В современных условиях, опираясь на ленинский принцип, наша партия сумела блестяще осуществить тактику компромиссов, идя на уступки в неважном с целью сохранения важного – сохранения мира, предотвращения опасности ядерной войны. Мы можем идти на определенные уступки, вступать в соглашения с нашими классовыми врагами в экономической и политической области, но никогда не пойдем на уступки и компромиссы в области идеологии! Соглашение в области идеологии есть соглашение в вопросах классовой борьбы, есть соглашение между трудящимися и эксплуататорами!
Прозвенел звонок, лектор замолк, и студенты вдруг начали аплодировать.
– Что вы? Что вы? – смущенно поднял руку Филипп Максимович. – Это же учебная лекция.
Он взял с трибуны так и не раскрытую папку и пошел к выходу, сопровождаемый группкой студентов. Они о чем-то оживленно переговаривались. Саблин походя отвечал на вопросы. В хвосте этой группки шел и Сергей Карпов. Он был несколько растерян и обескуражен. Лекция произвела на него огромное впечатление. Он даже забыл, с какой целью капитан послал его в институт, а, когда вышел на улицу, то подумал: «Нет, у такого рука не поднимется на Шкета, он слишком далек от этого. Такая сила убеждения, а убеждение, как говорил кто-то из режиссеров, нельзя сыграть со сцены, полезет фальшь. Убеждение вырабатывается десятилетиями, в Саблине оно сидит довольно прочно…»
…Рыбалко пересек вестибюль гостиницы и поспешил к открытому лифту, но его остановил женский голос.
– Товарищ Рыбалко, третий раз звонят из Сочи, – окликнула его дежурный администратор, – она протянула капитану трубку. – Удача, что я вас поймала.
Рыбалко прижал к уху трубку и услышал далекий голос лейтенанта Раклина:
– Товарищ капитан, докладывает лейтенант Раклин. Помните? Из «Интуриста»! Вы еще приходили к нам по поводу Шкета.
– Да-да, товарищ Раклин! – обрадовался капитан. – У вас есть новости?
– Я с моими ребятами – помните официанта из ресторана «Кавказ»? – прочесали все, что могли. Все частные дворы, все дома, где в мае останавливались московские машины. Шестьдесят шесть машин нашли. Для вас это важно? Или уже не надо?
– Товарищ Раклин, дорогой, это очень важно! Вы даже не представляете себе, какую вы оказали мне услугу! До чего же вы молодец! Я напишу личную благодарность на имя вашего начальника. И сообщу об этом руководству. Спасибо вам большое!
– Возьмите адрес у администратора, поезжайте и заберите список машин, фамилии владельцев и адреса, где эти машины останавливались.
Капитан взял оставленный для него Раклиным адрес и вышел из гостиницы…
Поздним вечером в гостиницу к Рыбалко приехали Маркуша и Карпов, усталые и голодные. Они не производили впечатления довольных проделанной работой, скорее наоборот – их преследовали неудачи. Сам Рыбалко только что вернулся из КГБ, где встречался с Лазаревым. То, что он узнал от него, зачеркивало все его усилия по розыску.
– Буду краток: у нас большой интерес к Паршину, думаю, мы заберем у тебя все дело. Ты подготовь развернутую справку, дай свои соображения, мы посовещаемся и решим. Паршин – это далеко не Паршин. Настоящий Паршин погиб в концлагере, родных у него нет, уже умерли. Есть племянница, но она не помнит своего дядю. Имеется фотография довоенная, правда, старенькая, но далека от оригинала лже-Паршина. Спасибо тебе за проделанную работу. Все это только начало. И убийство Паршина теперь выглядит в другом свете, – заключил Лазарев.
– Итак, ребятки, настало время нашего прощания! – сказал капитан своим помощникам.
– Как так? – воскликнули оба одновременно.
– Дело наше такое, что заинтересовался им Комитет государственной безопасности.
– Значит, Шкет?.. – начал было Маркуша.
– Шкет был сбоку припеку. Волгоградская жертва – вот кто представляет интерес. Но мы с вами должны сделать какие-то выводы. Кого мы имеем из числа подозреваемых?
– Это же ясно: Рябов, Альпер и Саблин, – сказал Карпов. – Только Саблина я сразу исключаю. Этот не может быть убийцей!
– А Рябов, по-твоему, может? – возразил Маркуша.
– Если подходить эмоционально, то остается только Альпер, – заключил Рыбалко. – Говорите прямо: Альпер убил Шкета или нет?
Все молчали, капитан прошелся по комнате и остановился перед Карповым. – Машина Саблина в этот период была в Сочи. – Капитан перешел к Маркуше, и, остановившись перед ним, сказал:
– Машина Рябова тоже была там в интересующий нас период, место стоянки лейтенант Раклин обнаружил. Она несколько раз выезжала и даже отсутствовала два раза по два дня, как раз в тот период, когда убили Шкета. Так что твой «патриот» остается в силе, как подозреваемый убийца.
Он снова прошелся по комнате и, глядя в пол, продолжал:
– Альпер – порядочный прохвост, КГБ свое дело сделает, имеет прямое отношение ко времени убийства Шкета. Пользовался своей машиной, не всегда Геля бывала с ним. Первых два дня в Сочи, по крайней мере, были вне поля зрения. Тут все ясно, остается неясным только мотив первого и второго убийства. А мотив может быть ключом к раскрытию преступления и дорогой к убийце. Мы свое дело сделали, и сделали как надо. В общем, мавр сделал свое дело. На сегодня намечается одно мероприятие: даю банкет в вашу честь. Умывайтесь, приводите себя в божеский вид и идем в ресторан, столик я уже заказал. Будем гулять, завтра я уезжаю.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
IIЕго большая войнаЗаписки журналиста
«То, о чем я буду рассказывать, почти все правда, потому что частью этой правды был я сам. Герои? У них другие имена, а все, что они совершали в годы войны, их подвиги – это было настоящее, то, что они считали просто своей войной, и для каждого из них это была его большая война. Кто-то может найти сходство со своей судьбой, и такое может быть. Говорят, в мире существует по семь двойников, а уж боевые сражения порой похожи между собой как братья-близнецы. Отрицательным героям в этом повествовании проще, они сразу себя узнают, но и их имена здесь звучат по-другому, ведь могут быть и претензии. Мол, была амнистия и мы теперь такие же чистенькие, как и все.
Я до сих пор не могу ответить на вопрос: зачем я влез в эту историю и шаг за шагом распутывал клубок человеческих судеб? Очевидно, хотелось докопаться до правды, чтобы поставить героев на свои места, а подонков там, где и положено подонкам. Может быть, проще было выдавать героические эпизоды из прошлого? Конечно, проще, только история распоряжается всем помимо нашей воли. Поэтому и начну все с самого себя, а дальше будет видно.
Как я стал журналистом? Никто в детстве не мечтает им быть, не играет в журналиста. Интересно, а как можно было бы играть в журналиста? В вора, в сыщика – да, а как в мою профессию? Одни учатся на факультете журналистики и потом называют себя журналистами. А я там не учился. Я просто начал писать, сам мысленно представлял картины и описывал их, говорил за людей, которых видел, а потом, со временем, они сами стали у меня говорить. Мать считает, что у меня божий дар, божья искра. А я думаю, что все так могут, только им лень заниматься таким «пустым» делом. Люди стали настолько рациональны, что ничего писать не будут, если им не заплатят. Иногда меня спрашивают, много ли я получаю. Я честно говорю, что до зарплаты не всегда хватает. Не верят, считают, что гонорары у нас баснословные. А я иногда сижу за машинкой часами, хотя знаю, что никто никогда у меня это не купит и не опубликует. Спустя годы перечитываю и приятно удивляюсь, откуда пришла такая мысль, как она оформилась в эпизод.
Наверно, в это дело я влез потому, что захотелось острых ощущений. Наш Главный – либерал и сторонник творческой инициативы, поэтому я себе и позволил искать, копать, писать, но не в ущерб делу, за которое мне выплачивают зарплату. И самое ценное, чго я получил, занимаясь этим хлопотным делом, – это знания о людях, замечательных людях, которых я узнал, разъезжая по стране и за рубежом. Меня поражала их фантастическая скромность: они не умеют оценивать собственные поступки. Рискуя жизнью во время войны, не видят в этом ничего особенного. Порой даже не хотят вспоминать. И тогда требуется подлинное искусство журналиста, чтобы получить от них то, что необходимо. Вот таким был для меня Филипп Максимович Саблин…»
В то утро Виктор встал рано. Не то что ему надо было, а так уж получилось, проснулся и не смог заснуть. Он сел на край кровати, опустил привычно ноги на пол, сразу попав ими в шлепанцы, и поглядел в большое круглое зеркало, висевшее на стене напротив. Вид ему не понравился: помятое со сна лицо с отпечатками от подушки на щеке и припухшими глазами.
– Все, хватит всяких встреч! – проворчал он. – Надо делом заниматься, а то во цвете лет загудишь в Кащенко.
Виктор потянулся, встал и еще раз внимательно поглядел на себя в зеркало. – На двадцатисемилетнего ты сейчас не тянешь. Такая морда смотрится на сорок! А все Рэм! «Давай еще по чуть-чуть, давай еще по-немногу, по двадцать капель». Я ему выдам, когда приду в редакцию.
Переливчато звякнул телефон. Аппарат стоял на полу возле ног. Виктор неторопливо дотянулся и взял трубку.
– Это Шмелев? – спросил густой бас.
– Шмелев! – еще не определив, кому он принадлежит, ответил Виктор.
– Вы действительно спецкорр журнала?
– А в чем, собственно, дело? – разозлился Виктор оттого, что не может узнать, кто говорит.
– Пьешь как лошадь! – захохотали в трубке.
– Ну и скотина! – улыбнулся Шмелев, поняв, наконец, что разыгрывает его Рэм, с которым они были вчера в Доме журналиста.
– Головка бо-бо? Хочешь рюмку таблеток?
– Пошел ты со своей рюмкой! Противно глядеть на рожу, будто топтались по ней. Ты чего звонишь в такую рань?
– Чтобы в редакцию не опоздал. Сегодня шеф будет вздрючку давать за ошибки в номере. Ты дежурил по номеру?
– Ладно, это не смертельно. А что письма, пришли?
– Есть пара от пенсиков. Они же журнал от корки до корки читают. Ошибку найдут – будто врага народа выловили. Я тебе вчера настроение не хотел портит. Один пенсик из высокопоставленных лично звонил вечером Главному и поучал, как надо работать. А шеф, анекдот прямо, все хотел встать по стойке смирно, да мое присутствие его удерживало. Ну, как теперь тебе легче?