т утверждает, что нашел ее в номере гостиницы и оставил, чтобы поупражняться в русском языке. Шито белыми нитками, но его выпустили из нашей страны, рукопись по закону изъяли. Отзывы о нем положительные, честный деловой человек. Лошади – его страсть. В СССР бывал много раз и пользуется доверием. Ни один международный аукцион не обходился у нас без Руберта. Объездил почти все наши конезаводы. На него у нас нет ничего компрометирующего.
Самарин замолчал и положил перед полковником папку.
– Как же нет? У Руберта изъяли антисоветчину, Руберт встречался с Альпером. А гражданин Альпер, выходит, знакомый нашего Сержа, а Серж – начальник отдела кадров у Икса. Вон сколько компры! – возразил Лазарев.
– Такая связь может быть случайной, – заметил Ребров.
– В нашем деле любую случайность надо рассматривать как закономерность. Когда перед нами стоит Икс, случайности исключаются! – резко сказал Лазарев.
– Может быть, Альпер и есть Икс? – предположил Самарин.
– Может быть. Вот и работайте, не ходите ко мне с предположениями. Что известно об Альпере? – строго сказал Лазарев.
– У него живопись на уме. Но до того как стать экспертом, он работал заведующим редакционно-издательским отделом одного научно-исследовательского института. Владея пятью иностранными языками, решил, что неправильно они эксплуатируются, денег не приносят, а должны бы. Съездил в турне вокруг Европы и бросил свой институт. Детей нет, есть жена и много приятельниц.
– Содержательная личность, нечего сказать. В связи с чем Альпер заинтересовал уголовный розыск? – спросил Лазарев.
– Они разыскивали убицу, а Альпер в интересующие их дни выезжал в Сочи. Но к убийству, вроде бы, отношения не имел. Не все стыкуется.
– А Руберт?
– В том-то и секрет, что Руберт тоже был в это время в Сочи. Но информации о их встрече нет. Если встреча и была, то прошла незаметно. Потому что тогда претензий к нему не было.
– Это все?
– Нет. На папке, в которой была рукопись, нашлись отпечатки пальцев… Альпера.
– С этого и надо было начинать, – воскликнул Лазарев. – Вот и выстраивается линия: Серж – Альпер – Руберт. Где-то должен же быть Икс? Какое окружение у Альпера?
– Ни в сказке сказать, ни пером описать. Огромное! Вавилон!
Профильтруется этот Вавилон. Может, что интересное выявится. У вас все?
– Нет, товарищ полковник! Рукопись, которую изъяли у Руберта на таможне, оказалась с секретом: там соединены две рукописи, двух книг, а выдавал он ее якобы за одну, в двух частях. Так вот, на второй рукописи на последнем листе не совсем четко, но обнаружен отпечаток указательного пальца правой руки… Сержа.
– Что?! – подскочил в кресле Лазарев. – Ну и манера у тебя, Самарин: вместо того, чтобы войти и сразу сказать, что на рукописях, изъятых у Руберта, обнаружены отпечатки пальцев Сержа и Альпера, ты меня под конец морально травмируешь. Я так могу от волнения получить инфаркт. Может, еще у тебя что-нибудь есть? Давай, выкладывай!
Но Самарин, слегка улыбнувшись, заметил:
– Продлял вам удовольствие!
Полковник нервничал, он ходил из угла в угол кабинета и молчал. Самарин и Ребров сидели у стола и тоже молчали. Они понимали состояние начальника: человек действий, быстрых решений, сейчас он вынужден сидеть и выжидать. Выжидать чего? Пока вражеская агентура не даст «добро». То, что они начнут свои контакты снова с Барковым, он был уверен: все было просчитано, смоделировано, и теперь надо только ждать, пока их планы вступят в стадию осуществления. Именно это и не устраивало Лазарева, не они, а он должен им навязывать действия, заставлять делать те шаги, которые разработал он, полковник Лазарев и его команда. «Еще чего не хватало, – возмущался он про себя, – мы должны плясать под их дудочку! Очевидно, где-то мы допускаем ошибку и даем фору противнику. Где? Может быть, следует взять Сержа, тогда на первый план выйдет Икс и вступит в контакт с Барковым? Нет, он не только не выйдет на Баркова, он уйдет и ляжет на дно. А что, собственно, мы вцепились в Сержа? Надо зайти с другого конца. Да, следует посмотреть, как все это будет выглядеть с тыла. А Серж пусть пока решает!»
– Надо зайти с другого конца, – высказал он свою мысль вслух. – Мы уперлись в Сержа и ждем у моря погоды. Ему спешить некуда, а нам надо торопиться. Ребров, Черняк, Соколовская – это ваша сфера. Что у вас есть в наличии?
– Информация такая: Черняк – это случайная фигура, но его выбрал для роли «писателя-диссидента» Соколовский Николай Захарович, по воровской кличке Жиган. Убит при попытке к побегу. Послужной список: служил в охране концлагеря, где содержались советские военнопленные. Откуда он попал к немцам, пока не выяснено. До амнистии скрывался, носил фамилию Лопухов, потом женился на Соколовской, взял ее фамилию и подзапутал следы. Чтобы совсем исчезнуть, совершил преступление и скрылся в колонии. Вышел на свободу, сколотил банду, по слухам, сам всю банду уничтожил. Что там произошло у них, никто не знает. Но вот в Волгограде застрелен из того же пистолета, что и Шкет, некто Паршин, который, по данным проверки, был в том же лагере, где служил Жиган. Предположительно, был завербован там. В уголовном деле по убийству Паршина проходил Федор Брыль. Он дал развернутые показания по Паршину и по Жигану. Судя по всему: и по характеристике от участкового, и с завода Брыль заслуживает доверия. И там есть такая примерно фраза: Жиган жил, очевидно, в Новосибирске, а точнее в Академгородке. Кстати, место жительства его там мы не установили, возможно жил нелегально, снимая у кого-нибудь квартиру. Но что он там был «своим» человеком среди некоторых ученых – факт достоверный. Брыль высказал предположение, что его связи с учеными носили валютный характер, он снабжал кое-кого из них валютой, когда они выезжали в последние пять лет в капстраны. Оказалось многовато. Четверо их них опознали по фотографии Жигана. Но что покупали у него валюту – отрицают. Это вполне естественно. Кто будет сам признаваться, без доказательств?
– Пожалуйста, без комментариев, только факты! – строго оборвал Реброва полковник. – Комментариями займемся потом.
– Слушаюсь! Я не докладывал вам все это в связи с тем, что в деле пока еще не ясна одна важная деталь: при обыске в квартире Паршина было найдено письмо без конверта, присланное ему за год до смерти. Очевидно, уголовный розыск не придал ему значения, а исходя из нынешних данных, это письмо может пролить свет на одно обстоятельство. Вот такие строки: «…не могу себе простить, что не настояла и не пошла к нему. Он был удручен и сказал, уходя в свой корпус: «Какой я, к черту, военный летчик! Трепло и негодяй. Выход есть только один!» В ту ночь он покончил с собой. Так это горько и больно. Мне так нужна была ваша поддержка, а вы уехали, даже не простившись. Дорогой Дмитрий Степанович! Вроде бы и канула во времена трагедия, а Миша стоит у меня перед глазами: такой молодой и красивый, с тонкими, как у Иисуса, чертами лица». Дальше не интересно – про кипарисы, море, гальку, ночную прогулку на море. Но по этим данным я сделал установку: действительно в одном из санаториев в Сочи была трагедия: летчик-истребитель одного из полков Дальневосточного края, отдыхая в санатории, вдруг покончил жизнь самоубийством – вскрыл вены, а почему он это сделал – никто не смог высказать даже предположения. Только одна дежурная вспомнила, что он встречался здесь с очень красивой девушкой и, вероятно, покончил с собой из-за любви. Пришлось мне искать эту любовь. В письме стояла подпись «Дзидра». Имя, подумал я, связано с Прибалтикой, и стал искать в санатории. Я нашел Дзидру, фамилия только у нее была украинская – Голобко. Муж у нее моряк в торговом флоте. Мне надо ехать в Даугаву. Я не могу такое деликатное дело поручать.
– Надо ехать! – согласился Лазарев. – И осторожно, чтобы не вызвать в семье осложнений. Их отношения – это их заботы. Все это очень интересно, но на весах Сержа не потянуло. А как у нас здоровье Соколовской Александры Зиновьевны? О драгоценностях и валюте заявлений не поступало? – повернулся он к Самарину всем телом.
– Нет! Здоровье у нее отменное. Но заметна встревоженность, немного нервничает, резковата с сотрудниками, в остальном – никакой информации. Был звонок Сержу. Интересовалась Черняком, встревожена его исчезновением. Однако это ей не помешало побывать на аукционе мехов и там за двенадцать тысяч купить себе шубу.
– Вот это уже кое-что значит. Ваши действия?
Самарин пожал неопределенно плечами и пробурчал:
– Кабы я была царица, я бы подбросил информацию о Черняке прямо Соколовской.
– А дальше, дальше! Это я и сам сообразил, хотя еще не знаю, как! – заторопил Самарина полковник.
– Это детали. Главное, что она тут же позвонит Сержу или приедет к нему на встречу. Он начнет нервничать, метаться.
– Все, все, все, садись, двойка тебе! – прервал его Лазарев.
– Почему? – возмутился Самарин и уставился с обидой в лицо полковнику.
– Для одаренных и двоечников разъясняю особо. Черняк не знает ничего о Серже и то, что он там наплел про него на допросе, выставлял его руководителем подполья – это из области «чистосердечного признания», очко для суда. Почитай протокол допроса. Как только Соколовская сообщит Сержу об аресте Черняка, он оборвет с ней всякую связь, если уже не оборвал, и прикажет напрочь забыть его телефон и имя. Она, очевидно, о нем тоже ничего не знает, кроме телефона и имени. А квартиру в Лианозове он уже бросил. И никто из них абсолютно не знает, что Черняк находится у нас. Переход границы – это был его экспромт. Он продолжает твердить, что валюту и камни ему завещал Жиган? Где хранилось, сказать отказался.
– Тут он держится стойко. И про документы американца говорит, что тот ему их специально отдал для посадки в самолет, и про доллары тоже. Он уже все продумал и заявление американца не принимает, утверждая, что он был пьян и, видимо, забыл. Американец высказывает сомнения, говорит, что был до такой степени пьян, что мог подарить Черняку Белый дом вместе с президентом.