елев пока не знал.
С Коровенко они встретились не дома, тот был у председателя колхоза и с надрывом в голосе требовал какой-то шифер для какой-то Марфы Петровны. Узнав, что перед ним журналист, он не стал его выслушивать, а потащил к председателю колхоза.
– Не дашь Марфе шифер накрыть хату– вот он про тебя фельетон напишет! – сказал Коровенко решительно и торжествующе уставился на председателя. – Это тебе не наш, а сама Москва прислала! Хотят посмотреть как ты тут помогаешь вдове погибшего героя!
Председатель будто бы слегка струхнул и махнул рукой:
– На бумажку, подписал! Идите на склад!
В коридоре Коровенко поглядел на Шмелева и употребил свою старую присказку:
– Едрена-матрена! Хотел открутиться! А у бабы крыша худая! Чего тебе?
Шмелев дал ему фотографию и спросил, знает ли он, кто это. Коровенко поглядел, пожевал губами, вздохнул с сожалением и виновато поглядел на Виктора.
– Ей-богу, я его не знаю! Ты уж извини, но кто это?
– Это Макс Саблин! Филипп Саблин!
– Будя врать-то! Что я, Саблина не знаю? Из ума, что ли, выжил? Саблин – он во! – что-то неопределенное выразил Коровенко, и в его глазах блеснуло восхищение.
– Разве он не похож? Лет-то много прошло!
– Да хуть тыщу лет! Я его не забуду! Как немец нас гнал танками по полю, как шли мы по болоту и тонули там, как гнал нас танк в Днепр! Нет, Филю я помню. А этот так, откуда-то. Не он – и все тут! Другая здесь физиономия. Даже вроде подлая! – неожиданно заключил Коровенко для убедительности…
…Все разрушилось, целый завал сомнений, никакой ясности. И вдруг пришла элементарная, простая мысль:
«А зачем, собственно, Гвозденко взял имя Саблина? Почему он укрылся за его биографию и его подвиги? Кто он тогда, этот Гвозденко? Кто?» Может, поискать Гвозденко, настоящего или ложного?
Шмелев возвратился в Москву, не имея четкого плана дальнейших действий. Поздно ночью, уже собираясь ложиться спать, он достал кассету, сунул ее в магнитофон и вновь прослушал от начала до конца рассказ Саблина о своей военной биографии. Когда же вдруг услышал уже забытые им слова Юлии, жены Саблина, предупреждающей его, чтобы он не рассказывал журналисту свою историю, и его заверения: «Все нормально, Зайчик!» – сомнения вспыхнули у него с новой силой. Подозрения пошли дальше, они цеплялись за малейший факт, за намек и предположение, что тот ездил в Омск и, выдавая себя за Андрея Николаевича, очевидно, Андрусяка, обманывал Аню и ее мать. Наверно хотел что-либо узнать, не рассказывал ли Евгений Петрович Антонов что-нибудь необычное о Саблине. Если так, то Гвозденко, выходит, был в партизанском отряде и знал Антонова и Кудряшова. От этой мысли Шмелев перешел к тому, что стал подозревать Саблина в преднамеренном убийстве этих свидетелей. Все это навело его на мысль, что он должен немедленно лететь в Омск. Утром он уже был в аэропорту и, пользуясь журналистским правом, добился места на первый же рейс в Омск. Вечером при полной неожиданности для Ани Виктор постучал в дверь коридора, позволяя Черкесу тереться о его ногу.
– Вот это да! – воскликнула девушка. – Явление Христа народу! Что случилось чрезвычайного?
Шмелев сбросил меховую куртку и сразу, без всяких предисловий, вытащил фотографию Саблина и протянул ей.
– Андрей Николаевич? – спросил он.
– Естественно! А что в этом чрезвычайного? Я же вам говорила. Выходит, вы его нашли?
– Никакой он не Андрей Николаевич! – воскликнул Шмелев. – Это Гвозденко! Но проживает он под фамилией Саблина Филиппа! – мрачно сказал Виктор. – Это вам о чем-нибудь говорит?
– Нет! – честно призналась Аня, действительно ничего в этом не понимая. – Саблин участвовал в Словацком Сопротивлении, он совершил ряд героических поступков. Ваш отец его хорошо знал. Гвозденко опасался, что Евгений Петрович может ему помешать, и приехал сюда. Умер ваш отец от волнения радости или от взрыва негодования – никто теперь сказать не может! Но в Киеве был еще один свидетель, в тетрадях твоего отца он упоминается – Иван Кудряшов. Так он тоже умер, кто-то убил его ножом в пьяной драке, хотя он в драке участия не принимал. Зачем он к вам приезжал? Зачем? И выдал себя за Андрусяка, во всяком случае назвался его именем, отчеством. А в Тамбове он никогда не жил, там таких вообще нет! Вот она, загадка!
Так окончательно убедившись, что Саблин – это не Саблин, Шмелев не смог дать ответ на поставленный себе вопрос: кто же он? Мелькнула мысль встретиться с Саблиным и… но осторожность взяла верх. Виктор вспомнил о своем приятеле из Комитета госбезопасности, Алексее Баркове. Он позвонил ему домой.
– Слушай, Леня, я встретил человека, который присвоил себе имя другого, его героические подвиги. Что можно с ним сделать?
– Давай конкретно: кто, чье имя присвоил? Когда?
– Куда уже конкретнее! Был такой участник Словацкого Сопротивления Филипп Саблин. Так вот, он погиб в немецком лагере, а другой, кто он – не знаю пока, взял себе его имя и его подвиги. И живет себе не тужит! Как это расценить?
– Ты сейчас свободен?
– Да!
– Тебе повезло, у меня находится товарищ, который как раз занимается подобными казусами. Подъезжай, мы ждем тебя!
…В гостях у Баркова в это время находился Лазарев.
Телефонный звонок просто ошарашил Алексея Ивановича. Только что они обсуждали заново некоторые детали уголовного дела по убийству Шкета и Паршина. Пока в поле зрения следствия находились Рябов, Альпер, и их деятельность в какой-то мере являлась нарушением закона. Но Саблин? Чист как стеклышко! Единственное, что было против него – пребывание в Сочи на собственной машине. И никаких подозрений! А тут как биотоки – звонок Шмелева. И Саблин!
Лазарев внимательно выслушал все сомнения Шмелева, изучил фотографии на похоронах Антонова. И особенно его заинтересовала фотография, где Саблин повернулся затылком к объективу. Была видна поседевшая голова, зачесанные аккуратно удлиненные волосы и прилегающие к голове уши. Он был уверен, что эту голову именно в таком ракурсе видел на пленке, когда Барков был в Избе вместе с Сержем. Позднее Лазарев обнаружит Саблина и на пленке, когда снимали акцию в ГУМе. Легкая усмешка легла на его лицо в момент разбрасывания рекламных листков. Этот факт и решил судьбу Сержа. Для Лазарева присутствие в ГУМе Саблина разъяснило неизбежность убийства его помощника…
– Убедительная просьба к вам, – обратился к Шмелеву Лазарев. – Нигде, никаким намеком не дайте понять Саблину, что вам что-то известно. Это смертельно опасно! У вас отношения с Саблиным сложились нормальные. Как бы сделать так, чтобы вы познакомили Баркова с Саблиным? Это должно быть естественно, ненавязчиво и как бы само собой. Наверное это можно сделать где-нибудь в ресторане.
– Я охотно это сделаю. Но надо знать…
– Мы дадим вам знать, куда и когда вам с Барковым ехать.
Широкий поток машин, раздваиваясь, уходил в разные стороны: один стремительно скользил в туннель, другой уклонялся вправо и распылялся в разные улицы и переулки. В этом потоке, нырнув в туннель, пошла темная «Лада», за рулем которой сидел Саблин. Выйдя наружу, она вдруг резко свернула к обочине и метров через сто въехала во двор большого многоподъездного дома. Здесь она не остановилась, а проскочив мимо подъездов, вышла на проезжую часть небольшого переулка, и Саблин остановил машину. Через зеркало он внимательно осмотрелся, проверяя, нет ли «хвоста». Минуты две не включал двигатель и окончательно убедившись, что никакого «сопровождения» за ним нет, повернул ключ зажигания, пронесся по переулку, нырнул в более узкий переулок и, разгоняясь на подъем, мельком осмотрел позади все пространство переулка, до самого поворота. Так, попетляв из переулка в переулок, машина вновь выскочила на магистральную улицу и влилась в поток. Все это время Саблин внимательно осматривал идущие следом машины, и, ловко маневрируя в потоке, стремительно ушел вперед. Перед светофором водитель сбросил скорость и в тот момент, когда загорелся желтый свет, ринулся через перекресток, оставив позади себя весь поток. Пропустив машины, стал отставать и свернул на боковую улочку. Еще раз оглядел пустынное пространство и вновь через дворы выехал на безлюдную улицу. У обочины стояла одинокая фигура мужчины. Когда «Лада» приблизилась, он поднял руку, и она остановилась. Это был Руберт, конезаводчик и коммерсант, частый гость и бизнесмен в Советском Союзе. В руке он держал дипломат, плащ перебросил через плечо. Не торопясь, без лишней суеты сел на заднее сидение. Саблин еще раз оглядел позади улицу и свернул в ближайший переулок. Въехав под арку, он остановил машину.
– Ну, здравствуй, Адольф! – улыбнулся Макс, тряхнув слегка посеребренной головой.
– Здравствуй, мой дорогой Макс! – он положил ему руку на плечо и тот прикрыл ее своей ладонью. – Трудно тебе?
– По всякому! – ответил Саблин неопределенно. – Я уже привык. И к имени привык, и Саблиным стал уже натурально. Пойдем, посидим пару часов. Здесь у меня есть надежное место. Мой запасной вариант.
Они вышли из машины и Саблин повел Руберта через двор к подъезду. Лифтом пользоваться не стали и поднялись по лестнице. Хозяин открыл дверь ключом и пропустил вперед гостя. Распахнув плотные шторы на окнах, впустил сюда яркий свет, открыл форточку и оглядел жилище.
– Я здесь не был уже месяца три! Но выпить и закусить у меня найдется. Правда, хлеба нет, но вы, западники, хлеб не уважаете.
– Да, от хлеба никто еще не был счастлив – так у нас говорят на родине.
– Ты забыл добавить: кроме свиньи.
Оба засмеялись. Саблин снял кожаный пиджак, Руберт бросил на кресло плащ и открыл дипломат. Там оказалась бутылка виски и банка каких-то мясных консервов, так, по крайней мере, гласила рекламная наклейка.
Саблин накрыл на стол и пододвинул стулья.
– В ногах правды нет! – сказал он и поглядел на гостя. – Ты помнишь того парня, которому сказал эту фразу и не мог объяснить, что это означает? Теперь ты знаешь?