С утра уже занятый варкой повар — мужик лет сорока пяти, большой и грузный, велеречиво именовавшийся Эммануилом Гедеоновичем, до войны работал шеф-поваром в элитном ресторане. Чем-то он проштрафился, возможно, кому-то из его высокопоставленных клиентов не понравилось блюдо, и угодил за это на фронт, да попал не куда-нибудь поближе к большим звёздам, любящим «что-нибудь вкусненькое», а в самую что ни на есть задницу — на передовую.
В связи с наступлением и неразберихой его временно приставили кормить роту разведки, что само по себе уже было необычно: иметь в небольшом мобильном подразделении своего личного шеф-повара — это не хухры-мухры, это статус. Но в армии случаются и не такие казусы. В общем, Эммануил Гедеонович с некоторых пор кормил разведчиков.
Он поздно заметил гоп-компанию, а когда увидел, в его большой и рыхлой душе ворохнулось нехорошее предчувствие, очень быстро переросшее в уверенность, что недавно прикомандированные к роте разведчики, вроде бы идущие мимо, топают как раз по его большую и рыхлую душу.
Только раньше с утра такого не наблюдалось — обычно вечером, когда после скудного обеда проходило достаточно много времени, а трёхразовым питанием тут никого не баловали. Ну, разве что «блатных и приближённых», как любил выражаться командир полка, имея в виду всех близких к полковому штабу, и всю хозроту, которая понятное дело голодной никогда не останется.
Бросив большой черпак, тряся мясами, бывший шеф-повар потрусил, как ему, наверное, казалось, очень быстро в сторону блиндажа командира роты разведчиков.
— Заходи, заходи слева! — зашипел Куба. — Отсекай его.
Быстро рассредоточившись, парни взяли в кольцо повара. Тот понял, что попался, обречённо вздохнул, останавливаясь.
— Утречко доброе, Эммануил Гедеонович! Как ваше драгоценное здоровье? — как можно дружелюбнее поинтересовался Кубаев. — А что это вы в блиндаж ротного наладились?
— Да… Надо было по делу заглянуть, забыл совсем, — нашёлся повар.
Разговаривал он, мастерски подражая диалекту одесских евреев, хотя мог вполне говорить без всякого местечкового акцента.
— А-а-а! — понятливо протянул Куба. — А хотите, я схожу или отправлю кого помоложе, пошустрее?
— Не нужно. Я потом зайду.
— Как скажете, Эммануил Гедеонович, — покладисто согласился Ринат. — А мы вот тут с утра, знаете ли, решили пройтись, глядим, вы что-то кашеварите. Чем порадуете нас сегодня? Лобстерами? — осведомился он светским тоном лондонского денди.
— Лобстерами… Каша гречневая будет с тушёнкой, — проворчал Эммануил Гедеонович.
— С тушёнкой? — расцвёл Куба.
Сообразив, что проговорился, шеф-повар обмяк.
— А откуда такое чудо? — спросил Ринат.
— Парни из хозроты наткнулись на склад фйдеров, брошенный при отступлении, затарились на весь полк с запасом, пока другие не растащили.
— Ты смотри, какие сноровистые у нас снабженцы! — порадовался Куба. — На войну бы так ходили. Но всё равно, честь им и хвала. Так где, вы говорите, тушёнка-то, Эммануил Гедеонович?
— Мало её, — попробовал защититься шеф-повар.
— Ну-ну, Эммануил Гедеонович! — пристыдил его Ринат. — Вы ж сами сказали, что целый склад, затарились с запасом на весь полк. А ведь там не только тушёнка была, верно? Никогда не поверю, чтобы достойные сыны земли обетованной так бездарно упустили столь блестящую возможность.
— Да, там утеплённое обмундирование было, — решил шеф-повар увильнуть от прямого ответа.
— Это тоже очень кстати. Старшине мы сегодня нанесём визит вежливости. А помимо обмундирования?
— Только не говорите, что это я вам сказал, — забеспокоился бывший шеф-повар, намеренно не отвечая на вопрос.
— Эммануил Гедеонович! — в показной обиде воскликнул Куба. — Ну что вы так плохо о разведке?
— Это я на всякий случай, — попытался оправдаться повар.
— Так где тушёнка-то? И на второй вопрос вы не ответили, — настойчиво напомнил Ринат.
Что-то в Кубе неуловимо изменилось. Специалист поварского искусства почувствовал это подсознательно. И всё же решил стоять до последнего.
— Я командиру полка доложу, — заявил он как можно твёрже.
— Ах ты, гусь лапчатый! — поняв, что повар дозрел, подключился к обработке Негатив, применив тактику психологического давления. — Да я таких как ты! — он натурально закатил глаза, рванув на себе не застёгнутый бушлат. И без того недоброе лицо его исказила гримаса бешенства.
При этом из запазухи предательски выпала чашка. Парни сделали вид, что ничего не заметили, но шеф-повар обратил на упавший предмет внимание. Номер с «бешенством» угрожал бездарно провалиться.
— Как вот эту чашку гну! — нашёлся Негатив, подобрав посуду и сильными руками согнув её вдвое. — Ты со мной пойдёшь на следующую операцию! Нет, впереди меня! Побежишь, закрывая от пуль!
— Мужики, уведите его! — «забеспокоился» Куба.
— Не трогайте меня!!! — «прорываясь» сквозь захваты товарищей к шеф-повару, бешено шипел Седых, намеренно не повышая голоса, чтобы на эту комедию никто со стороны не обратил внимания.
— Пойдёмте, Эммануил Гедеонович, — Ринат подхватил под пухлую руку бывшего шеф-повара. — Ну его, этого психа. А вы в каком ресторане работали?
Потрясённый повар, увлекаемый Кубой в сторону полевой кухни, поначалу не мог вымолвить ни слова, но потом немного пришёл в себя.
— Нет, вы видели? Видели? — спросил он, задыхаясь от возмущения.
— Это страшные люди, Эммануил Гедеонович. Страшные. Но вы не переживайте. Я, если что, всегда помогу.
— Так вы же вместе с ними, — подозрительно вымолвил шеф-повар.
— Это на войне, а в другое время я страдаю от их грубости и жестокосердия.
— Правда? — вскинулся повар, тронутый таким откровением человека от которого он ожидал чего угодно, только не этого.
— Конечно, правда.
— А как же вы тогда?
— Приходится, Эммануил Гедеонович. Приходится. Но это я говорю только вам. Вы же меня не выдадите?
— Вы плохо обо мне думаете, молодой человек! — с достоинством произнёс повар. — У меня обедали очень известные люди!
— Как вас угораздило на фронт-то, Эммануил Гедеонович?
— О, молодой человек! Что вы! Для меня это такая же великая трагедия, как трагедия всего избранного народа! — воскликнул шеф-повар, заламывая пухлые руки.
— Так в каком ресторане вы работали? — снова спросил Куба, ненавязчиво увлекая шеф-повара в сторону полевой кухни…
В блиндаж он вернулся с пятью банками говяжьей тушёнки и выставил из объёмных карманов бушлата на стол. Туда же последовала килограммовая пачка сахара-песка, палка варёной колбасы, три пачки чёрного чая и две пол-литровые бутылки водки. Это всё он извлёк из чёрного пакета с каким-то стёршимся рисунком.
Парни обрадовано загалдели, засуетились, готовясь к пиршеству.
— Не прокатит больше такой номер, — с сожалением высказался Негатив.
— А больше и не надо, — ответил Ринат довольно. — Я наладил связи.
— Как это ты? — поинтересовался Мамба.
— Пообещал защитить от вас, если что.
— Так это не связи, это «крыша», — возразил Бек.
— Можно называть это как угодно. Главное, повар теперь мой хороший друг.
— Оба-на! — воскликнул Седых. — А с тобой выгодно дружить!
— А то! — улыбнулся Куба. — Командир, а ты чего молчишь?
— Слюной захлёбываюсь, — признался Янычар.
— И не ты один, командир! — поддержал его Мамба. — Давайте, по маленькой накатим, чтобы потом пошло хорошо.
Никто возражать не стал.
День начался не так плохо, как предполагал Негатив.
Ближе к обеду Куба остановил какого-то солдата, шедшего мимо блиндажа.
— Военный, сходи к полевой кухне, скажи повару, Ринат поклон шлёт, возьмёшь у него каши на пятерых. Давай пулей туда-назад.
— Ага, так он мне и дал на пятерых, — засомневался солдат.
— Ты скажи, Ринат просит. Понял?
— Понял.
— Давай. Посуду там возьмёшь. Скажешь, вернём.
Вскоре солдат пришёл с полной кастрюлей парящей гречневой каши, ароматно пахнущей тушёнкой.
— Благодарю за службу, боец, — сказал Куба. — Свободен.
Солдат ушёл.
— М-м-м! — протянул блаженно Ринат, поведя носом над кастрюлей. — Это на вечер, дайте бушлат, замотаю, чтобы быстро не остывала.
— Толку-то, всё равно до вечера остынет, — сказал Бек, протягивая бушлат.
— На буржуйке согреем, долго ли?
— Это уже не то, смак весь выйдет и подгореть может, — не унимался Шахов.
— Ну, давайте щас всё сожрём, пузо до колен отвиснет, а вечером будем лапы сосать, — ответил Кубаев.
— Ладно, не выступай, благодетель ты наш, — проворчал Негатив. — Давайте хоть поспим, пока всё спокойно, пока никто не припёрся, не заставил всякой военно-прикладной хернёй заниматься. — Он смачно зевнул, растягиваясь на сбитых из досок, накрытых спальником нарах. — Надо ещё к старшине сходить, посмотреть у него вещей тёплых.
— Старшину ты так не раскрутишь, — сказал Мамба.
— Не забывай, он наш с Беком земляк: тоже из Новосибирска. А не тебе ли, сыну гор, знать, что такое земляк, — ответил Негатив. — Всё, я сплю. Меня не кантовать, при пожаре выносить первым. При уборке пыль смахивать осторожно.
— Новосиб-то где сейчас? — спросил Мамбеталиев, имея в виду, что та территория находится под контролем федеральных войск.
— Вот чё ты начал?! — взвился Седых. — Тебе наливать вообще нельзя! Где сейчас Дагестан твой? А где Татарстан Кубы?
— Всё, Негатив, завязывай. Тебе самому наливать нельзя, — оборвал его Туркалёв.
— А чё он, командир! Ему скажи!
— Хорош, я сказал! Мамба, ты был неправ.
— Да понял я, командир. Сам не пойму, как вырвалось. Извини, Негатив.
— То-то, — удовлетворённо проворчал Седых, накрываясь с головой бушлатом.
— Кто в нарды сыграть хочет? — спросил Янычар.
— Давай, сыграем, — согласился Бек.
Туркалёв раскрыл потёртую доску для игры.
— Опять, — проворчал Негатив, отворачиваясь к бревенчатой стене. — Что за игра… Никогда не понимал и не пойму…