– Я бы с вас получил…
Гаврилин скрипнул зубами и так поглядел на официанта, что тот не нашел ничего другого, как добавить:
– Такой порядок.
– Я твои порядки знаю. А ты моих – нет, а посему вали к двери и жди, пока я тебя позову! – грубо ответил Гаврилин и отвернулся. Однако он вытащил из кармана пиджака две двадцатипятирублевки и показал их небрежно официанту, даже не поглядев на него. Назревший конфликт разрешился, и Дмитрий остался один за столиком. Водку он почти всю выпил и чувствовал, как отяжелела голова: зал вместе с людьми, столиками, оркестром слегка покачивался, совсем не в такт музыке. «Надо пойти на воздух, – подумал он, – развезет».
Вдруг перед Гаврилиным выросли две фигуры, молодые парни в легких спортивных рубашках. Один улыбнулся и, склонившись в сторону Дмитрия, блеснул золотым зубом.
– Гуляем, парень?! В компанию примешь? Сесть негде, а ты тут как король на именинах.
Золотозубый не стал дожидаться разрешения и, сев рядом с Гаврилиным, поманил пальцем официанта. Второй парень сел с другой стороны, бросив на стол сумку, в которой водители автомашин носят документы.
– Бутылку коньяку и закуску, – сказал весело золотозубый официанту. – И слушай, мальчик, я не люблю ждать. За ожидание я не плачу. Понял? Вот и давай с лимончиком коньячок. – Официант мгновенно испарился, и золотозубый подмигнул Гаврилину, кивнув на своего молчаливого товарища.
– Надо же поправить корешу настроение. Видишь, какой смурной сидит? А отчего – знаешь? Корочки жмут! – И он весело и громко рассмеялся. Несколько голов повернулись в их сторону.
– Откуда прикатил, кореш? – положил он руку на плечо Дмитрию. И Гаврилин почувствовал в нем скрытую силу: такие в колонии не подчиняются, такие командуют. Дмитрий неопределенно махнул рукой, внутренне сопротивляясь натиску золотозубого. Но тот и сам догадался.
– Был зеком?
– Валялся на нарах.
– За какое дело?
– Мокрое. Пятерик имел.
– И только пятерик? – искренне удивился золотозубый.
– Случай.
– Бывает. Я тоже на нарах валялся. Вот уже три года как спрыгнул. А теперь кто я? Коль, кто я? – обратился он к своему угрюмому товарищу. – Ну молчи, молчи! Мастер я, мелиоратор! – протянул он гордо по складам длинное слово. – Соображаешь? Землю переделываю. Там, где я прошел, сады цветут, хлеб растет. А раньше, где побываю, там люди слезами обливаются. Хавиры брал. Мастерски брал. Сейчас для меня полкосой зашибить – пустяк. Повкалывал, и полтысячи в кармане. Земля, она, кореш, за себя хорошо расплачивается. Ты ей, она тебе вдвойне.
Официант принес коньяк и закуски, расставив все на столе, убежал и быстро вернулся, неся две маленькие рюмки. Золотозубый поймал официанта за рукав и тихо сказал ему:
– Мальчик, ты же считать не умеешь. Сколько нас? А ты две рюмки несешь. Кореша встретили, захмелиться надо.
За столом много говорил золотозубый. Коля молчал и тоскливо глядел в зал, наверное, не прислушиваясь к тому, что говорил золотозубый. Гаврилин слушал его и согласно кивал головой, не все понимая из того, что ему рассказывал новый знакомый. И хотя в нем чувствовалась властность и сила, Гаврилин не боялся его, не унижался перед ним, он ему доверял. Они выпили по рюмке коньяку, и золотозубый налил снова. Мысли в голове Дмитрия наползали одна на другую, даже не успев оформиться. Ему нравилось слушать этого здорового, сильного парня, который мог постоять за себя в колонии, который никогда бы не пошел выносить парашу за другого, если бы ему приказали, он бы никогда не плюнул в лицо тому, кому не хотел бы плюнуть.
– Я завязал[40] напрочь, и теперь ни одна собака меня не стащит на старую дорожку. Одним словом, я не скучаю по параше! Дело мое интересное, машина, я тебе скажу, – гигант, а ты ее ведешь как в детском садике грузовичок на веревочке.
– Я бульдозер могу водить, – вставил в разговор Гаврилин. Ему очень хотелось похвастать перед этими ребятами, что и он может работать на машине.
– Бульдозер – это сила! Я тебе в своей бригаде лучший бульдозер дам, полкосых будешь заколачивать, – азартно стал агитировать золотозубый Дмитрия. – Коля, можем мы взять этого мальчика? Я за него ручаюсь.
– Можем, конечно, – вяло ответил Николай, занятый своими мыслями.
– Ты знаешь, кто меня вытащил в люди? Вот мой крестник! За него я глотку перегрызу. – Он склонился к Дмитрию и тихо поведал:
– Девка его бросила, стерва! Мог бы – голову ей открутил. Такого парня обидела. Я его специально в Сочи притащил, тут этого добра много гуляет. Может, кто понравится. Ты как думаешь?
– Мне бы его рост и силу, – пьяно ответил Гаврилин.
– Я очень много потерял из-за того, что ростом мал! – продекламировал золотозубый. – Плюнь ты на это, не в росте дело. Зачем тебе рост?
– Мурло бы одному амбалу[41] свернул. Пять лет он мной мыкал.
– Забудь, кореш! Старое это, надо новой жизнью жить. Пойдешь ко мне на бульдозер? Только я злой. Не будешь вкалывать… – Он сжал здоровый, сильный кулак и сунул его Гаврилину под нос. – Все забудешь, все зарубцуется. Женишься, детишки пойдут. У меня знаешь какие пацаны? Коль, хорошие у меня пацаны? И жена… – он мечтательно закрыл глаза, качнул головой, будто стряхивая воспоминания, и уставился на Дмитрия.
– У тебя бирка есть?
– Есть, я сразу получил и прописался.
– Тогда все законно. Ты, кент, держись меня, через десять дней мы с Колей уезжаем. Поедешь с нами.
Они еще долго говорили о разной всячине, допили коньяк, взяли вторую бутылку, потом третью. Ресторан опустел, а они все еще сидели, золотозубый рассказывал о своей жене, о пацанах, о каком-то Ярцеве. Он был пьян, Коля тоже опьянел, а Гаврилин вообще с трудом соображал, где они находятся. Официант уже подходил несколько раз, пытался им разъяснить, что ресторан закрывается. Но они все сидели, пили, пытались петь. Дмитрия сильно развезло, ему стало душно и он, шатаясь, пошел к выходу, не обращая внимания на увещевания и уговоры золотозубого, который вдруг оказался наиболее трезвым. У выхода официант остановил Гаврилина и стал совать ему в руку счет. Дмитрий, не глядя, вытащил из кармана две бумажки по двадцать пять рублей и отдал их официанту. Едва он прошел несколько шагов, официант снова догнал его и всунул в руку портфель. На воздухе стало немного легче, и Гаврилин побрел вверх по склону горы, цепляясь рукой за кусты. Так он шел, пока хватало сил. У большого валуна Дмитрий лег на землю и сразу провалился в пустоту.
Солнце поднялось из-за гор, разрезая лучами кустарники, и охватило спокойную, тихую гладь моря. Потянуло утренней прохладой, и Гаврилин, поежившись проснулся. Кругом не было ни души, тишина нарушалась шумом утренних автобусов, проходивших снизу у моря. Дмитрий огляделся, и вдруг взгляд его упал на какой-то предмет у ног. Он вгляделся и узнал свой бумажник. С непонятной тревогой Дмитрий разглядывал его, не решаясь протянуть руку. Он еще не поднял бумажник, как понял, что случилось непоправимое. Гаврилин сунул дрожащую руку во внутренний карман пиджака и весь похолодел. Карман был пуст, деньги, все до рубля, исчезли. Он схватил бумажник, прощупал все отделения, лихорадочно обшарил все карманы, выворачивая их наизнанку, цепляясь за умирающую надежду. Он ощупал подкладку пиджака, для чего-то вывернул наизнанку рукава, тряхнул его и лишь после этого прекратил поиски, разразившись отборной бранью.
– Сволочь! Бандит! – кричал Дмитрий во весь голос и как сумасшедший метался среди кустов, будто надеялся встретить своего обидчика, очистившего карманы и укравшего портфель.
– Все деньги забрал, гад! Всю надежду отнял! Тысячу рублей!
И до того Гаврилину сделалось жалко самого себя, оставленного вором без копейки денег, и до того стало больно и обидно, что он не смог удержать слез. Размазывая их по грязному лицу, он перестал кричать и браниться, а тихо причитал:
– Ну за что? За что мне так? Все до единого рубля. Я же хотел отдохнуть у моря. Я же никому ничего не сделал.
Он еще покрутился бесцельно вокруг того места, где спал, вглядываясь в землю, будто хотел найти утерянные вором деньги, и пошел вниз к подножию горы. В тихой улочке, у водоразборной колонки напился ледяной воды, умылся и почувствовал некоторое облегчение. Будущее уже не казалось ему таким страшным и мрачным. Голова лихорадочно работала в поисках выхода. Нужны были деньги, для начала хотя бы поесть, а дальше Гаврилин не загадывал.
Целый день он слонялся по городу, заглядывал в кафе, где завтракали и обедали отдыхающие «дикари», глотал голодную слюну при виде разложенных на тарелках горячих блинов, сосисок, бифштексов, дымящихся бульонов и кофе. Он все время на что-то надеялся, но ничего спасительного не случалось. Одна настойчивая мысль сверлила его мозг: «Достать деньги, где достать деньги? Как только достану – сразу рвану отсюда», – решил он, уже не желая больше оставаться в этом, таком желанном недавно городе у моря. Ему вспомнились вчерашние парни, и он воспрянул духом. «Найду золотозубого, все же кореш, должен помочь», – думал он, пытаясь отвлечь себя от голода.
У киоска с минеральной водой он остановился, через окно увидел открытый ящик стола и в нем деньги: много рублей, трешек, пятерок – жаркий день, вода была ходовым товаром. Продавщица, пожилая полная женщина в грязном замызганном халате, бросала в ящик бумажные деньги, в другой ссыпала мелочь: уйму медных и серебрянных монет. Гаврилин несколько секунд глядел на эти деньги и перевел взгляд на лицо женщины. Оно было потным, тусклым от усталости, бесцветные глаза смотрели на непрерывную очередь равнодушно, без всякой мысли. Руки у нее были большие, с припухшими, красноватыми от воды пальцами. Она ловко брала деньги и бросала на прилавок сдачу, пожалуй, даже не замечая лиц тех, кто перед ней стоял. Дмитрий уверенно взял с края прилавка бутылку, наполненную до половины минеральный водой, и прямо из горлышка выпил уже потерявшую газ воду. Пустую бутылку он протянул продавщице и та, не глядя на него, бросила на прилавок двадцать копеек. Гаврилин зажал в кулаке мелочь и быстро отошел от киоска. Рядом в булочной он купил булку и сразу всю съел. Настроение немного поправилось, но мысль о деньгах неотступно преследовала его. «Сколько у нее там в ящике?» – подумал он о продавщице киоска. Подумал просто так, бесцельно, без всякой определенной мысли. «Наверное, рублей сто, не больше. Мне бы хватило убраться отсюда. Даже можно посидеть в ресторане, и на