– Пойду, собью с них спесь! – холодно и решительно сказал Саблин и направился в коридор. По ту сторону двери ухали сильные удары, сотрясая стены, очевидно пытались прикладами выбить замок. Филипп приблизился к двери и в упор через доски дал короткую очередь из автомата. Что-то грузно упало и послышались стоны. Филипп отскочил обратно в комнату и прикрыл массивную дверь. Сейчас же защелкали винтовочные выстрелы. Пули с визгом влетали в комнату, но Филипп упал на пол и пополз через порог на кухню.
– Что там? – испуганно спросила Ганка.
– К двери теперь не подойдут. Но могут полезть через окна.
– Слушайте! – закричал громкоговоритель. – Говорит капитан Дзорда. Сопротивление бессмысленно! Я все равно возьму вас живыми!
– Это начальник контрразведки! – испуганно произнесла Ганка. – Местное гестапо. А я думала, отчего мне было страшно, когда он тут говорил. Я же его голос узнала. Этот нас не выпустит, – с печалью в голосе проговорила девушка. – Один раз он меня уже допрашивал, но тогда мне повезло. Теперь уже не выпустит…
«Бог не выдаст…» – хотел было сказать Саблин в утешение, но осекся, уж очень неподходящее утешение для девушки, оказавшейся в этой смертельной западне. Вместо этого он вспомнил присказку Коровенко и тихо по-русски сказал:
– Куда бы тебя деть? Едрена-Матрена! Сам бы я выскочил.
Начался методичный неторопливый обстрел из винтовок. Стреляли по верху, и пули залетали на кухню, ударяясь в потолок, и сверху сыпалась штукатурка. «При таком обстреле наша психика должна не выдержать, – подумал Филипп. – Через четверть часа, рассчитывают они, мы должны сдаться. Психическая атака деморализует».
В большой комнате послышался шум, топот сапог, видно, солдаты проникли в дом через окно, потому что стук во входную дверь возобновился. Очевидно, решили ворваться сюда с двух сторон. Филипп вытащил гранату, повернул ключ в замке и резко распахнул дверь. Он швырнул гранату в большую комнату. Раздался взрыв, дверь отбросило, но не сорвало с петель. Саблин вскочил в комнату и полоснул из автомата по темным теням в коридоре. В несколько секунд он расстрелял всех, кто попался ему на глаза. По пути на кухню он прихватил две винтовки и захлопнул дверь. Не доверяя уже надежности замка, Филипп подпер ее винтовкой.
Стрельба прекратилась, в комнате послышался жалобный стон, причитания на словацком языке:
– Матерь Божья, наша заступница, не дай мне помереть без покаяния. Покарай моего обидчика!
– Я тебя сейчас покараю, тварь несчастная! – крикнул ему Саблин. – Сволочь и предатель!
Стоны и причитания за дверью прекратились, наступила подозрительная тишина. «Наверно Дзорда чего-то затевает», – подумал Саблин и сел рядом с Ганкой.
– С тобой все в порядке? – тихо спросил он и погладил ее по голове. Она всхлипнула и прижалась лицом к его рукаву.
– Ноге больно, – прошептала она. – Ну и пусть! Все равно скоро конец! Но уж лучше бы не болела.
Саблин промолчал. Что он ей мог сказать, пообещать? А утешать уже не было смысла, времени осталось совсем немного.
– Давай я тебя выпущу. Может, уцелеешь. Скажешь, что я тебя силой заставил. Глядишь, выпутаешься, в концлагерь попадешь, живой останешься.
За дверью с черного хода послышался шум и глухой удар прикладом в доски. Филипп повернулся и, не раздумывая, дал очередь из автомата. Кто-то со стоном грохнулся на лестницу, но стук в дверь уже не повторился. Вместо этого снаружи открыли огонь по окнам кухни. Пули легко пробивали деревянные ставни, отсекая щепки, и рикошетили по кухне: в потолок, стены, с визгом пролетали над головой, заставляя прижиматься к полу. Стрельба неожиданно прекратилась и снова громкоговоритель потребовал сдаваться, гарантируя жизнь.
– Теперь уж жизнь мне совсем не светит, – усмехнулся Саблин. – Я их там с десяток уложил, а они мне жизнь обещают, смешно!
– Карел! – тихо откликнулась Ганка. – Посмотри, что у меня с ногой, прямо нестерпимая боль!
Саблин дотронулся до ее ноги и сразу почувствовал липкую жидкость. Это была кровь, он не сомневался. Прощупав ногу, понял, что пуля прошила ей бедро, но, видимо, не задела кость. Филипп дернул со стола, стоящего посредине, скатерть и разорвал ее на длинные полосы. Ганка стонала, боль стала совсем невыносимой. Но он торопился, бинтовал рану, не думая уже об осторожности. Одним куском материи перетянул ногу, чтобы остановить кровь.
– Карел! – снова позвала она Филиппа. – Прошу тебя! Заклинаю! Не оставляй меня им живой! Поклянись матерью, что ты меня застрелишь! Поклянись!
Саблин оторопел от такой просьбы. Он всего ждал от Ганки, но чтобы она просила его, своего товарища, убить ее – этого он никак не мог ухватить.
– Ганка, я же не могу! – взмолился он. – Зачем ты требуешь от меня невозможного? Как я могу тебя убить? Я же всю жизнь буду казниться! – последняя фраза вернула его к реальной действительности. «Какую там всю жизнь! Этой жизни осталось с гулькин нос. Она права, я не должен отдать ее в руки палача Дзорды. Это будет жестоко и негуманно. Это будет предательство, если я ее оставлю гестапо. Они же все жилки из нее вытянут, из живой! Я сам обреку ее на нечеловеческие муки! Нет! Я выполню ее просьбу».
Он достал два патрона из кармана, взял руку Ганки, положил на свою, так, что ее ладонь прикрыла патроны, и сказал:
– Выбери себе свой патрон. Это будет твоя смерть. Второй – для меня.
Она погладила его ладонь, патроны, потом взяла один, подержала и положила обратно:
– Спасибо, Карел! Ты – настоящий товарищ!
Откуда-то из-под пола послышался шорох. Он усиливался и почти под ними, где они сидели, раздался тихий, едва слышный стук в пол. Саблин отодвинулся немного и направил туда автомат. Еще секунда, и он готов был нажать на спусковой крючок. С улицы послышались крики и команды, начинался новый штурм дома. А из-под пола приглушенный досками детский голос окликнул:
– Дядя, открой крышку люка. Здесь погреб.
Саблин стал быстро шарить по полу руками и в углублении доски обнаружил утопленную ручку. Он рванул ее кверху, открылся люк. Кто там был, ему не было видно, но детский голосок торопливо произнес:
– Сигайте сюда, я выведу вас из дому!
Саблин уже не раздумывал, он полез вниз, нащупал ногами лестницу, подхватил под руки Ганку и втащил ее в люк. Она стонала от боли и, видно, плохо понимала, что происходит.
Филипп сделал несколько шагов вниз по лестнице и оказался на твердой земле. Ребенок, а это был невысокий худенький мальчик, – в темноте Филипп не мог его рассмотреть, – взял его за полу плаща и потащил за собой. Они сделали всего несколько шагов, и мальчик сказал:
– Здесь дверца в сарай, но она очень тяжелая.
Филипп опустил на землю Ганку, нащупал ручку, рванул на себя – две половинки двери распахнулись. Мальчик первым выбрался наружу и прошептал:
– Лезьте, не бойтесь, тут никого нет!
Филипп поднял Ганку, которая уже была без сознания, очевидно от большой потери крови, и пролез с ней в проем двери. Они оказались в темном сарае. Саблин ничего не видел перед собой, маленький спаситель снова взял его за полу плаща и потащил в темноту. Он открыл еще одну дверь, и Филипп разглядел посеревшее небо и тяжелые поблекшие звезды. Дело шло к утру.
– Сюда, пан! Сюда! – позвал его мальчик. – Вот тут улица. Я живу здесь. Можно домой, мамки дома нет!
– Нет, детка! Сюда нам нельзя! Покажи, в какую сторону горы. И как туда пройти.
– Это по уличке надо идти, туда далеко, и там будут горы.
– Спасибо тебе, мой маленький друг! Теперь беги быстро домой, пока солдаты тебя не увидели.
Саблин приподнял удобнее Ганку и почти бегом пустился по пустынной улице. Задыхаясь от бега и тяжелой ноши, он вскоре уже оказался за околицей и по едва заметной тропе устремился к горам. Теперь их спасение зависело от того, сколь долго еще Дзорда будет крушить дом. Вдруг длинные языки пламени взметнулись вверх: очевидно, Дзорда решил таким способом быстро выкурить их из дома и заставить сдаться. Но тут началось совсем непонятное: два взрыва последовали один за другим, потом автоматная очередь врезалась в винтовочные выстрелы. Что-то похожее на бой разыгралось у горящего дома и стало быстро смещаться в сторону. Короткие автоматные очереди уходили все дальше и дальше и уводили за собой одиночный винтовочный огонь.
– Это, наверно, Ян дал им о себе знать, – догадался Саблин. – Ах, как ты мне помог, дружище, Ян! Теперь, Ганночка, нам и черт не брат! – проговорил он радостно. Но девушка его не слышала, она тихо лежала на его плече головой, потеряв сознание.
Рассвет наступил, но Филипп, не останавливаясь, упорно шел по узенькой тропке вверх в горы. И лишь почувствовав себя в относительной безопасности, он опустил девушку на землю, подложил ей под голову свою шляпу и осмотрел повязку. Кровь запеклась на ране, и Саблин принялся аккуратно раскручивать обрывок скатерти. Он оторвал засохшую ткань, скрипнув зубами, словно не девушке, а себе лично причинил нестерпимую боль. Ганка лишь глухо простонала, и Филипп заспешил: он разделся, стянул с себя рубаху и целиком обмотал ею раненую ногу. И едва он закончил, как из-за камней показалась лохматая голова Яна Гуса. Его физиономия расплылась в радостной улыбке.
– А вот и я! – засмеялся довольный Ян. – Я уж думал, панихида будет по невинным рабам божьим, сгоревшим в сатанинском пламени. Ох и рассердился я на Дзорду! Не знаю, достала ли его моя граната, но я очень старался. Что с Ганкой? – встревожился Ян, разглядев, наконец, на земле девушку.
– Шальная пуля в ногу. Мальчонка нас вытащил, через подвал. Смелый мальчонка! Свечку за него в храме поставлю.
В отряд они пришли в полдень, Ганка все еще не приходила в сознание.
Кряж молча поманил Яна и ушел с ним в пещеру, где помещался его штаб, лазарет и личная комната. Вскоре Ян вышел и позвал Саблина. Кряж внимательно поглядел в глаза Филиппу и спросил:
– Как же так получилось? Точно и обоснованно!
– Кто-то передал Ганке, что Дзорда – это был именно он, Ганка признала его по голосу, – через кого-то передал, что хочет встретиться с руководством партизанского подполья. Ей показали тот дом, где должна состояться встреча. Чтобы заинтересовать нас, он предложил надежный вариант. На такое нельзя не клюнуть: внедрить в полицию нашего человека. Меня это предложение почему-то насторожило, даже не понравилось, но приказ есть приказ.