– Вот это номер! – тихо воскликнул он. – На проходной охрану тоже несут немцы! Везде немцы! Значит, тюрьма – это серьезно!
Вдруг его осенила мысль, и он принялся жалобно мяукать. Бубнить за дверью перестали, потом удивленный голос произнес:
– Китцен!? Донер веттер! Китцен! – щелкнула внутренняя задвижка, и дверь открылась. Человек в черном мундире принялся вглядываться в полумрак, пытаясь отыскать глазами кошку. Потом он щелкнул еще задвижкой и отодвинул в сторону решетку. Ян выскочил из укрытия, сильно ткнул его стволом пистолета в солнечное сплетение. Не давая ему опомниться, повернул лицом к стене и прижал к его спине ствол пистолета.
Второй немец сидел на топчане в расстегнутом мундире, рядом лежали автомат и фуражка. Он не растерялся при виде партизан и схватился за оружие. Выстрелить Андрей ему не дал, он прыгнул на него, и они покатились на пол. Немец оказался сильным и стал одолевать измученного тюрьмой и пытками Андрусяка. Изловчившись, гестаповец схватил его своими цепкими пальцами за горло, да так сильно, что тот захрипел, задыхаясь. Ян, прижимая пистолет к спине немца, с тревогой следил за схваткой Андрея и понял, что ему немца не одолеть. Он прыгнул к ним, со всего размаха ударил немца сапогом в висок. Гестаповец выпустил шею Андрея и отвалился на спину. Ян метнулся обратно, опасаясь, что второй немец либо бросится на него, либо шарахнется к двери и поднимет дикий крик. Но немец стоял без движения, уткнувшись лицом в стену, и, наверно, даже не видел только что разыгравшейся смертельной схватки, очевидно не помышляя о сопротивлении, принимая свою судьбу, как неизбежное.
Андрусяк встал, покачиваясь и мотая головой из стороны в сторону. Он несколько секунд отпускал крепкие выражения по адресу лежащего у его ног немца, поминая и его мать, и детей, и жену, и все его немецкое колено, используя свои хулиганские познания, почерпнутые в одесских колоритных дворах. Но так как он выдавал ругательные тирады на русском языке, Ян не особенно понял суть и значение его выступления, но одобрительно кивал головой, очевидно имея свое аналогичное мнение о немце, его матери, жене и детях.
– Мигни светом! – сказал он Андрусяку, продолжая страховать немца пистолетом.
Андрусяк выключил и включил свет, давая понять Саблину, что дело сделано.
– А что будет с этим? – спросил Ян.
– То, что и со всеми! Или хочешь взять его в плен? – ухмыльнулся Андрусяк и сильно ударил эсесовца по голове стволом автомата. – Свяжи его, и покрепче! Этого тоже! Ты из него, кажется, выбил дух! – Андрей перевернул лежащего на полу немца и увидел небольшое пятно крови на виске. – Этот готов, но на всякий случай свяжи, а я пойду ребят подстрахую, – он схватил автомат и бросился в коридор. Из проема полуоткрытой двери ему было видно, как Саблин и Антонов пересекают освещенный прожектором двор. Вот они миновали центр и приблизились к караульному помещению. Андрусяк держал наготове автомат и ждал. Но все было спокойно, охрана на вышках не встревожилась.
Тем временем Саблин и Антонов пересекли квадрат тюремного двора и подошли ко входу в караульное помещение. Филипп легко открыл дверь, и оба оказались внутри большой комнаты. Посредине стоял длинный стол, у стены несколько солдатских кроватей, заправленных серыми одеялами. Филипп быстро пересчитал солдат: четверо играли в карты, двое что-то писали, трое наблюдали за игрой, двое лежали в кроватях. На вешалке у входа висели их автоматы. Лейтенанта в комнате не было, но Саблин заметил закрытую дверь, очевидно там и находился офицер. Держа под прицелом двух пистолетов солдат, Филипп тихо, но решительно и жестко сказал:
– Всем на пол! Быстро! Проклятые собаки!
Антонов схватил с вешалки автомат и передернул затвор. Ошарашенные неожиданным вторжением солдаты в первые секунды растерялись, но щелчок автоматного затвора вернул им сообразительность, они буквально повалились на пол. Филипп шагнул к двери и распахнул ее. Лейтенант в голубом нижнем белье лежал на кровати под солдатским одеялом и читал книгу. На спинке стула висел его мундир с эсесовскими знаками отличия. Он вскочил с постели, в его глазах вспыхнул гнев.
– Вас бедойтед эс! – задохнулся офицер от ярости и потянулся рукой к висевшему тут же ремню с кобурой. Но Филипп резко отпихнул ногой стул и сказал:
– Я тебе сейчас покажу, в чем дело! – он рванул штурмфюрера за волосы, перехватил его тонкую шею и сдавил так, что тот захрипел. Саблин бросил его на пол, подхватил ремень с кобурой, рывком поставил на ноги офицера и толкнул его в дверь. В комнате, послушно уткнувшись носом в пол, лежали его солдаты. Он так растерялся при их виде, поверженных, под дулом автомата, что колени у него все время подгибались, и он вынужден был сесть на стул. Ему показалось, что солдаты его уже мертвы, и от страха он затрясся и заскулил со слезами:
– Майн Готт! Майн Готт! Тотен зи мих нихт! – он упал на колени перед Саблиным, и натуральные слезы потекли из его глаз. Страх за жизнь парализовал его волю, он по-детски плакал.
– Я оставлю вас в живых, если снимете часовых с вышек. Кто там несет охрану: словаки или немцы?
– Немцы, немцы! – воскликнул он. – Здесь всюду немцы. – Я сейчас сниму часовых! – он вскочил и бросился к двери. Саблин перегородил ему дорогу.
– Надень мундир! Часовым прикажешь явиться сюда, в караульное помещение.
Через пару минут офицер был в мундире и сапогах. Саблин вытолкал его в круг света прожектора, сам остался в тени, наставив на него автомат.
– Мюллер! Краузе! – крикнул офицер громко. – Немедленно сюда! – и, повернувшись на деревянных ногах, вернулся в караульное помещение. Филипп указал ему на стул, и немец, с проступившей бледностью на щеках и трясущимися от страха руками, буквально упал на него, сжав острые колени. Вызывая часовых, он израсходовал последний нравственный и физический запас сил и теперь сидел, уткнувшись в пол взглядом. Иллюзий никаких лейтенант не строил, он узнал этого человека, а легенды о его стойкости и беспощадности достигали и ушей офицера. Следователь, неоднократно пытавший его, с удовлетворением говорил, что это прекрасный для работы, имея в виду пытки, материал, ценная фигура. Ему было страшно, он боялся поднять голову, чтобы посмотреть на свою судьбу.
Вошел солдат в плаще, на шее висел автомат. При виде лейтенанта, сидевшего с обреченным видом, охранник остановился у порога. Женя подскочил к нему и, уткнув в бок автомат, прижал его к стене. Он сорвал с него оружие и крикнул по-русски:
– На пол! Ложись на пол! Скотина!
Немец в растерянности смотрел на Антонова, еще не понимая, чего он от него хочет.
– Цу боден! – скомандовал Филипп, и немец тут же выполнил команду, уткнувшись лицом в бетонный пол.
Второй солдат вошел в караульное помещение, что-то ворча про себя.
– Герр штурмфюрер… – начал было он с порога и осекся.
Антонов наставил на него автомат и хрипло сказал:
– Хватит, наслужился! – не давая ему опомниться, вырвал из рук автомат и добавил: – Боден! Мать твою так!
Немец мгновенно выполнил его команду и замер на полу.
– Ну Женя! Ты даешь! Уже можешь быть у них фельдфебелем! – засмеялся облегченно Саблин, довольный и радостный оттого, что операция прошла без единого выстрела, без потерь, что свобода наконец наступила.
– Зови ребят. Женя! Мы их взяли, всех до одного! – вдруг, пьянея от радости, воскликнул Саблин.
– Господин Вондрачек! – окликнул Филиппа офицер. – Там, в главном корпусе, наверху следователь, – зарабатывая себе жизнь, сообщил он.
– Он о чем? Жизни просит? Я его все равно за этот черный мундир приговорил! – воскликнул Антонов. – Все они от Гитлера! Видишь, усики отрастил. Чистый Гитлер!
– Нет-нет, я не Гитлер! – запричитал офицер, догадавшись, о чем идет речь между этим русским и словаком.
– Здесь следователь! Сейчас он нам поможет его захватить. Без офицера можно наделать шума.
В караульное помещение вошли Ян и Андрусяк. Они с удовлетворением оглядели лежащих охранников и офицера.
– Ян и Антонов пойдут с нами! Ты, Андрей, смотри за пленными. Пойдем брать следователя!
– Каких пленных? – разозлился Андрусяк. – Ты что, на фронте? Пленных нашел! Ладно, идите! Эти не уйдут! – взвинтился Андрей. – Пленные!? Сволочи! Палачи!
– Пойдете с нами, – приказал офицеру Саблин. – Покажете, где следователь, и поможете нам его взять.
– Вы гарантируете мне жизнь! – сразу начал торговаться немец. – Я молодой, я совсем не жил. Моя биография всего на полстранички: школа, гитлерюгенд, офицерские курсы. Я никого в жизни не убил! – торопливо причитал он.
– Так он еще и гитлерюгенд! – ухмыльнулся Саблин. – А ты говоришь, он не пленный. Видишь, как старается, жизнь хочет получить. Жизнь, оказывается, стоящий товар, а мы ею не дорожили и не торговались.
– А мне он жизнь сохранил бы, будь сейчас в его руках власть?
– Нет, Андрей, нам они жизни не гарантируют. Нас они только пытают да вешают! Мы пошли! Ты тут смотри!
Они миновали большой вестибюль, и офицер повел их узким коридором. За поворотом Филипп увидел эсесовца, и рука невольно потянула из кармана пистолет.
– Нет! Нет! – тихо сказал офицер. – Это мой солдат! – И действительно, солдат, глядя в лицо офицеру и не замечая остальных, вытянулся перед ним. Антонов ударил его наотмашь пистолетом. Ян подхватил обмякшее безвольное тело и бесшумно опустил его на пол. Из кобуры вытащил пистолет и засунул его себе за пояс.
– Он бы нам только мешал, – заметил Ян и взглянул на офицера, с ужасом глядевшего на всю эту жестокую сцену. – Ты, гад, давай делай свое дело! – сказал он офицеру и подтолкнул его к двери.
– Он здесь? – спросил Саблин по-немецки.
– Да-да, здесь! – торопливо и услужливо ответил офицер.
– Стучи!
Лейтенант постучал и прислушался. За дверью послышалась какая-то возня, очевидно белобрысый вставал с постели. Потом до их слуха донеслось глухое ворчание.
– Кто там? – откликнулся из-за двери сонный голос.