Незаметно приблизилась полночь. Феликс поспал и сразу же получил почти полный стакан водки, что выбило его из колеи. Филипп с трудом соображал, где он находится, и целовался со всеми женщинами, благо никто из них его не отталкивал. Евдокия четко контролировала обстановку и в нужный момент скомандовала собираться на вокзал. Всей компанией вывалились на улицу, Феликса прислонили к стене, и одна из женщин его поддерживала, чтобы он не упал. Филипп стоял в обнимку с хозяйкой и ничего не соображал. Филя, как наиболее трезвый, принялся вылавливать такси, что ему удалось быстро сделать. Одной машины им было мало, и Евдокия осталась стоять с Филиппом, ожидая, пока Филя поймает еще такси. Так, на двух машинах, весело и шумно они приехали на Ленинградский вокзал, и Филя, сходив в кассу, таки принес два билета. Кое-как их завели в вагон и усадили на свои места. Дуська, как заботливая мать, раздела Филиппа и уложила его спать. Феликс уснул, не раздеваясь.
Проснулся Черняк рано и, несмотря на шум в голове, понял, что куда-то едет. Наконец ему удалось собрать мысли воедино и проследить за тем, что произошло. Когда же он понял, что едет не куда-нибудь, а в Ленинград, он чуть не завыл от досады и злости, поняв, что его план рухнул и рассыпался, не успев и частично осуществиться. Он лежал и казнил себя за глупость, что дал так легко себя увлечь и выпустил из своих рук контроль за ситуацией. В испуге вскочил, подумав, что потерял кейс, но обнаружил его рядом, тут же лежала и сумка. Напротив тяжко, с постаныванием, спал американец. Вдруг его осенила простая мысль, он даже обрадовался, что ситуация сложилась именно таким образом.
Феликс схватил сумку американца и стал лихорадочно в ней рыться. Паспорт на имя Филиппа Джойса, билет на самолет и бумажник, полный долларов. И тут началась отчаянная, не на жизнь, а на смерть, схватка между вором и писателем-эмигрантом. Победу одержал вор, он сунул доллары было в карман, но, открыв кейс, все переложил туда и принялся торопливо приводить себя в порядок. Поезд уже находился в окрестности Ленинграда. «Уходить надо, как только поезд подойдет к перрону. Купе закрыть, пусть увезут на товарный двор, там и спит. Надо идти в конец поезда и спрыгнуть на другую сторону. И сразу же на аэродром, немедленно в самолет и в Москву. Пока он проснется, раскачается, установят личность, я уже буду в воздухе».
Поезд он покинул незамеченным, обошел состав и вышел на стоянку такси. В порту ему снова повезло, для него нашелся билет на Москву. Феликс все это посчитал добрым знаком и уверовал в удачу.
…В столице все еще моросил мелкий дождь, но плохая погода не волновала Черняка. Пожалуй, он даже ее не замечал, сосредоточенный на своем замысле. До отлета самолета авиационной компании «Люфтганза», на который был оформлен билет Джойса, оставалось еще три часа, но Феликс не хотел рисковать и сразу же, как только добрался до аэровокзала, торопливо бросился на стоянку такси, которые длинным хвостом выстроились в ожидании пассажиров. И уже через час был в Шереметьевском порту. Первое, что он сделал, – это нашел туалет, закрылся в отдельной кабинке и стал придавать себе какое-то сходство с Джойсом. Беретом он скрыл разницу в цвете волос, а в остальном считал, что не вызовет подозрений и сможет с определенной натяжкой сойти за Джойса. Вдруг он почувствовал, что внутри у него все холодеет, в движениях появилась скованность, нервное напряжение последних суток стало давать о себе знать. Черняк откровенно испугался затеянной им авантюры. Страх погнал его к выходу, он расталкивал встречных пассажиров, ударялся об них кейсом, перед дверью, которая не успела сразу автоматически открыться, он приостановился, рванул одну створку, выскочил на улицу, где, уткнувшись в капоты, стояла вереница легковых автомобилей различных марок. Здесь он лицом к лицу столкнулся с милиционером. Тот виновато отступил в сторону с извинениями, и Черняку этого было достаточно, чтобы психоз стал спадать. К нему вернулось ясное сознание и появилась первая мысль, которая четко обозначилась в его мозгу: «Чего я психанул, идиот! – обругал он мысленно себя. – Ну, будет неудача, не перескочу границу, и что? В колонии один такой был. Максимум три года отвалят по статье за попытку перехода. На лесоповале повкалываю – и опять на воле. А перейду – кум королю буду! Кое что с собой есть, да и там, в швейцарском банке…» – последнее окончательно его успокоило и вселило надежду. Феликс повернулся и побрел обратно на вокзал. Дверь услужливо распахнулась перед ним, и он увидел на табло, что на его рейс началась посадка. Черняк не спешил, присел в кресло, открыл кейс, вытащил оттуда пачку долларов Джойса, паспорт и билет, переложил все это во внутренний карман пиджака и стал ждать, пока схлынет поток пассажиров. Наконец на таможенном досмотре осталось всего два человека, Черняк подошел уверенно к стойке, сунул на транспортную ленту кейс и сумку, достал билет и протянул молодой сотруднице. Она взглянула на экран контроля, потом на Черняка и попросила его открыть сумку. Феликс сначала не понял, что она сказала ему по-немецки, но она показала ему на сумку, и Черняк торопливо стал открывать молнии на секциях, показывая ей то зонт, то бритву, то всякую бытовую мелочь. Она поблагодарила его и протянула ему уже оформленный для полета билет, даже не взглянув на его паспорт. «Значит, в паспорт заглядывают перед турникетом, – заключил он и пошел туда, весь внутренне напрягшись. С паспортного контроля ему было видно, как пассажиры подходили к коридору-гармошке, за которой уже начиналась чужая территория. «Почему у американца билет на «Люфтганзу»? Значит, он должен был лететь в ФРГ. Тем лучше, никто не будет надоедать с языком, буду делать вид, что не понимаю. А я и в самом деле не понимаю», – усмехнулся авантюрист.
Феликс подошел к проходу и остановился за женщиной, которая уже подала свой паспорт пограничнику, молодому конопатому сержанту с розовыми щеками и детской ямочкой на подбородке. «Лет двадцать молокососу, – вдруг, обретая уверенность, подумал Черняк. – Такого я снесу запросто».
Он небрежно сунул пограничнику паспорт и передвинулся поближе к турникету. Как бы случайно задел его ногой, но турникет был застопорен. «Вот сука, – обругал пограничника Черняк. – Заблокировал, гад! Службист, наверно, ишь, в сержанты выбился!» – разозлившись, ругался Черняк, а сам зорко следил за лицом пограничника. Ему не понравилось, что он слишком долго изучает его паспорт, у женщины перед ним он лишь мельком посмотрел документ, а тут копается в страницах, приглядывается, пару раз внимательно посмотрел в лицо Черняку, сличал с фотографией Джойса, и на его лице все больше и больше проступало сомнение, которое очень не понравилось Черняку. Его нервы были напряжены до предела, он едва сдерживал дрожь, появившуюся в руках. Ладони у него вспотели, звериным чутьем он усек, что наступает провал, что этот молодой, розовощекий, конопатый парень расколол его.
– Снимите, пожалуйста, берет, – тихо попросил он и выразительно показал, чего он хочет от Черняка.
Теперь это был уже стопроцентный провал. Феликс мгновенно принял решение и метнул в голову пограничнику свой кейс. Он видел, что попал ему в лицо чемоданчиком, и хотя тот был пустой и легкий, все же этот удар чуть не свалил пограничника со стула. Черняк легко перемахнул через низкий, блестящий хромом турникет, и бросился к видневшейся впереди двери в коридор-рукав, прилепившийся к борту самолета. Он не видел, что пограничник лишь секунду, опешив, оставался на своем месте, ощущая на лице боль от удара кейсом, но уже в следующий миг он прямо-таки перелетел через барьер и бросился за беглецом.
Перед дверью Черняк увидел двух женщин и мужчину, которые неторопливо двигались со своими вещами, закрывая собой проход. Феликс, как разъяренный бык, отбросил со своего пути пожилую полную женщину, очищая себе дорогу. Но она, падая, инстинктивно ухватилась за ремень его сумки и поволокла за собой. Он рванул сумку, но не тут-то было – женщина не выпустила ремень и, перепуганная неожиданным нападением, тонко завыла. Черняк бросил сумку и ринулся ко входу в самолет. Тут его и настиг пограничник: он прыгнул, распластавшись в воздухе словно ласточка, и в этом отчаянном прыжке сумел поймать ногу Черняка. Тренированным движением он крутанулся всем телом, выворачивая ему ногу, и свалил его на пол. От дикой боли Черняк взвыл и пытался дотянуться рукой до двери, чтобы втащить себя и пограничника в салон иностранного самолета.
Его голова была у самой границы, берет слетел с нее и упал на чужую территорию.
– Помогите! – завопил он в отчаянии, протягивая руку к пилоту, который молча, холодными глазами наблюдал эту сцену, стоя в салоне у самой двери. – Помогите! Я писатель! Меня преследуют! – отчаянно орал Черняк, царапая ногтями ковровый пол коридора, все еще бессознательно пытаясь сопротивляться. Но пограничник перехватил его руку, заломил назад и, уцепившись за ворот его французского костюма, рывком дернул от входа в самолет. Не давая ему опомниться, поставил на колени и, не отпуская заломленной назад руки, заставил подняться на ноги и потащил его к пограничному посту…
Откровенно говоря, Барков еще не знал, как он будет разговаривать с Катей Масловой, но разговор должен быть таким, чтобы она поняла главное: ему нужна ее помощь. А как это сделать, он и сам не знал. Заикнувшись об этом Лазареву, он не получил от него никакого совета.
– Если я буду тебя учить, как разговаривать с красивыми девушками, ты никогда не женишься, – отшутился начальник.
«Как выйдет, так и выйдет», – решил Алексей Иванович, полагаясь на экспромт и настроение девушки, и то доверие, которое он хотел бы у нее вызвать.
Катя вошла в кабинет и уже не производила впечатления загнанного зверька, а смело смотрела на следователя, хотя какую-то тревогу в ее глазах Барков уловил.
– Как настроение, Катюша? – спросил он приветливо девушку, и она в ответ на его вопрос слегка улыбнулась.
– «“Как дела?” – спросили у повешенного. “Ничего, – ответил он, – только неудобно для шеи”».