, сухого молока, круп. Свежие молочные продукты, мясо и овощи привозили извне, кормили воспитанниц хорошо. Там же находились слесарная мастерская и гараж. Электростанция на случай повреждения электросети, протянутой аж из Бад Харцбурга, с запасом горючего для дизеля. И уже через неделю Катрин, обладая хорошей памятью и чувством ориентации, легко разбиралась во всём этом, включая коридоры и переходы донжона.
Но жизнь с Беатой становилась невыносимой. Маленькая полька находила всё новые и новые злокозненные задания для соседки. То заставит решать домашние задание, а сама потом просто переписывает, то вынудит врать преподавателям, что, дескать, она, Беата, плохо себя чувствует и потому не может выйти к ужину. А Катрин заставляла носить себе пищу, а потом ещё и возвращать посуду. Обязательным условием подобной взаимопомощи было участие в мытье этой самой посуды наравне с дежурной по столовой. Беата же просто валялась на койке, ничего не делая.
Госпожа Циге на все эти выходки лишь приподнимала выщипанную бровь. Наконец, настал день, когда полька заявила, что Катрин должна пойти к старшей воспитательнице и донести на одну из девочек, высокую и полноватую, но спокойную и доброжелательную француженку Адель Урсо.
- Скажешь, Соболёк, что она воровка. Деньги у меня украла, которые из дому прислали.
Некоторым воспитанницам действительно родные присылали небольшие суммы. А в западной башне имелась галантерейная лавка, где можно было приобрести всякую мелочь. Вот только Пьес никогда на памяти Катрин не получала по почте ни пфенинга. Получалось, она подбивает соседку на ложный донос, враньё, да такое, что грозит Адель исключением из школы, а может чем и похуже!
Это было низко и подло. Катрин так и сказала Беате: мол, что уж вы там с Адель не поделили, не знаю, но оговаривать соученицу не буду! И тут же получила удар в живот. Пьес теперь не била её по лицу, чтоб не оставлять следов, но колотила по туловищу так, что наутро Катрин чувствовала себя, словно её пропустили через мясорубку.
Пришлось согласиться выполнить постыдное задание, но Катя оттягивала неприятный момент до последней возможности. То, мол, госпожа Циге была занята и не захотела её выслушать, то саму срочно вызвали в класс и она просто не успела поговорить с воспитательницей. Беата хмыкала, щурилась и бросала презрительно:
- Завтра сделаешь, или смотри...
Нужно было что-то предпринимать. Заручиться поддержкой, обзавестись союзницей среди воспитанниц Катрин не могла. В разговоры девочки вступали неохотно, а если тема казалась им скользкой, сразу замолкали и замыкались, отходили в сторону. А что может быть приятного, когда тебе предлагают сговор против одной из самых сильных учениц, которая, к тому же, и самая жестокая драчунья? Никто ввязываться в такое предприятие не захочет. Предупредить саму Адель и пригласить её вместе попытаться дать отпор Беате Катрин даже не пришло в голову. Слишком француженка была тихой и незлобивой. Да и трусиха наверняка...
Пойти к госпоже Циге и честно ей всё рассказать, тоже невозможно. Доказательств у Катрин нет, её слово против слова Пьес, а за клевету - коль скоро воспитательница сочтёт рассказ клеветой - наказывали не слабее, чем за воровство. Такой случай уже произошёл на её глазах: одну девочку лишь заподозрили в навете на подругу и мгновенно выгнали. О дальнейшей судьбе изгнанницы никто точно не знал, но пару раз прозвучали слова «концентрационный лагерь». Это страшное изобретение новой власти, едва появившись, уже успело обрасти столь жуткими подробностями, что не нужно было никаких других страшилок. Девчонки пугались от одного упоминания до полусмерти.
Было над чем поломать голову.
Решение пришло неожиданно. Катрин заметила, что единственное место общественных работ, куда ходит Беата, это дежурство по кухне. Она не стремилась чистить картошку и ловко спихивала неинтересную работу на кого-нибудь другого, зато обожала хлеборезку. Дело в том, что на кухне был установлен специальный нож на электроприводе. Нажимаешь кнопку, и из держака со свистом опускается широкое отточенное лезвие. Клац! - и вновь возвращается в гнездо. Предназначался этот электронож для нарезки твёрдых овощей, но, естественно, он легко справлялся и с хлебом.
Вот что привлекало польку - лишний повод покрасоваться перед другими девчонками. Пьес страдал болезненным тщеславием, может быть оттого и лезла на рожон в спортзале, дерзила преподавателям. Для этого же нашла себе жертву - лишний раз самоутвердиться. По правилам дети к ножу не допускались, но Беата нашла способ уговорить Хильду. Когда ей было нужно, она могла убедить кого угодно.
Пьес любила подставлять буханку хлеба так, чтобы нож отрезал идеально ровные, совершенно одинаковые куски. Это само по себе требовало сноровки, но Беата при этом всегда убыстряла темп резки. Нож так и мелькал с глухим клацаньем в опасной близости от рук резчицы, девчонки круглили глаза и только что не визжали. Это был час триумфа Беаты.
- Эй, кто там рядом, подавай буханки! - азартно кричала она когда на польском, когда на немецком языке. Глаза её горели, щеки румянились, и даже Катрин в такие моменты захватывал жутковатый восторг.
Но сейчас было не до восторгов.
Как раз случилось дежурство. Она с двумя другими девочками выполняли обычные работы, когда явилась Беата. Судя по всему, та уже договорилась с Хильдой и направилась прямо к хлеборезке.
- Ну что, подруги, показать вам истинное мастерство? - выкрикнула весело, засучивая рукава. - Соболёк, иди сюда! Будешь подавать патроны! - и рассмеялась своим противным смехом.
Но когда загудел электромотор, и Катрин подала первую буханку, Беата вдруг наклонилась и шепнула ей в ухо:
- Смотри, не выполнишь задание, я суну под эту штуку твою голову.
Невозможно было понять, насколько полька шутит и шутит ли вообще. Катрин как током ударило - другого шанса не будет. На побледневшем лице стала хорошо заметна маленькая родинка под левым лазом...
А дело уже пошло: нажатие кнопки - клац! - и подвинуть буханку на сантиметр! Нажатие - клац! - и летит очередной отрезанный ломоть!
Я такой же отрезанный ломоть, неожиданно подумала Катрин, подавая новую буханку...
Клац! - клац! - клац! - Беата нажимает на кнопку всё быстрее, лезвие мелькает, летят в латок идеально нарезанные куски...
- Соболёк, не зевай! - кричит разошедшаяся польская девочка со смешной для русского уха фамилией Пёс. - Давай хлеб!
Даю!
Поворот - взять буханку - взгляд искоса - Беата осторожно подаёт остатки предыдущей...
Освободилась, протянула руку - движение - подать очередную буханку - чуть отступить - телом слегка задеть локоть...
Вот так...
Поворот...
В лоток вместе с отрезанным ломтём хлеба летят три отсечённых пальца.
Беата отдёрнула руку, и застыла, выпучив глаза на изувеченную кисть. Из обрубков пальцев хлестала кровь. И только через несколько бесконечно долгих секунд она закричала - дико, с пронзительным визгом. Катрин и не знала, что люди умеют так кричать.
- Пёс тебя забери, Беата, - шепчут её губы. Шепчут так, чтобы никто не услышал.