Немцы хорошо видели все это кошмарное поле и весело переговаривались:
– Данге, ты меня слышишь, мокрая курица?
– Да, гepp капитан! Мокрая курица на связи!
– Дай пару раз по эшелону и догоняй нас. Мы пока поутюжим этих русских зайцев. Ты только посмотри, как они прыгают! Мюллер, Штубе, Занглер, отсекайте их от леса! Не дайте им нырнуть в лес. Отсекайте, проклятые черепахи! Заградительным огнем и давите, давите! Бауэр, рыжий красавчик, ты собираешься выкорчевать рельсы?
Танки развернулись, и началось невиданное по дикости и жестокости преследование и уничтожение людей. Машины подняли густые клубы пыли и мчались за солдатами, расстреливая из пушек и давя их гусеницами. Лес был совсем рядом, но немцы не дали всей этой обезумевшей массе укрыться там, танки крутились, гремели и визжали траками, раздавливая отчаявшихся и беззащитных людей…
Саблин вырвался вперед, его не остановила взметнувшаяся в воздух стена земли и пыли, взвизгнувшие осколки. Страх попасть под гусеницы стального монстра оказался сильнее снарядов. Он бежал в эту пылевую завесу, как в спасение, там, за ней, совсем рядом – лес. Мощный взрыв и сильная тугая струя горячего, насыщенного газами воздуха бросила Филиппа на землю. Но он мгновенно вскочил, полуслепой и оглохший ринулся сквозь серый пылевой туман. А позади, отчаянно прыгая из стороны в сторону, бежал Коровенко. При каждом взрыве снаряда он падал лицом в землю, вскакивал и громко причитал:
– Господи! Спаси и помилуй! Господи! Спаси и помилуй! Господи! Господи!
Прорвавшись сквозь серую пелену, Филипп чуть не наскочил на ревущее стальное чудовище. Он прыгнул в сторону и бросился вдоль леса, отрезанный от него танком. Черная махина с крестом на борту ринулась за Саблиным. Визжащий лязг гусениц рвал барабанные перепонки, надрывно ревел мотор, обдавая все сизым выхлопом дыма. Танк стремительно настигал парня, и тот шестым чувством угадал момент, когда наступит конец и машина сомнет, раздавит его хрупкое тело. Филипп отчаянно метнулся в сторону. Он упал, и сейчас же стальная махина со скрежетом и ревом пронеслась мимо, обдав его волной земли и гари. Саблин вскочил и, пригибаясь, словно ожидал вдогонку выстрела, бросился к лесу.
Лейтенант следил в перископ за мечущимся в поле солдатом, и кривая усмешка легла на его губы.
– Эмке, ты придавишь его наконец? Как намыленный выскочил из-под гусеницы. Смотри, уйдет ведь в лес. Я тебя накажу!
– Не уйдет! – Механик рванул рычаг и резко повернул машину. Теперь она снова ринулась наперерез Саблину, не давая ему достигнуть спасительного леса. Пока танк гнался за Филиппом, позади, прикрывшись пылевой завесой, выскочил Коровенко. Он прыгал как заяц вправо, влево и, наконец, достиг кромки леса. Андрей оглянулся и в ужасе перекрестился:
– Господи! Спаси его! – выкрикнул он, не в силах отвести взгляда от того, что увидел.
Танк настигал Саблина, словно черная судьба мчалась за человеком, лязгая сверкающими на солнце, отполированными песком гусеницами. Коровенко отвернулся и нырнул в густой зеленый кустарник, продолжая громко с надрывом молиться.
На этот раз Саблин чуть не просчитался, он отпрыгнул в такую критическую секунду, что гусеница даже задела его рукав и метнула ему в лицо целую струю песка. Филипп упал и вжался всем телом в землю. Его отчаяние уже достигло предела, он был опустошен и обессилен.
С ужасным скрежетом и сизым дымом танк промчался мимо. И вдруг Саблин сделал то, что родилось в нем мгновенно, в доли секунды, пожалуй даже без участия сознания: словно пружина подкинула его, он бросился за танком, неимоверным усилием преодолел те метры, которые отделяли его от машины. С безумным отчаянием вскочил на броню и затаился, выжидая момента, когда можно будет спрыгнуть и укрыться в лесу…
– Эмке, а ты его упустил! – сказал разочарованно лейтенант. – Такой был заяц! Как он прыгал!
– Да прихлопнул я его, герр лейтенант! Клянусь моей гармоникой.
– Зажигалку против гармоники – ты упустил его.
– Принимаю! – механик подергал рычаги поворота танка, поглядел по сторонам через трипплекс, пытаясь найти раздавленного им солдата, но не мог его обнаружить. – Где же он, проклятый? – разозлился механик. – Я же загнал его под танк!
– Сейчас погляжу, где этот русский заяц, – смилостивился лейтенант и откинул крышку люка.
Саблин словно кошка выгнулся, подтянулся к люку и замер. Танк швыряло из стороны в сторону, вверх, вниз, но Филипп словно прилип к броне. Из люка показалась голова в черном шлеме. Танкист уже вылез наполовину, и тут Филипп прыгнул на него, судорожно, мертвой хваткой вцепился ему в горло и, что было силы, рванул вверх. Он почти выхватил немца из танка и завалил его набок, сильнее стискивая шею. Немец хрипел, цеплялся за руку Филиппа, рвал его пальцы от горла, а сам шарил другой рукой на поясе, торопливо отстегивая кобуру пистолета. Как не силен был Саблин, но немец сумел ослабить его руки на горле и выдернул пистолет из кобуры. Выстрелить ему Филипп не дал: отпустив шею немца, перехватил его за голову и рванул назад. Что было силы ударил ребром ладони по тонкой белой шее, и танкист сразу обмяк и перестал сопротивляться. Саблин перехватил из ослабевшей руки пистолет и мгновенно спрыгнул на землю. Через несколько секунд он уже достиг кромки леса и, низко пригнувшись к земле, юркнул между зелеными кустами.
Танк развернулся и, взревев моторами, ворвался в лесную чащу, с треском сокрушая огромные деревья…
Завершив разгром эшелона и утолив свою кровавую жажду, танки сошлись у леса. Танкисты в черных комбинезонах собрались вместе, смеялись, шутили, курили, пили кофе, пикировались, Лишь лейтенант, побывавший в цепких руках Саблина, сидел на земле, прислонившись к гусенице танка, постанывал и массировал шею.
– Думаю, без крестов не останемся, – весело сказал капитан. – Занглер получит Рыцарский крест. Ему русский заяц чуть голову не открутил.
Немцы дружно засмеялись. Занглер, не обращая на них внимания, продолжал растирать шею.
– Надо было эшелон подальше пропустить от леса, – заметил один из танкистов, прикуривая от зажигалки. – Тогда ни один бы не ушел в лес.
– Надо же чего-то пехоте оставить, – возразил белобрысый Мюллер. – Подойдут автоматчики, прочешут лес.
– Мюллер, ты лучше отстучи по рации, что мы уже управились, – распорядился капитан.
Белобрысый безропотно вспрыгнул на броню танка, достал через люк микрофон, что-то проговорил в него и, подождав пару минут, спрыгнул на землю.
– Майор Бергер принял радио. Ну, как ты, Занглер? Отлегло немного?
– За утерю табельного имущества Занглера переведут в резерв, – продолжали шутить танкисты.
– Данге, оставь его в покое. Ему и так несладко, – прекратил капитан развлечения танкистов. Лучше подышите свежим воздухом. Какой здесь аромат! Это тебе не в танке!
– А, в этой чертовой коробке просто не продохнуть, – ответил Данге. – Деньки стоят прекрасные, прямо для нас. Начнутся дожди – тут засядешь.
– До дождей мы пройдем Украину, а там и Москва, – капитан потер руки, приподнялся на носки и поглядел в степь, словно ожидал, что там и покажется Москва.
– Сейчас бы рвануться на Киев, – заметил Мюллер. – Отсюда, с тылу, они нас не ждут. Город на три дня в наших руках, – мечтательно сказал белобрысый. – Как в добрые римские времена.
– Фюрер отдаст нам города не на три дня, а навечно! – строго заметил капитан. – А под Киевом будет жарче, чем под Полтавой: тут целую армию захлопнули. Так что красные будут драться как фанатики! Поэтому нам лучше вперед, на Харьков, брать их врасплох…
Саблин, с трудом волоча ноги, пробирался сквозь густой лес, не выпуская из рук пистолета. Он еще не мог поверить, что остался жив, что сумел уйти от страшной смерти. Раздвинув ветви, Филипп оказался на небольшой полянке и к своему удивлению увидел на земле Малькевича. Разбросав в стороны руки, он прижимался спиной к земле, закрыв свои близорукие глаза. Шорох шагов испугал его, он вскочил на колени, плохо различая, кто перед ним, и пристально вглядываясь в силуэт, сильно прищурив глаза.
– Это я, Алеша! – сказал взволнованно Саблин. – Какое счастье, что ты жив! А я думал, потерял тебя насовсем! Алеша, что же это такое: танками беззащитных? Они меня гоняли как зверя, все хотели задавить, – Филипп чуть не плакал от горя и обиды.
А Малькевич заплакал, слезы полились из его глаз, он их не вытирал, он не стыдился своих слез. В груди что-то сжалось, комок стоял в горле, и только слезы приносили облегчение. Он ничего не мог сказать, лишь нечленораздельные звуки прорывались у него, и он вдруг истерично зарыдал. Филипп опустился перед ним на колени, обхватил его голову и прижал к своей груди, чувствуя, как он дрожит всем телом.
– Все, Алеша, все! Мы живы, мы выскочили! Не надо слез, Алеша, прошу тебя. Мы живы!
– Я не могу! – сквозь рыдания проговорил Малькевич. – Я не могу! Они же звери! Их надо четвертовать! Людей – танками!
Наконец, он успокоился, Саблин уложил его на землю и сам лег рядом с ним. Во всем теле он чувствовал болезненную усталость, заныли ноги, спина, онемела шея. Он закрыл глаза, но перед ним продолжала стоять жуткая картина погони, в ушах звенел металлический лязг гусениц.
– Такое не забудешь до самой смерти! – громким шепотом произнес Филипп.
– Это уже не так долго, – вдруг тихим голосом сказал Малькевич. Смерть ходит рядом, она у самого леса.
Он пошарил по карманам гимнастерки и вытащил очки, надел их и уставился на Саблина:
– Какая предусмотрительная мать, она запихнула мне в запас очки. Откуда у тебя пистолет? Я такого еще не видал. Дай, подержу. – Малькевич взял из рук Филиппа оружие и принялся изучающе разглядывать его. – Так вот он какой, «парабеллум». Один раненый говорил про него. Так вот он какой! И ловкий в руке, – вскинул он пистолет и прицелился.
Рядом зашелестели кусты, Саблин выхватил из рук Малькевича пистолет. Появилась тревожная, лоснящаяся от пота физиономия Коровенко. Вдруг он увидел Саблина и Малькевича, лицо его расплылось в улыбке.