«Проявили чувство сострадания, отдельную палату дали. Все-таки участник войны», – подумал Шмелев, не подозревая, что на этой кровати ночью уже умер человек. Он стал приглядываться к лицу изможденного больного. Заросшее седой щетиной, оно производило тягостное впечатление. Он лежал на спине с закрытыми глазами, ни единым движением не выдавая, что еще жив.
– Я пойду, – сказал тихо врач. – Вы можете тут о чем угодно говорить и сколько угодно присутствовать.
Они остались вдвоем: молодой, здоровый, сильный, с огромным запасом жизненных сил и лет и старый, изможденный болезнью, раздавленный близкой смертью, уже отживший свой не богатый годами век, храбрый бесстрашный воин, партизан, защищавший Родину в далекой Словакии.
Шмелев подошел близко к кровати и уловил едва заметное дыхание. Андрусяк был жив.
– Андрей Николаевич! Здравствуйте! Вы что же это делаете? На улице прекрасная погода, а вы улеглись в кровать! – как можно бодрее воскликнул Виктор.
Веки больного дрогнули, открылись, и на Шмелева поглядели бесцветные, но осмысленные глаза. Виктору даже показалось, что он усмехнулся, такая на миг появилась гримаса.
– Я пишу о Словацком Сопротивлении, об участии в нем советских воинов. Только что вернулся из Чехословакии. Там мне рассказали о ваших подвигах, – заторопился журналист.
Андрусяк, не мигая, смотрел на Шмелева, и молчал.
– Если вам трудно со мной разговаривать, то я могу прийти в другой раз. – схитрил он. – Когда поправитесь…
– Садись! Не надо ждать другого раза. Его не будет, – с трудом выдавливая из себя раздельно слова, возразил Андрусяк.
– Я нашел всех ваших друзей, с которыми вы воевали. Евгения Петровича Антонова, летчик был, помните? Жаль, что не смог его застать: он два года назад умер, сердце подвело. Ивана Алексеевича Кудряшова в Киеве тоже не застал, полгода назад он умер, нелепая смерть: подрались хулиганы и ударили Ивана Алексеевича ножом прямо в сердце, – с печалью в голосе сообщил Шмелев и осекся – хватит о смертях.
Андрусяк молчал, но Виктор видел по его глазам, что он все понимает и осмысливает.
– Как же так Ваня сплоховал? Он же, как собака, чуял нож на расстоянии. Он всегда знал, вооружен человек, которого мы встречали, или нет. У него было чутье, как же он позволил себя зарезать? – тихо и медленно произносил слова Андрусяк, сожалея не о том, что убили Кудряшова, а что он не смог разгадать этот удар ножа.
– Хочу вас порадовать. Я нашел того, кого вы считали погибшим. Я нашел Макса Саблина. Он жив! Совсем недавно я его видел!
Глаза Андрусяка вдруг расширились и Виктору показалось, что эта новость так его потрясла и обрадовала.
– Ошибся ты, парень! – четко и раздельно произнес он. – Я с ним был и в другом концлагере. После побега из тюрьмы нас обложили горно-егерьские батальоны, это были немцы. Мы с Карелом Вондрачеком прикрывали отход бригады в горы. Под таким именем сражался Макс Саблин. Я узнал его настоящее имя лишь в лагере. Тогда у нас кончились патроны и гранаты, нас и взяли, мы сдались. Макс считал, что от живых нас еще будет польза, а от мертвых – никакой. Набили нас в теплушку до отказа, ехали почти стоп. Через два дня оказались в Австрии и там строили какое-то подземное сооружение. На ночь пригоняли в лагерь, спали в бараках. – Андрусяк замолчал и закрыл глаза, видимо, такая длинная речь утомила его. Шмелев не торопил, то, что он сообщил ему, было крайне важно. Но Андрусяк не знает все же главного, что Саблин выжил. Эта история хранится на магнитофонной пленке. То, что он совершил – просто выдающийся человеческий подвиг…
В ту ночь самолеты дважды пролетали вблизи лагеря, и военнопленные, а там были исключительно русские, молили Бога, чтобы они начали бомбить бараки. Это была надежда на спасение, другого выхода не видели. Пленные были обречены, иллюзий никаких никто не строил. Закончатся работы и всех уничтожат. Идея пришла Саблину, когда они перетаскивали движок, освещающий штольню. Бутылку он нашел среди камней и, рискуя быть застреленным на месте, налил в нее горючего. Полосатую куртку он снял с умершего пленного и носил ее на себе, скрывая от охраны. За такое нарушение лагерного режима его могли сразу расстрелять, но Саблин знал, на что шел.
Теперь оставалось ждать, когда появится волна бомбардировщиков, и успеть дать им сигнал. Словно все было спланировано, когда Макс подготовился к этой акции, самолеты пришли в полночь. Очевидно, это были американцы, они шли тремя волнами. Кругом была полная темнота, луна еще не появилась, и вышки с пулеметами и ослепшими прожекторами едва просматривались на фоне отдаленного просвета. Лагерь замер, тошнотворный запах близкой смерти окутал темные, мрачные бараки, где тысячи человеческих жизней подходили к своей последней черте.
Саблин змеей выскользнул из барака и пополз по холодной весенней земле, уже излучавшей дух нарождавшейся жизни природы. Ему удалось добраться почти до средины лагеря, и здесь он стащил с себя полосатую куртку. Секунду медлил и снял вторую. Ему подумалось, что от одной куртки костер может быть незначительным и летчик не увидит его с большой высоты. Поэтому Макс решил пожертвовать своей одеждой. Он сложил обе полосатые куртки в бесформенную кучу, старательно полил ее сверху донизу горючей жидкостью. Самолеты приближались, они шли прямо на лагерь. Пленные замерли в бараках, ожидая, когда вспыхнет спасительный костер. Никто из них не думал, что все они окажутся под сильным бомбовым ударом и не всем им суждено выскочить из этого ада. Они думали только об одном: лишь бы летчик правильно понял этот сигнал, лишь бы он не прошел мимо, лишь бы не промахнулся, а разбомбил этот лагерь к чертовой матери! А кому суждено остаться живым – он выскочит и из пламени!
Гул мотора все нарастал и нарастал. Он слегка подвывал, самолет шел, видно, с большим смертоносным грузом. Саблин выжидал, расчитывал и, наконец, пришла та секунда, которой он ждал столько дней, подготавливая себя и своих товарищей. Макс вытащил спичечный коробок с единственной спичкой, потер серную наплавку о брюки и чиркнул о коробок. Еще только затрещала, загораясь, сера, он бросил ее на кучу и метнулся в сторону, спеша выйти из зоны освещения.
Ему удалось отбежать от полыхнувшего костра метров на двадцать, когда длинная пулеметная очередь почти перекрыла гул самолетов. Стреляли не в него, это он понял сразу. Стреляли по полыхавшей куче тряпья, пытаясь раскидать ее в стороны. Но первые же пули, попавшие в этот костер, наоборот, еще больше подбросили в воздух пламя. Лагерь осветился и стал виден с воздуха как на ладони. Летчик правильно все понял, бомба, рассекая стабилизатором воздух, с воем понеслась вниз. Взрыв смел вышку с часовым и пулеметом и вместе с колючей проволокой. Саблин бросился в этот пролом, задыхаясь от порохового газа. Оглянувшись, он увидел как десятки полосатых фигур ринулись из бараков, не страшась ни бомб, ни пулеметов. Они рванулись на свободу.
Саблин выскочил на едва заметную в темноте тропу и помчался, думая лишь об одном: уйти как можно дальше от лагеря. Позади полоснула пулеметная очередь, завыла сирена. «Очухались!» – подумал злорадно Макс. Он миновал густую стену кустарников и полетел в канаву. По ее дну Саблин пробежал с полкилометра и вдруг обнаружил, что бежит рядом с железнодорожной насыпью.
– Господи! – взмолился он. – Хоть бы поезд прошел!
И будто отвечая на его мольбу, Господь послал ему далекий перестук колес идущего поезда. Макс напряг весь свой слуховой аппарат, и душа его заликовала: он почувствовал, что в этом поезде его реальное спасение. И словно ему вытащили пробки из ушей, он услышал далекую стрельбу – там немцы все еще расстреливали рвущихся на свободу пленных. Кому-то повезло, он успел уйти в пролом, а кто-то полег под пулеметным огнем. Но и те, кто смог уйти из лагеря живым, еще не могли обрести свободу. Теперь начнется охота на людей. И кого-то снова ждет плен, лагерь и смерть. Саблин прекрасно понимал, что на поезде в несколько минут он сможет на десяток километров оторваться от преследования, скрыть следы и окончательно затеряться в горных лесных просторах.
Поезд приближался, уже был отчетливо слышен стук колес на стыках рельсов. Саблин лежал на краю насыпи и вглядывался в темноту. Он не чувствовал ночной прохлады, голое тело было напряжено, оно как бы застыло и стало невосприимчиво к холодной атмосфере. Железная махина с едва заметными полосками света, направленными на рельсы, вынырнула из-за поворота и, пыхтя, двинулась навстречу беглецу. Паровоз промчался мимо Макса. «Скорость великовата!» – только и успел он подумать. Сразу же, как подброшенный, вскочил и вплотную приблизился к пробегавшим мимо вагонам. Состав был смешанным: крытые вагоны, платформы, цистерны. В темноте Саблин никак не мог увидеть, где же тамбур, и вагоны проскакивали один за другим, приводя в отчаяние Макса. Он рванулся к проносящейся мимо платформе, уже не думая, есть ли там тамбур или нет. Едва дотянувшись до борта платформы, почти догнал ее, и вдруг его рука ухватила торчащий крючок. Отчаянным усилием он подтянул себя к платформе, прыгая как безумный по шпалам. В какой-то момент Саблин подпрыгнул и ухватился рукой за борт платформы. Ноги его оторвались от земли, он завис на одной руке, не выпуская другой спасительный крючок. Провисев так несколько секунд, ухватился за борт второй рукой и, изогнувшись, забросил на него ногу. Отчаянным усилием Саблин подтянулся и перевалился через борт. Он упал на дно платформы и тяжкий стон вырвался из его груди. Макс стонал не от боли, от напряжения, от морального опустошения и наступившего сразу бессилия. Теперь он почувствовал и холод встречного потока воздуха. Макс пополз туда, где в темноте виднелась какая-то глыба. Приблизившись, он обнаружил, что это большой станок, накрытый брезентовым чехлом. С трудом ему удалось развязать шнур и стянуть чехол на пол. Макс закутался в него и, не попадая зубом на зуб, улегся у борта платформы.
Так он пролежал в полузабытьи несколько часов, пока поезд не остановился. До слуха Макса долетели обрывки разговора мужчин. Говорили по-немецки, речь шла о станке, который надо будет погрузить на автомобиль. Макс встревожился, еще немного – и его обнаружат. Он осторожно выглянул через борт. В сером утреннем рассвете разглядел двух мужчин, один, как ему показалось, был в форме полицейского. Станция небольшая: традиционный дом под красной черепичной крышей, рядом еще два домика, дальше виднелись сады. С другой стороны станционной постройки Саблин увидел большой кирпичный сарай, тоже под черепичной крышей. Макс пополз к противоположной стороне платформы, и его взгляд сразу уперся в каменную, облицованную бетоном стену. Дальше шел крутой подъем и поросшая лесом гора.