— Она хочет написать о тебе, скромном труженике военных будней.
— Хули обо мне писать? Писать надо о вас.
— Не, Петрович, о нас не надо, мы люди тихие, незаметные, профессия у нас такая. А чё ты щуришься? Очки где твои?
— Да, хули, вчера долбоёбы устроили обстрел, пара мин угодила в склад, одного солдата убило, пожар начался. Я со страху чуть не обосрался, на мне же весь подотчёт полка. Мало того, что с этим наступлением сорвались с места, всё перевозить пришлось, меня одного из всех кладовщиков на такой большой склад оставили…. Дурдом. Одно слово… Так ещё надыбали тут склад фйдеров, а там добра видимо-невидимо. Набрали, сколько увезти смогли, да ещё и съездили раз этак натнадцать. Взяли немало, а осталось ещё больше. Вымотались по полной. И всё равно надо опять ехать, пока другие не растащили. А пока это всё разложить, записать, на подотчёт взять, а тут вчерашнее несчастье с солдатом. Всех к особисту забрали на какой-то, то ли опрос, то ли допрос, не знаю. Сижу вот, ни х… не делаю…
— Петрович, ты б не матерился, с нами дама.
— Ой, я забыл, не вижу же ничо.
— Так где очки твои?
— Где-где… — в… ну, ты понял, где… Наступил на них боец какой-то вчера в суматохе, остался я слепой. Чё делать, ума не приложу, я ж без них ни писать, ни считать, вообще ничего, и других нет.
— Какие странные у вас прозвища, — тихо сказала девушка. — Почему Негатив?
— Так вышло, Наташенька. На самом деле я очень положительный. Хотите посмотреть, куда мины попали?
— А можно? — так же тихо спросила Наташа, не чувствуя подвоха.
— Конечно, — с готовностью согласился Седых. — Слушай, Петрович, я журналистке покажу, куда мины угодили? Ты не возражаешь?
— Пусть смотрит, мне не жалко. Мне очки мои жалко.
— Ну, мы пойдём, а парни тебе тут очки покажут. Как чувствовали, что-то не так у тебя. У меня самого со вчерашнего дня душа не на месте. Дай, думаю, к Петровичу наведаюсь, узнаю, что у него, да как.
— А у вас-то откуда очки? — удивился старшина.
— Товарищ нашёл как-то. Нам они и вправду ни к чему. А тебе, может, пригодятся. Ты примерь пока, вдруг подойдут по диоптриям там, плюс-минус, туда-сюда, — разглагольствовал Негатив, увлекая девушку в глубину склада, где было не так светло, где внавалку лежали объёмные тюки, вероятно, с обмундированием.
Завистливо вздохнув, парни обступили старшину. Мамба достал очки и протянул со словами:
— Примерь, Петрович.
Старшина напялил их на нос, осторожно приоткрыл глаза, через мгновение глянул увереннее.
— … твою мать! — воскликнул он громко. — Ой, дамочка, простите… Как раз для меня! Как вы подгадали, ребята! Да я же зрение обрёл!
— У них оправа золотая, — подал голос Куба.
— Не пи… — не поверил старшина. — Ой, опять… С этими женщинами не поговоришь нормально, — добавил он сокрушённо.
Из глубины склада донеслась какая-то возня, что-то упало.
— Чё это они там? — подозрительно спросил кладовщик.
— Не обращай внимания, Петрович, — подавил завистливый вздох Мамба. — Темно там у тебя, запнулись, наверное. Оправа, правда, золотая.
— А ты откуда знаешь?
— Так я их сам нашёл. И потом, что я, золотых оправ не видел?
— Ну-у, ребята! Вот это уважили, так уважили, — довольно протянул Петрович. — Не, правда, золотая?
— Честное слово, — подтвердил Мамба. — Нам бы вещей тёплых, хороших. А то морозы скоро.
— Какой разговор, ребята! Вы ж мне зрение вернули, да ещё в золотой оправе. Подберём всё, что вам будет нужно. У меня термобельё хорошее есть, вам это пригодится, новые бушлаты, камуфляж утеплённый, ботинки хорошие на натуральном меху. Всё дам, всё… Что-то Витя запропал…
— Придёт, никуда не денется, — успокоил старшину Бек. — Тебе как дужки, не давят? — спросил он, отвлекая Петровича.
— Нет, нормально. Вы мне скажите, оправа, правда, золотая?
— Петрович, ну что ты как маленький, в самом деле? — воскликнул Бек. — Тебе ж сказали — золотая.
— Уважили, ой уважили… — довольно бормотал старшина…
Негатив появился довольный как кот, слопавший кринку сметаны. За ним шла смущённая журналистка, поправляя причёску и одежду. Она ни на кого не смотрела, неловко себя чувствуя.
— Наташенька, пойдёмте, я провожу вас, — сказал Седых.
— Да, конечно… — отозвалась девушка, не поднимая головы.
Они ушли, а парни занялись подбором вещей для себя, Негатива и командира.
Седых и Наташа подходили к штабу, где толпились журналисты. Девушка остановилась, повернулась к Негативу и влепила ему хлёсткую пощёчину, а потом ещё несколько обеими руками.
Седых не отворачивался, катая желваки.
Вдруг Наташа бросилась ему на шею, поцеловала в губы, сказала:
— Дурак!
И убежала.
— А я думал, что знаю женщин… — пробормотал Негатив, потирая ладонями горящие щёки, глядя ей вслед.
Когда пришёл вертолёт, Вика и Янычар молча стояли у штаба, глядя, как поднимая снежные завихрения, садится винтокрылая машина.
— Давай прощаться, Вика.
— Да, пора, — произнесла девушка, опять глядя карими снизу вверх.
— Прости меня, — виновато сказал Туркалёв.
— Глупенький, мне хорошо было.
Янычар увидел, как заблестели глаза девушки, наполнились слезами.
— Почему всегда должно быть так, а Лёша?
— Как?
— Когда с кем-то хорошо, то обязательно нужно расставаться?
— Не знаю… У меня по-другому никогда не было.
Вика вздохнула:
— А ты знаешь, у меня тоже. Я тебя часто вспоминала. А ты думал обо мне?
— Почти каждый день, — не моргнув глазом, ответил Янычар.
— Врёшь… — опять вздохнула девушка. — Почему вы, мужчины, всё время врёте нам?
— Наверное, чтобы не огорчать. Но я, правда, никогда не забывал тебя. У меня ведь не так много женщин было, как, может быть, ты думаешь. При моём образе жизни это не мудрено. Среди них ты занимала не последнее место, могу тебе в этом поклясться.
— Спасибо и на том, — невесело усмехнулась Вика. — Знаешь, мне давно не даёт покоя вопрос: почему лучшие мужчины, от которых могут быть лучшие дети в плане приспособленности к жизни, благодаря передавшимся генам, вынуждены рисковать, зачастую так и не давая продолжения роду? Почему их жизни часто обрываются на взлёте? А неспособные должным образом защитить потомство, слабые и часто трусливые, плодятся как грибы после дождя?
— Наверное, это месть Природы за всё причинённое ей. Она устраняет человечество как вид, потому что люди уничтожают её. Она просто защищается.
— Более точного и ёмкого ответа я, наверное, не получу, — удивлённо вздохнула Вика. — Как хорошо ты ответил, прямо в точку. Значит, война тоже месть Природы?
— Конечно. Она уничтожает людей их же руками. Но может и по-другому, наводнения там всякие, извержения вулканов, землетрясения. Однако война не менее эффективный способ.
— С тобой интересно разговаривать. Мне так не хочется улетать… У тебя кто-нибудь есть?
Янычар покрутил головой.
— У меня тоже никого, — призналась девушка.
— А как же там, в блиндаже? Ты сказала, что не одна?
— Какие же вы, мужчины, наивные! Как дети. Ну, кто у меня может быть, когда я извожу себя вопросом: почему сильные уходят, а слабые остаются? Мне не нужен слабый отец моих детей.
— Разве таких среди гражданских нет?
— Есть, наверное, но мне что-то не попадались. Поэтому у меня нет никого, я тебе сказала неправду. Это всего лишь защитная реакция. Ты не обратил на неё внимания. И мне это понравилось. Так и должен поступать более сильный для продолжения рода. Твой на тебе не окончится, Лёша. Я тебе обещаю.
— Ты с ума сошла, Вика? Война идёт. Меня могут убить в любое время.
— Тебя не убьют, Лёша. Я верю в это. У нас будет сын, похожий на тебя.
— Лучше девочку, мальчики к войне…
— Нет, Лёша, сын. Он будет такой же сильный, как ты. Способный защитить свой род.
— Вика…
— Что?
— Если будет мальчик, заклинаю тебя, не отдавай его в военное училище. Хватит моего отца и меня. Я в своё время не послушал его, а зря.
— Он сам выберет свой путь, потому что будет способным принимать самостоятельные решения. Как ты хочешь назвать своего сына?
— Я не знаю… Пусть будет, как мой отец — Николай.
— Хорошо.
— А если всё же девочка родится? Назови её Викторией. Победительница — это хорошее имя.
— Я согласна. Я люблю тебя, Лёша. Я буду писать на адрес этого полка.
— Меня в любое время могут перебросить на другой участок фронта. У меня такая служба.
— Тогда возвращайся к нам после войны, когда всё закончится. Ты помнишь мой адрес? Я тебе говорила.
— Да, помню.
— Я надеюсь, сейчас ты не обманываешь меня. Я с сыном буду ждать тебя там после войны. Возвращайся обязательно.
— Я обещаю, Вика.
— Лёша, ты любишь меня?
— Сейчас чувствую, что да, я тебя люблю, — уверенно сказал Янычар.
Девушка улыбнулась, потянулась к нему, слившись в долгом поцелуе, нехотя оторвалась, развернулась, пошла к вертолёту, не оглядываясь.
Янычар смотрел ей вслед, а потом на вертолёт, взмывший в небо и исчезнувший вдали. Потом вернулся на склад, где парни увлечённо копались в шмотках.
— Вот и командир, — произнёс Негатив. — А мы тут от щедрот Петровича обновки подбираем, тебе кое-что нашли, но нужно примерять, сам понимаешь.
— А чего у тебя с мордой лица? — поинтересовался Янычар, глянув на товарища более пристально.
— Да… Так… Пока ехали на броне, ветром холодным обожгло…
— Чё ты мелешь? — удивился майор. — А у вас чего глазки такие хитрые? — спросил у остальных, старательно делающих вид, что разговор их не касается. — Ну-ка, колитесь…
Парни упорно отводили глаза, особенно Негатив.
— Щас кросс побежите с полной выкладкой, — шутливо пригрозил Янычар.
— Наташа меня ухайдохала, — как-то виновато ответил Седых.
— За дело хоть, нет? — пряча улыбку, спросил Туркалёв.
— Ещё бы! — довольно отозвался Негатив.
— Ну, тогда ладно, — усмехнулся Янычар.